Глава двадцать первая 1 страница

Роман

 

КНИГА ПЕРВАЯ.. 3

ГЛАВА ПЕРВАЯ.. 3

ГЛАВА ВТОРАЯ.. 6

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.. 8

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.. 10

ГЛАВА ПЯТАЯ.. 12

ГЛАВА ШЕСТАЯ.. 15

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.. 16

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.. 17

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.. 19

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.. 21

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.. 23

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.. 25

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.. 27

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.. 28

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.. 29

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.. 31

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.. 33

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.. 36

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.. 38

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.. 40

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.. 41

КНИГА ВТОРАЯ.. 43

ГЛАВА ПЕРВАЯ.. 43

ГЛАВА ВТОРАЯ.. 47

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.. 53

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.. 56

ГЛАВА ПЯТАЯ.. 60

ГЛАВА ШЕСТАЯ.. 66

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.. 69

Примечания переводчика к тексту романа. 74

 

 

КНИГА ПЕРВАЯ

Когда люди утомятся от рабской жизни,

Когда люди поймут, кто их угнетает и убивает,

Знай, тогда в один день они встанут решительно,

Знай, тогда в один день будет слышна их песня.

Ц. Гадиев, 1906

Эй, горы,

Эй, наши светлые горы,

Э-эй, наши белые горы,

Красивый край,

Красивый Иристон!

Ц. Гадиев

Слишком много мы пролили своей крови.

Б. Алборов

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Жизни тяжелое колесо катится, ни к кому не испытывая жалости, кто оказывается под ним, того оно давит. Оставьте свои печали, забудьте свои горести!

— А ну, Касбол, сыграй на своей двухструнной скрипке осетинскую мелодию! Может быть немного забудутся наши жгучие горести, наши горькие думы, наши маленькие дети. Начальники, а так же угнетатели Каражаевы, от упоминания которых все дрожат, как в лихорадке, разве будут сидеть, скучая? Так и опустят свои головы?! Нет, это невозможно! Придите в себя, приободритесь!

— Так, так, сыграй еще одну мелодию. А я и Ислам будем танцевать!

— Ну, а теперь споем песню о Хазби, только негромко, а то откуда-то слышится шум арбы. А Хазби все-таки рано сошел в могилу. Но погиб он смертью настоящего героя. Конец мужчины должен быть доблестней его жизни. Тот, кто жил достойно, однако не сумел умереть с честью-не стоит даже черной копейки.

Царство небесное молодцу Аликову Хазби, который прославил Осетию, который мужественно принял смерть...

— Правильно говоришь, правильно, Царай. Хазби выставил свою несчастную грудь из Кобан-ского ущелья царским последователям. Не допустил позора на свою голову, вместо этого принял геройскую смерть. Хазби презрел смерть на мягкой, теплой постели, он предпочел испустить дух на сырой земле в луже собственной крови. Царство небесное отважному сыну Осетии — Аликову Хазби!

— Ну, в таком случае я хочу теперь поднять рог за здоровье всей удалой осетинской молодежи, которая сочтет за лучшее умереть, чем жить в омуте позора. Тем, кто сумеет и жить, и умереть, я желаю долгой жизни. Слово тебе, Будзи!

— На здоровье, Царай!

— Ну, хватит, ребята; давайте почистим свои ружья и пойдем к окраине Бонгаса, на обочину дороги. Скоро туда подойдут люди с деньгами. Если мы их прозеваем, тогда наше дело плохо. Останемся без денег. Поторопитесь... Я пока пойду вперед на разведку. Касбол, ты тоже иди со мной. А вы устройте засаду у дороги. Только в нас не стреляйте. Двигайтесь!

Такие разговоры вела группа абреков во время обеденной трапезы возле кустов на берегу родника. Главарем этой группы был куртатинский кавдасард Царай Сырхаев. Высокий, небритый, с лохматыми усами, одетый в хорошо сшитую черкеску, поверх которой была накинута дагестанская бурка, он восседал на своем неразлучном кабардинском авсурге, держа в руке крымское ружье. Когда-то он поссорился с алдарами и убил одного из них. Суд приговорил его к пожизненному сроку, но ему удалось сбежать из тюрьмы.

С тех пор обретается в лесах и живет волчьей жизнью, мало чем отличаясь от африканского льва. Он не ведает жалости и убивает... Его товарищи, такие же, как он, храбрые и решительные. Сейчас они едут к большой дороге навстречу хозяину магазина богачу Дзека; им нужны деньги, а у него они есть, и абреки должны его ограбить.

— Тихо, притаитесь! Слышите шум телеги, приближается...

— Эй, кто ты, стой! Слезай с телеги! Положи свои деньги, а сам езжай дальше!

Дзека резко повернулся, но сделать ничего не смог, его револьвер выпал из руки.

Царай и Касбол вышли из кустов, и забрали у него деньги. В телеге Дзека сидела одна женщина, но из-за сильного страха она накрыла голову одеялом. Царай подошел к ней и сказал:

— Слышишь, когда приедешь, передай от меня привет благородной девушке Каражаевой Мишуре. Поняла? Не забудь. Передай так же спесивой фамилии Каражаевых: Сырхаев Царай похитит у вас красавицу Мишуру, несмотря на вашу силу и доблесть. Теперь езжайте, счастливого пути!

Дзека огрел свою лошадь и направил ее прямо по дороге в ближайшее село. Дрожь в его коленях не унималась совсем, вплоть до полуночи. Когда он прибыл в село, то слез с телеги и громко крикнул: «Тревога!» Но мало кто явился к нему на его зов. Он стал рассказывать людям:

— Как только я добрался до Бонгаса, то из кустов на меня напали сто всадников. Пули летели в меня градом. Что я мог поделать? Отдал им деньги — около тысячи рублей, и тогда они меня отпустили. Но пусть знают, я тоже им хорошо надавал: когда они меня отпустили, то я сзади начал в них стрелять и убил не меньше десяти всадников. Грабители погнались за мной, но я сумел удрать. Они меня не догнали.

Царай и трое его товарищей сели на коней и по тропинке направились в глубь леса. Веселей всех был Царай, и он старался развеселить своих друзей. Их песня летела до небес, и так они продвигались по заросшим бурьяном лесным тропам. Все стражники округи ходили за ними следом, но нападать на них не решались.

Абрекам из сел носили хлеб их знакомые. Хлебоносам они иногда давали деньги. Таким хлебоносом для Царая был Чито, один парень. Стражники однажды заметили, что парень часто носит в лес хлеб и решили его подкупить. Чито продался им за большие деньги и пообещал убить Царая.

Солнце стало опускаться за горы, в лесу начали петь разные птицы.

Чито снял со стены кинжал и опоясался им, пистолет сунул за пояс, закинул за спину мешок с хлебами и отправился в лес убить Царая.

***

Царай и его товарищи сидели на небольшой поляне посреди леса. Долго смотрел Чито из леса на поляну, затем, когда Царай уснул, а его товарищи отправились в чащу пригнать назад коней, тогда Чито подбежал к Цараю. Встав над ним, он стал вглядываться в лицо спящего Царая. Грудь абрека, подобно груди великана, то поднималась вверх, то опускалась вниз при дыхании. Чито достал пистолет и пристально посмотрел на Царая. Затем взвел курок и приставил дуло к груди абрека...

Касбол, Ислам и Будзи искали лошадей, но не могли их найти. Они углубились в лес. Солнце собиралось сесть. Коней нашли в конце ущелья на берегу оврага. Они поймали их и повели наверх.

Откуда-то послышался звук выстрела. Абреки застыли на месте. Стали внимательно вслушиваться. Ничего, никого. Выстрелов больше не последовало. Все двинулись к поляне. Добравшись до нее, начали искать Царая, но тщетно. Долго смотрели по сторонам, затем направились к большой дороге. Со страхом и беспокойством они думали о Царае, но не знали, что предпринять.

Еще глубже вошли в лес и расположились там. Какое-то время не решались разжечь костер, но потом развели из сухих дров большой огонь. Они сидели, грелись, разговаривали, но все были невеселы, никому не хотелось спать. Абреки притихли, задумались, слушая свое тяжелое дыхание. Опустив головы к земле, они погрузились в свои горькие думы. Все молчали. Долго сидели так, затем встретившись глазами, в один голос сказали: «Кто-то его убил спящим». Они с тоской сидели возле костра, не помышляя о сне.

— Будьте добры, скажите, что с вами случилось, почему сидите опечаленные, кто в вас стрелял, весь вечер ходим за вами и нигде не можем найти?.. — Чито положил свои хлеба и присел возле огня. Абреки немного как-то растерялись, но потом их радости не было конца. Угомонившись, стали думать о том, кто же стрелял? Может кто-то ходит следом? А может это стражники отважились окружить лес и прочесать его?

— Не бойтесь, ребята, стражники трусливы, а народ на нашей стороне. Угрозы нам нет! — сказал к концу Царай.

Касбол достал из хурджина свою двухструнную скрипку и заиграл песню о Таймуразе. Остальные умолкли и стали слушать, затаив дыхание. Струны рыдали унылым голосом.

Костер горел с задором. Ночь была темная, дул чуточку холодный ветер, и игра Касбола вытягивала из груди сосуды сердца. Чито тоже сидел возле огня, но молчал. Иногда он встречался взглядом с Цараем, однако, все равно продолжал молчать, как ударенный молнией.

Скрипка умолкла. Костер стал угасать и тогда принялись за еду, которую принес Чито. После ужина все уснули вокруг костра на своих бурках, точно медведи.

Утром, когда солнце, улыбаясь, подбиралось к середине неба, абреки все еще спали. Когда они начали просыпаться, то вспомнили про вчерашний выстрел и снова стали говорить о нем.

Солнце было высоко на небе, а Чито все продолжал сидеть с абреками. Касбола это удивило. Он подозвал одного из абреков и дал ему понять, что подозревает Чито.

Чито сидел возле Царая смущенный, скучный. Ни слова не произнес он за все это время. Абреки все сильнее стали подозревать Чито. Они пристально смотрели на него, и каждый бросал ему какие-то реплики. Тут Касбол крикнул:

— Бейте его — собаку, он нас Предает!

Чито сидел тихо. Абреки подошли к нему, но Царай остановил их: он не верил, что это дело сделал Чито, однако, сказать ничего не мог.

— Ладно, почистите свои кремневки, Чито никуда не денется, убьем его, как собаку, — сказал Касбол и начал чистить свое ружье.

До утренней зари возились абреки со своими кремневками, вычистив их до блеска. Чито сидел тихо, испытывая смятение, но не верил, что стрелял он. Сердце подсказывало ему, что это не он стрелял, однако, Чито не верил словам своего сердца. Ему хотелось поскорее оказаться дома, язык не ворочался во рту. Страх вошел в его сердце, и он стал дрожать. Гневные взгляды Касбола выворачивали ему душу. Он, вытянув ноги на зеленой траве, сидел, тяжело дыша. Сердце говорило, что сейчас его убьют, как бешеную собаку, что сейчас оборвется его жизнь. От тяжелых раздумий лицо Чито сморщилось, глаза помрачнели и глядели на землю. Ему мерещились стражники, деньги, пистолет, кинжал и спящий Царай на поляне. Чито вздрогнул. Он открыл глаза, затем, тяжело застонав, крикнул:

— О боже, ты наверху, а здесь внизу — земля, ничего не знаю, даже если я чего-то совершил.

Касбол время от времени поглядывал на Чито, как волк на овцу, а сам медленно и аккуратно протирал свое ружье. Взгляды Касбола вселяли страх в душу Чито.

Парень хотел бежать, но боялся. Долго поразмышляв, Чито, наконец, решился и пошел к кустам, якобы по нужде. Скрывшись в кустах, Чито бросился бежать к долине. Он успел услыхать звуки выстрелов, но больше до его сознания ничего не дошло. Упав среди кустов, он простонал про себя: «Кто чего ищет, то находит». Эти слова глубоко засели в голове Чито.

Абреки сняли шомполы с ружей и стали их протирать.

— Кто нас будет предавать, тот умрет как Чито, — сказал Касбол, и прислонил свое ружье к ветке кустарника. Остальные тоже закончили чистить кремневки и сели завтракать.

Первый рог взял Касбол и выпил за здоровье трудового люда. Второй рог принял Ислам и выпил за удачную дорогу. Третий рог получил Будзи и выпил за хороших друзей.

Царай глядел на них молча и угрюмо, брови его повисли, как макушки облаков/ морщины лица казались глубокими ущельями. Волосы на голове растрепались, усы и борода торчали прямо, а из глаз сыпались искры. Товарищи смотрели на него и дивились, но тот словно их не замечал, таким был его отсутствующий взгляд...

Долго сидел так Царай, затем напряг жилы своего лица и произнес:

— Может быть вы правы, что убили его!..

Он взял рог и выпил за упокой души Чито. Из глаз его капали слезы. Коротко и откровенно начал говорить Сырхаев Царай своим товарищам после завтрака:

— Вы пока не походили темными ночами по глухим лесам. Не глядели смерти в глаза, не пребывали в большой опасности, и я поэтому считаю себя опытнее вас. Не говорю, что у вас нет отваги, но обязан разъяснить вам в какую жизненную ситуацию вы попали. Я не знаю, что вам завтра скажет ваше сердце, но сегодня доверяю всем троим. В большей угрозе находится наша судьба, и мы должны беречь ее своими руками. Врага никто и никогда не должен жалеть: иначе пропадем. Пусть никто из вас не стремится к радостям и наградам: тогда тот неосознанно предаст нас. Вы видели своими глазами, что случилось с Чито сегодня на утренней заре. Я до сих пор не верю, вправду ли он нас предал, но, боясь ошибиться, сдержал себя. Кто знает, что будет с нами, какая участь нас ждет. Только запомните: нельзя сдаваться на милость врага, лучше принять достойную смерть.

Сегодня девушки Осетии поют в вашу честь хвалебные песни, но если кто из вас ошибется, тогда они начнут петь песни позора. Помните об этом каждый час. Я хочу сказать вам еще одно слово, но не знаю, придется ли оно всем по душе. Ладно, как хотите, так и судите. Это ваше право, а я все равно скажу. Глядите, какие у меня длинные усы. Они выросли в лесах. В опасных местах, в глубокой тюрьме и в жизненных наблюдениях провел я свои дни. Хотя мне не так уж много лет, но настрадался достаточно. Вползла в мою грудь одна задумка и не уходит оттуда. Не смейтесь надо мной, но нельзя уж не похитить у Каражаевых их изнеженную и благородную девушку Мишуру... Что скажете?

Царай озирал лица товарищей взглядом горного орла. Никто из них не опустил головы.

Глаза Царая загорелись огнем радости, и он пригладил свои усы.

Они долго говорили, затем стали укладывать вещи в хурджины. Из руки Касбола выпал чурек и укатился в овраг. Закончив укладывать вещи, абреки оседлали лошадей и отправились вниз по склону Балкада к тыловой стороне села Каражаевых.

Всадники неспешно двигались на своих кабардинских конях и все думали как им похитить Мишуру. Из седоков больше всех пребывал в беспокойстве бородатый абрек Сырхаев Царай. Он ехал впереди всех и молча глядел на гриву своего коня.

Солнце с вершин гор бросало свои последние лучи, в лесу пели разные дивные птицы. Ветер время от времени качал старые, толстые чинары, и их листва тогда начинала жалобно шелестеть...

Солнце зашло. До конца леса было уже недалеко. А близ опушки — село Каражаевых.

ГЛАВА ВТОРАЯ

К полудню добрался Чито в Овражное и, сразу упав на кровать, уснул глубоким сном до самого вечера. Селение Овражное расположено у опушки леса, на зеленой траве, на земле Каражаевых. Жители Овражного считаются черными людьми, кавдасардами Каражаевых. Село всегда жило тихо, без печалей. Из года в год выращивали зерно и отдавали Каражаевым их долю. Снова выращивали, и снова отдавали Каражаевым Налог. Так и проводили дни своей жизни.

В Овражном был один староста и хромой писарь.

Сельчанам казалось, что больше их села нет нигде и что выше их писаря и пьяницы старосты начальников не бывает.

В селе насчитывалось шестьдесят домов. Была еще канцелярия, а в ней висел телефон, но кроме старосты и писаря к нему подходить никто не смел. По селу ходили всякие пересуды об этом телефоне: «В нем сидит черт, иначе как может звенеть звонок, или если бы нас не обманывали, тогда как бы слышался так далеко человеческий голос».

В селе ни один мужчина не нес свои жалобы дальше канцелярии, потому, что это им казалось постыдным делом. Материя, соль, керосин, мыло, нитки, гвозди, иголки, — все, что угодно, всегда было полно в магазине Дзека.

К знахарю тоже не ходили в другое село, потому, что свои знахари были более именитыми. Девушек тоже не брали из других сел, потому; что лучше своих девушек не было нигде. Беззаботно и беспечально по вечерам сидели на ныхасе старики и курили свои трубки.

С утра до самого вечера держал Дзека в руках аршин, но не уставал от него. Дзека искусно мерил аршином. Если у других при замере куска ткани получалось десять аршин, то у Дзека выходило одиннадцать. Люди спрашивали его:

— Где ты научился так умело торговать?

Он им отвечал так:

— Умение торговать приходит не от учебы. Бог дает человеку какой-то талант, и тот пользуется им до самой смерти.

Дзека после этих разговоров гладил усы и вновь принимался за работу. Он был искусен и с весами, стоило ему тронуть их рукой, и они тут же становились ровно.

Очень были сельчане довольны своим житьем, потому, что не знали лучшей жизни, да и где бы они ее увидали. Чего бы им еще хотелось желать: из года в год у них бывали большие пиры, старики рассказывали старинные предания, а младшие слушали их вдумчиво, внимательно. Самый старший в селе, старик, каждый вечер начинал свой рассказ о том, как для нартов наступил голодный год: «И вот, говорил, в тот год у нартов не было еды. Их молодежь с утра до вечера лежала на ныхасе. Сырдон всегда был источником бед для нартов, и он на лежащую на ныхасе молодежь натравил свою собаку, и та сжевала у лежебок болтающиеся края их ремней, и ремешки их арчита». Затем сказ старика заканчивался словами: «Пусть бог не допустит больше такого времени. Мы довольны своей жизнью. Спасибо тебе, золотой Уастыржи!» Он вверял себя под покровительство божеств и, покачиваясь, отправлялся к себе домой.

Село никогда не отлучалось надолго от песен и танцев. По праздникам молодежь с утра до вечера танцевала за селом, на траве. Девушки дарили любимым юношам носовые платки. Глазами делали друг другу знаки. Посылали сватов, женились и жила жизнью отцов и дедов молодежь Овражного...

***

Лишь на другое утро, когда солнце взошло высоко, очнулся от глубокого сна Чито. Он приподнялся на постели, огляделся по сторонам, затем встал, взял кувшин и начал быстро умываться. С улицы стали доноситься тягучие мелодии гармошки, и песня о Уастыржи. Только теперь Чито вспомнил, что сегодня праздник покровителя мужчин.

Люди веселились, пели; солнце сверкало с высоты, однако сердце Чито ничего не радовало. Чито присел на кровать. Он провел рукой по бедрам, но все равно не верил, что не умер. Парень думал, что все происходит во сне и впал в удивление. Ему казалось, что он не дома, а погиб где-то в лесу и теперь находился в раю. Чито просидел так некоторое время, потом опять впал в дремотное состояние, и сон тут же сморил его.

Люди шли на окраину села под большое дубовое дерево. Они несли с собой пироги, араку, пиво и жирные бараньи шашлыки. Старые ветви дуба были не видны от ленточек. Людей становилось больше и больше. Каждый подходил и привязывал ленточку к ветке дуба, затем бросал серебряную монету в чашку, что висела на дереве. Поприветствовав присутствующих, он вверял себя божествам и после этого садился на камень возле людей.

Люди пришли все. Больше ждать было некого. Старейший села, ловкий на язык старик Тедо, взял в руки рог и стал ходить вокруг дерева, вознося молитвы к богу. Когда Тедо завершил обряд, все стали есть и пить.

Люди сидели по трем поколениям: старики, пожилые мужчины и молодежь. На пиру не было ни одной женщины, адат запрещал находиться женщинам рядом с мужчинами.

Когда люди изрядно выпили, их песни стали слышны далеко. Еды, питья, песен и танцев было столько, сколько угодно каждой душе. Через некоторое время младшие вдруг заметили, что рядом с ними нет их хорошего друга. Сразу послали Басила проведать Чито. Добравшись до ворот двора Чито, Басил громко крикнул:

— Эй, ты где, мой друг!?

Услышав шум, Чито привстал с постели. Он и теперь не верил, что жив, но сидел на кровати в одежде.

Басил вошел в дом:

— Эй, сколько же ты спишь, отважный парень, разве не пора вставать? Вон молодежь тебя дожидается.

Чито эти слова понял основательно. Он пришел в себя и вскочил...

— Что с тобой, Чито, ты не болен?

— Нет! Какой я тебе больной, просто ко мне пристал сон и не отпускает меня.

Басил полил воды Чито; тот умылся, сменил обувь, напялил на голову праздничную шапку и пошел вслед за Басилом. Выглянув наружу с крыльца, глаза парня наполнились радостью. Он высоко поднял шапку и произнес про себя: «Все-таки я жив!»

Пока Чито и Басил шли на пир, люди между тем опьянели и стали ссориться. Те, что сидели на пиру, разделились по фамилиям на группы и начали затевать драки. Кинжалы на солнце засверкали, как чистое серебро. Невозможно было разнять дерущихся. Остальные люди тоже разделились на Две половины и бросились драться за обе фамилии!..

Кто-то донес про драку старосте, и тот явился со стражниками к дерущимся. Староста и стражники их окружили со всех сторон и арестовали двенадцать человек. Оставшиеся еще немного подебоширили, затем снова сели пить.

Стражники завели арестованных в тюрьму. Староста зашел в канцелярию, и начал составлять протокол. Он долго что-то писал, потом позвал одного из стражников и послал его за свидетелями драки. Стражник первым делом привел дочь арестованного старика Кавдина Асият — девушку на выданье. Он завел ее к старосте, а сам вышел наружу и встал у двери.

Староста прочитал девушке протокол, затем сказал:

— Слышала, Кавдин, очевидно, будет сослан в Сибирь.

Он положил перед нею протокол и протянул ей ручку:

— Поставь свою подпись, как свидетель!

Асият покраснела, обида сдавила ей горло, и она не могла говорить.

— Не знаешь как поставить подпись? Я покажу!..

Староста встал с места и подошел сзади к девушке. Он наклонился над Асият, опустив свое тело на плечи девушки, и взял ее руку, в которой она держала ручку. Асият совсем пригнулась к столу под тяжестью старосты. Тот, завладев правой рукой девушки, что-то пытался писать. Усы старосты все ближе и ближе подступали к лицу Асият. Он освободил руку девушки, притянул ее щеки к себе и поцеловал Асият в ее красивые губы. Та вздрогнула и смущенно встала в углу, проливая слезы.

— Что? Не веришь, что Кавдина отправят в Сибирь. Поверь.

Староста зажмурил глаз, а одну бровь поднял кверху и сел за стол.

Асият простояла некоторое время в углу, затем решительно подошла к старосте...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Балкад дивен своей красотой. В Осетии, наверно, уже нет такого леса, у которого бы сохранился его первозданный вид. От одного края до другого пять дней пути. Внутри Балкада не найти полян, все покрыто деревьями. Наверняка в нем есть такие места, где не ступала нога человека. Лес называется Балкад потому, что там рыщут стаями голодные волки.

В этот вечер Балкад был совсем тихим. Не слышны были стуки топоров лесорубов, не мычали сытые быки мужиков, приехавших в лес за дровами. Мягкий ветерок осторожно дул с юга. Временами начинали шевелиться листья на макушках высоких чинар. Не слышалось шума, издаваемого лесными мухами. Отдыхал от дневных забот прекрасный вековечный Балкад. Иногда, как сказочное платье, начинал шелестеть зеленый наряд кустов на радость мягкому ветерку.

Откуда-то издалека легкий ветер нежданно приносил разрывающие душу причитания и прилеплял их к уху человека. Это кричал давно всеми проклятый табунщик, худший из пернатых, изможденный филин. Его плач всегда загоняет страх в сердце. Человеку приходят на память прошлые беды и мерещатся будущие страдания. Тело немеет, дыхание затрудняется. Человек начинает задыхаться...

Филин перестал плакать. Ветерок примчался с приятной вестью, и стал весело петь в усталое ухо человека. В тело вошла уверенность. Вновь зажглось сердце, начав рваться из груди. Ноги, став упругими, несли человека.

Отсюда недалеко до села Каражаевых. Внизу в овраге сидели Царай, Касбол, Ислам и Будзи. Они третью ночь ждали благоприятного момента. По оврагу промелькнула тень и что-то сообщила абрекам, затем убежала обратно. Это приходил благодетель Царая. Он известил о том, что этой ночью мужчины Каражаевых будут на пиру. Их благородная девушка Мишура останется на ночь одна-одинешенька. Царай похитит ее из уютной комнаты и унесет в глухое лесное ущелье... На берегу оврага показались четыре всадника и бурей понеслись к Каражаевым. Не слышен топот коней. Из села донесся лай собак.

Четверо всадников направились прямо к дому Каражаева Челемета. Сам Челемет был приглашен на пир и велел накрепко запереть ворота своего дома.

Всадники приблизились к двору Челемета, и трое из них перепрыгнули через забор. Прямо подошли к комнате Мишуры.

Девушка спала одна в своей комнате.

Ее пышные волосы были рассыпаны на широкой белой подушке, подобно водам реки. Нательное белье Мишуры блестело, как серебро, при свете лампы. Мягкие груди спящей приподнимали кверху тонкое одеяло. Лицо сверкало, словно око солнца.

Царай прикладом кремневки разбил окно, и тут же трое прыгнули в комнату Мишуры. Девушка порывисто вскричала, но ее нежную грудь уже обхватили крепкие руки Царая, и понесли через окно во двор. Глаза Царая блестели невиданным пламенем. Мишура, крича, пришла в себя в руках Царая на коне. Она старалась укусить зубами руки похитителя, но у нее ничего не получалось. Будзи и Касбол, прихватив одежду Мишуры, находились рядом с Цараем. Ислам скакал впереди, указывая дорогу в Балкад.

Мать Мишуры выбежала во двор, царапая щеки, но не догнала даже ветерка, которым только что дышала ее дочь... На крики женщины сбежалась лучшая молодежь Каражаевых. Молодые люди бросились в погоню в разные стороны, однако это было бесполезно. Преследователи возвращались группами с хмурыми лицами и опущенными головами. С большим опозданием откуда-то появился, рыдая, и Челемет, но время было упущено.

Все Каражаевы от мала до велика собрались во дворе Челемета и стали обсуждать происшествие, которое свершилось... На шум начали громче лаять собаки, кричали петухи, овцы, быки и коровы. Село забурлило и никому уже не спалось. Старики ворчали, поглядывая на младших. Те молча стояли с опущенными головами.

Из комнаты доносился непрекращающийся плач матери Мишуры. Челемет, опустив голову, стоял, опершись на перила крыльца, и глядел вниз. Потом он высоко поднял голову и раскрыл уста:

— Видели, наши доблестные младшие, как все вдруг прояснилось! Оказывается, что есть много удальцов, которые отважнее вас. Пока вы ходили по гостям от дома к дому, чтобы набить брюхо, в это время под вашим носом Сырхаев Царай умыкнул красавицу села, вашу очаровательную сестру. Слушайте! Пусть больше никто из вас не бахвалится. Вы мужественными и доблестными бываете на пирах и поминках. Когда же требуется мужество, то вы прячетесь. Если вы еще собираетесь носить на голове шапки, то не должны простить Цараю этой пощечины. Умрите вместе с ним!

Молодежь совсем приуныла, и никто из них долгое время даже не решался поднять голову.

Небо начало светлеть, закукарекали петухи, возвещая о наступлении нового дня, но Каражаевы не расходились. Наконец из толпы молодежи вышел сын генерала Каражаева Данел, и твердым голосом дал старшим слово, что молодежь свою обиду не простит. Все молодые парни достали кинжалы и приставили их к груди в знак дачи клятвы. Увидев это, старшие облегченно вздохнули. Челемет высоко поднял голову и плачущим голосом поблагодарил всех, кто собрался в его дворе.

Люди начали расходиться, видимо, на них стал находить сон, и они, торопясь, ушли по домам.

Давший от имени молодежи клятву Данел, тоже торопливо направился домой. Он постучал в дверь своей комнаты, и ему открыла ее его жена. Войдя в комнату, Данел поглядел по углам; засунул револьвер под подушку, запер крепко дверь и сразу стал раздеваться. Сложив одежду на стуле, он залез в теплую постель. Жена Чабахан его о чем-то спрашивала, но Данел ей не отвечал.

Облака начали двигаться по синеве, подобно дыму большого костра. Природа становилась радостнее... С поля донесся крик перепелки, затем следом запели другие птицы, приветствуя восход солнца... Наступило летнее утро. Пастух за селом играл на свирели... Женщины стали выгонять скотину в стадо. Огромные быки своими большими рогами толкали друг друга. Громоподобное мычание быков-производителей оглашало лес, ягнята и козлята затеяли необычный танец-игру на утреннем воздухе, на зеленой траве...

Пастухи погнали на пастбище стадо крупнорогатого скота. Чабаны овец играли на своих свирелях с разных склонов и кустарников. Солнце поднялось выше. Песни косцов доносились до темного леса и глубоких ущелий. Трудятся люди на полях и сенокосных угодьях: кто косит сено, кто собирает полосы скошенной травы, а кто весело пропалывает кукурузу. Радостна сельская работа в это время. Косари мощными руками крепко сжимают ручки своих кос, и поют утренние песни здоровыми, веселыми голосами...

Солнце достигло середины неба и направило в окна свои золотые лучи. Данел зашевелился в своей постели. Чабахан встала раньше, и подала ему свежестиранное нижнее белье. Данел лениво облачился в одежду, затем вышел умываться. Умывшись, поглядел в зеркало, пригладил на голове волосы и отправился на кухню.

На столе стояла хорошо приготовленная разнообразная пища. Он с брезгливостью что-то поел, затем пошел в комнату к жене.

Их горничная убрала со стола, потом принесла в тарелке Данелу и Чабахан красивые летние яблоки. Когда Данел увидел фрукты, он спросил жену: