Житие Феодосия Печерского 5 страница

И се исповѣда ми единъ отъ братия, именьмь Иларионъ, глаголя, яко многу ми пакость творяху въ келии зълии бѣси. Егда бо ему легъшю на ложи своемь, и се множьство бѣсовъ пришьдъше и за власы имъше и́, тако пьхающе, влачахути и́, и друзии же, стѣну подъимъше, глаголааху: «Сѣмо да влеченъ будеть, яко стѣною подавленъ». И тако по вся нощи творяхуть ему, и уже не могый тьрпѣти, шедъ, съповѣда преподобьнуму отьцю Феодосию пакость бѣсовьскую. И хотя отъити отъ мѣста того въ ину келию. То же блаженый моляшети и́, глаголя: «Ни, брате, не отходи отъ мѣста того, да не како похваляться тобою злии дуси, яко побѣдивъше тя и бѣду на тя створьше, и оттолѣ пакы больше зъло начьнути ти творити, яко власть приимъше на тя. Нъ се да молишися Богу въ келии своей, да и Богъ, видя твое трьпѣние, подасть ти побѣду на ня, якоже не съмѣти имъ ни приближитися къ тебе». Онъ же пакы глаголаше ему: «Молю ти ся, отьче, яко отселѣ не могу пребывати въ келии множьства ради живущихъ бѣсовъ въ ней». Тъгда же блаженый, прекрестивы и́, таче глагола ему: «Иди и буди въ келии своей, и отселѣ не имуть ти никоеяже пакости створити лукавии бѣси, не бо видѣти ихъ имаши». Онъ же вѣру имъ и, поклонивъся святууму, отъиде, и тако въ ту нощь легъ въ келии своей, съпа сладъко. И отътолѣ проныривии бѣси не съмѣша ни приближитися къ мѣсту тому, молитвами бо преподобнаго отьца нашего Феодосия отъгоними суще и бѣжаще отидоша.

А вот что поведал мне один из монахов, по имени Иларион, рассказывая, как много зла причиняли ему в келье злые бесы. Как только ложился он на своей постели, появлялось множество бесов и, схватив его за волосы, тащили и толкали, а другие, приподняв стену, кричали: «Сюда волоките, придавим его стеною!» И творили такое с ним каждую ночь, и, уже не в силах терпеть, пошел он к преподобному отцу Феодосию и поведал ему о пакостях бесов. И хотел из этого места перейти в другую келью. Но блаженный стал упрашивать его, говоря: «Нет, брат, не покидай этого места, а не то станут похваляться злые духи, что победили тебя, и причинили тебе горе, и с тех пор начнут еще больше зла тебе причинять, ибо получат власть над тобою. Но молись ты Богу в келье своей, и Бог, видя твое терпение, дарует тебе над ними победу, так что не посмеют и приблизиться к тебе». Тот же снова обратился к нему: «Молю тебя, отче, не могу больше находиться в келье из-за множества живущих в ней бесов». Тогда блаженный, перекрестив его, снова сказал: «Иди и оставайся в келье своей, и отныне не только не причинят тебе никакого зла коварные бесы, но и не увидишь их более». Он поверил, и, поклонившись святому, пошел в свою келью, и лег, и выспался сладко. И с тех пор коварные бесы не смели больше приблизиться к тому месту, ибо были отогнаны молитвами преподобного отца нашего Феодосия и обратились в бегство.

И се пакы тъ же чьрньць Иларионъ съповѣда ми. Бяше бо и книгамъ хытръ псати, сий по вся дьни и нощи писааше книгы въ келии у блаженааго отьца нашего Феодосия, оному же псалтырь усты поющю тихо и рукама прядуща вълну, или кое ино дѣло дѣлающа. Тако же въ единъ вечеръ дѣлающема има къжьдо свое дѣло, и се въниде икономъ, глаголя блаженому, яко въ утрий дьнь не имамъ купити, еже на ядь братии и на ину потребу. То же блаженый глагола ему: «Се, якоже видиши, уже вечеръ сущь, и утрьний дьнь далече есть. Тѣмьже иди и потрьпи мало, моляся Богу, некъли тъ помилуеть ны и попечеться о насъ, якоже самъ хощеть». И то слышавъ, икономъ отъиде. Таче, въставъ, блаженый иде въ келию свою пѣтъ по обычаю обанадесяте псалма. Тако же и по молитвѣ, шьдъ, сѣде дѣлая дѣло свое. И се пакы въниде икономъ, то же глаголя. Тъгда отвѣща ему блаженый: «Рѣхъ ти, иди и помолися Богу. Въ утрий дьнь шедъ въ градъ и у продающиихъ да възьмеши възаимъ, иже ти на потребу братии, и послѣдь, егда благодѣавшу Богу, отдамы дългъ от Бога, таче вѣрьнъ есть глаголай: “Не пьцѣтеся утрѣйшимь, и тъ не имать насъ оставити”». Таче отшедъшю иконому, и се вълезе свѣтьлъ отрокъ въ воиньстѣй одении и поклонивъся, и ничьсоже рекый, и положивъ же на стълпѣ гривьну злата[45] и тако пакы мълча излезе вънъ. Тъгда же въставъ блаженый, и възьмъ злато, и съ сльзами помолися въ умѣ своемь. Таче вратаря възъвавъ, пыташе ̀и, еда къто къ воротомъ приходи въ сию нощь. Онъ же съ клятвою извѣщася, яко и еще свѣтѣ затвореномъ сущемъ воротомъ, и оттолѣ нѣсмь ихъ отврьзалъ, и никтоже приходилъ къ нимъ. Тъгда же блаженый, призвавъ иконома, подасть ему гривьну злата глаголя: «Чьто глаголеши, брате Анастасе, яко не имамъ чимь купити братии требования? Нъ сице, шьдъ, купи еже на потребу братии. Въ утрѣй же пакы дьнь Богъ да попечеться нами». Тъгда же икономъ, разумѣвъ, падъ, поклонися ему. Блаженый же учааше и́ глаголя: «Николиже не отъчаися, нъ въ вѣрѣ крѣпяся, вьсю печаль свою възвьрзи къ Богу, яко тъ попечеться нами, якоже хощеть. И сътвориши братии праздьникъ великъ дьнесь». Богъ же пакы нескудьно подавааше ему еже на потребу божествьнууму тому стаду.

И вот еще что рассказал мне тот же чернец Иларион. Был он искусным книгописцем и дни и ночи переписывал книги в келье у блаженного отца нашего Феодосия, а тот тихо распевал псалмы и прял шерсть или иным чем занимался. Так же вот в один из вечеров заняты они были каждый своим делом, и тут вошел эконом и сказал блаженному, что завтра не на что купить ни еды для братии, ни чего-либо иного, им потребного. Блаженный же отвечал ему: «Сейчас, видишь, уже вечер, а до утра далеко. Поэтому иди, потерпи немного, молясь Богу: может быть, помилует он нас и позаботится о нас, как ему будет угодно». Выслушал его эконом и ушел. А блаженный снова вернулся в свою келью распевать по обычаю двенадцать псалмов. И, помолившись, сел и принялся за свое дело. Но тут снова вошел эконом и опять заговорил о том же. Тогда отвечал ему блаженный: «Сказал же тебе: иди и помолись Богу. А наутро пойдешь в город и попросишь в долг у торговцев, что нужно для братии, а потом, когда смилуется Бог, с его помощью отдадим долг, ибо истинны слова: “Не заботься о завтрашнем дне, и Бог нас не оставит”». Как только удалился эконом, в сиянии явился отрок в воинской одежде, поклонился Феодосию, и ни слова не говоря, положил на стол золотую гривну, и также молча вышел. Тогда встал блаженный, и взял золото, и со слезами помолился про себя. Тут же позвал он привратника и спросил его: «Разве кто-нибудь приходил этой ночью к воротам?» Но тот поклялся, что еще засветло заперты были ворота, и с той поры не отворял их никому, и никто не подходил к ним. Тогда блаженный позвал к себе эконома и отдал ему гривну золота со словами: «Что скажешь, брат Анастасий? Не на что купить нужное для братии? Так иди же и купи все, что нужно для братии. А завтра Бог снова позаботится о нас». Тогда понял все эконом и, пав ниц, поклонился ему. Блаженный же стал поучать его, говоря: «Никогда не предавайся отчаянию, но будь крепок в вере, обратись с печалью своей к Богу, чтобы он позаботился о нас, как ему будет угодно. И ныне устрой для братии великий праздник». Бог же и в дальнейшем щедро подавал ему все, что было нужно тому божественному стаду.

Блаженый же о сихъ всѣхъ по вся нощи бе-съна пребываше, моля Бога съ плачьмь и часто къ земли колѣнѣ прекланяя, якоже и многашьды слышаша цьркъвьнии строителе, вънегда бо годъ будяше заутрьнюму пѣнию и онѣмъ хотящемъ благословление възяти отъ него. И единъ отъ нихъ тихы шедъ и, ставъ, послушааше, ти слышашети и́ молящася и вельми плачющася и главою часто о землю биюща, таче мало отъступивъ и се начьняше рамяно шьствовати и, якоже слышааше тутънъ, умълкъняше, творяся, еже мнѣти оному, яко съпить. Оному же тълъкнувъшю и рекъшю: «Благословести, отьче!». Блаженый же мълчаше, якоже оному до трий кратъ сице тълкънувъшю и глаголавъшю: «Благослови, отьче!». То же сий, яко от съна въспрянувъ, глаголааше: «Господь нашь Исусъ Христосъ да благословить тя, чадо», и тако же пакы преже всѣхъ обрѣтаашеся въ цьркви. Сице же пакы по вся нощи съповѣдахути и́ творяща.

Блаженный же все ночи проводил без сна, с плачем молясь Богу о братии и часто преклоняя колени, как это не раз слышали служащие в церкви, в тот час, когда перед заутреней приходили они к Феодосию за благословением. Когда кто-нибудь из них тихо подходил к его келье, то слышал, как он молился, и горько плакал, и головой бился о землю; тот же поспешно отходил, и, отступив немного, снова подходил, громко топая, а Феодосии, услышав шаги, замолкал, делая вид, будто спит. Пришедший же стучался и восклицал: «Благослови, отче!» Блаженный же в ответ молчал, и тому приходилось по три раза стучать и просить: «Благослови, отче!» Только тогда Феодосии, словно бы проснувшись, отвечал: «Господь наш Иисус Христос да благословит тебя, чадо», и тут же раньше всех оказывался в церкви. Вот так, говорили они, делал он каждую ночь.

И бѣ въ манастыри его единъ нѣкто чьрноризьць, санъмь прозвутеръ, имьньмь Дамианъ[46], иже рьвьнием подражааше житию и съмѣрению преподобнааго своего отьца Феодосия. О немь же мнози съвѣдѣтельствують о добрѣмь его съмѣрении и о житии и послушании и еже къ вьсѣмъ покорение сътяжа. Наипаче же бывъшеи съ тѣмь въ келии ти видѣвъше кротость его и несъпание по вся нощи, и почитающа съ прилежаниемь святыя книгы, и участяща пакы на молитву; сии же ина многа съповѣдаху о мужи томь. Тому же нѣколи болящю и при коньци уже сый, моляшеся Богу съ сльзами, глаголя: «Господи мой, Исус Христе, съподоби мя съобьщнику быти славы святыихъ твоихъ и съ тѣми причаститися царствию твоему и не отлучи мене, молю ти ся, Владыко, отьца и наставьника моего преподобнааго Феодосия, нъ съ тѣмь убо причьти мя въ свѣтѣ томь, еже еси уготовалъ правьдьникомъ». Сице же ему пребывающю и молящюся, и се вънезаапу предъста у одра его блаженый Феодосий, иже и падъ на пьрсьхъ его и любьзно цѣлуя и глаголааше к нему: «Се, о, чадо, о немь же молися Господеви, се нынѣ посла мя извѣстити ти, яко сице по прошению твоему будеть ти, и съ святыми причьтенъ будеши и съ тъми въ царствии у небеснааго владыкы обьщьникъ будеши. И егда пакы Господь Богъ повелить ми отъ свѣта сего преставитися и приити ми къ тебе, и тъгда не имавѣ разлучитися от себе, нъ въкупѣ будевѣ въ свѣтѣ ономь». И се рекъ, невидимъ бысть от него. Тъгда же тъ разумѣвъ, яко явление от Бога бысть ему, не бо его видѣ двьрьми излѣзъша, ни пакы двьрми вълѣзъша, нъ на немьже мѣстѣ явивъся, на томь же пакы и невидимъ бысть. И въскорѣ же пригласивъ служащааго ему и пославъ по блаженааго Феодосия. Тому же въскорѣ пришедъшю, и глагола ему онъ веселъмь лицьмь: «Се, отьче, буде ли тако, якоже нынѣ явивъся обѣща ми ся». Блаженый же, яко не вѣдый того, отвѣща: «Ни, чадо, яко не вѣмь того, еже глаголеши обѣщание». Тъгда же съповѣда ему, како молися и како явися ему тъ самъ преподобьный. То же услышавъ богодъхновеный отьць нашь Феодосий, осклабивъся лицьмь и мало просльзивъся глаголеть тому: «Ей, чадо! Будеть ти, якоже ти ся обѣща ангелъ, явивъся въ образѣ моемь. Азъ же, грѣшьный, како могу обьщьникъ быти славы оноя, еже уготована есть правьдьникомъ?». Обаче онъ, слышавъ обѣщание, радъ бысть. И тако братии малу събьравъшюся, цѣлова вься и сице съ миръмь предасть въ руцѣ душю пришедъшимъ по нь ангеломъ. Тъгда блаженый повелѣ ударити въ било, да съберуться братия, и тако съ лѣпотьною чьстию и съ пѣниемь погребоша чьстьное тѣло его, идеже и всю братию погрѣбаху.

Был в монастыре его один черноризец, священник саном, по имени Дамиан, который ревностно подражал житию и смирению преподобного отца своего Феодосия. Многие рассказывали о великом его смирении, и о житии его, и покорности, и о том, как он всех слушался. Особенно те, кто бывал в его келье, видели кротость его и как он бодрствовал целые ночи, как с прилежанием читал святые книги и часто принимался молиться; и много еще поведали они о муже том. Когда же заболел он и настал его смертный час, то обратился к Богу, со слезами говоря так: «Господи мой, Иисусе Христе! Сподобь меня войти в царство твое, и не разлучи меня, молю тебя, Владыка, с отцом и наставником моим преподобным Феодосием, но вместе с тем прими меня на том свете, который уготовал ты для праведников». Во время этой его молитвы вдруг внезапно предстал перед ложем его блаженный Феодосии, припал к груди его и, целуя, сказал ему: «О чадо, Господь послал меня ныне поведать тебе, что все, о чем ты молился Господу, так и будет исполнено по просьбе твоей, и со святыми принят будешь, и вместе с ними явишься в царство небесного владыки. Когда же Господь Бог повелит мне покинуть этот свет и прийти к тебе, тогда уже не разлучимся, но вместе пребудем на том свете». И, сказав это, вдруг исчез. Тогда Дамиан понял, что это было явление от Бога, ибо не видел, ни как тот выходил в дверь, ни как входил, и на каком месте появился, на том же снова и стал невидимым. Он же, не медля, позвал прислуживавшего ему и послал его за блаженным Феодосием. Когда тот поспешно пришел, то Дамиан, с веселым лицом, обратился к нему и сказал: «Что, отче, будет ли так, как ты, только что приходив, пообещал мне?» Блаженный же, не зная ни о чем, отвечал: «Но, чадо, я не знаю, о каком ты говоришь обещании». Тогда тот рассказал ему, как молился и как явился ему сам преподобный. Услышав об этом, боговдохновенный отец наш Феодосии улыбнулся и, прослезившись, сказал ему: «О чадо! Будет все так, как обещал ангел, явившийся в образе моем. Я же, грешный, как могу разделить ту славу, которая уготована праведникам?» Но Дамиан, услышав то обещание, обрадовался. И когда собрались к нему некоторые из братии, поцеловал их всех и так в мире предал душу в руки пришедшим за ним ангелам. Тогда блаженный приказал ударить в било, чтобы собралась вся братия, и с подобающими почестями и с пением погребли честное его тело там, где погребали и других монахов.

По сихъ же множащися братии, и нужа бысть славьному отьцю нашему Феодосию распространити манастырь на поставление келий, множьства ради приходящихъ и бывающимъ мнихомъ. И бѣ самъ съ братиею дѣлая и городя дворъ манастырьскый. И се же разгражену бывъшю манастырю и онѣмъ не стрѣгущемъся, и се въ едину нощь, тьмѣ сущи велицѣ, приидоша на ня разбойници. Глаголаху, яко въ полатахъ цьркъвьныихъ, ту есть имѣние ихъ съкръвено, да того ради не идоша ни къ одиной же келии, нъ цьркви устрьмишася. И се услышаша гласъ поющихъ въ цьркви. Си же, мьнѣвъше, яко братии павечерняя молитвы поющимъ, отъидоша. И мало помьдливъше въ лѣсѣ, таче мьнѣша, яко уже коньчану быти пѣнию, пакы придоша къ цьркви. И се услышаша тъ же глас и видѣша свѣтъ пречюдьнъ въ цьркви сущь, и благоухание исхожаше отъ цьркве, ангели бо бѣша поюще въ ней. Онѣмъ мнящемъ, яко братии полунощьное пѣние съвьрьшающемъ, и тако пакы отидоша, чающе, донъдеже сии съконьчають пѣние, и тъгда, въшьдъше въ цьркъвь, поемлють вься сущая въ и́. И тако многашьды приходящемъ имъ, и тъ глас аньгельскый слышащемъ. И се годъ бысть утрьнюуму пѣнию, и пономонареви биющю въ било. То же они, отъшьдъше мало въ лѣсъ и сѣдъше, глаголааху: «Чьто сътворимъ? Се бо мьниться намъ, привидѣние бысть въ цьркви? Нъ се да егда съберуться вьси въ цьркъвь, тъгда, шьдъше и от двьрий заступивъше, вься я погубимъ и тако имѣние ихъ възьмемъ». То же тако врагу на то острящю я, хотящю тѣмъ святое то стадо искоренити от мѣста того, нъ обаче ни како възможе, нъ обаче самъ от нихъ побѣженъ бысть, Богу помагающю молитвами преподобьнааго отьца нашего Феодосия. Тъгда бо зълии ти человѣци, мало помудивъше, и преподобьнууму тому стаду събьравъшюся въ цьркъвь съ блаженыимь наставьникъмь и пастухъмь своимь Феодосиемь и поющемъ утрьняя псалмы, устрьмишася на ня, акы звѣрие дивии. Таче яко придоша, и се вънезаапу чюдо бысть страшьно: отъ земля бо възятъся цьркы и съ сущиими въ ней възиде на въздусѣ, яко не мощи имъ дострѣлити ея. Сущеи же въ цьркви съ блаженыимь не разумѣша, ни чюша того. Они же, видѣвъше чюдо се, ужасошася и, трепетьни бывъше, възвратишася въ домъ свой. И оттолѣ умилишася никомуже зъла сътворити, якоже и старѣйшинѣ ихъ съ инѣми трьми пришьдъшемъ къ блаженому Феодосию покаятися того и исповѣдати ему бывъшее. Блаженый же, то слышавъ, прослави Бога, спасъшааго я от таковыя съмьрьти. Онъ же поучивъ я, еже о спасении души, и тако отпусти я, славяща и благодаряща Бога о вьсѣхъ сихъ.

К тому времени возросла числом братия, и стало необходимо отцу нашему Феодосию расширять монастырь и строить новые кельи: слишком много стало монахов и приходящих в монастырь. И он сам с братией строил и огораживал двор монастырский. И когда разрушена была монастырская ограда и не сторожил никто монастырь, однажды темной ночью пришли в монастырь разбойники. Говорили они, что в церкви скрыто богатство монастырское, и потому не пошли по кельям, а устремились к церкви. Но тут услышали голоса поющих в церкви. Разбойники, подумав, что это братия поет вечерние молитвы, отошли. И переждав некоторое время в лесу, решили, что уже окончилась служба, и снова пошли к церкви. И тут услышали те же голоса и увидели чудный свет, льющийся из церкви, и благоухание из нее исходило, ибо ангелы пели в ней. Разбойники же подумали, что это братия поет полунощные молитвы, и снова отошли, ожидая, когда они закончат пение, чтобы тогда войти в церковь и забрать все в ней хранящееся. И так еще не раз приходили они и слышали все те же ангельские голоса. И вот уже настал час заутрени, и уже пономарь ударил в било. Разбойники же, зайдя немного в глубь леса, присели и стали рассуждать: «Что же будем делать? Кажется, видение было в церкви! Но вот что: когда соберутся все в церковь, подойдем и, не выпустив никого из дверей, перебьем всех и захватим их богатства». Это враг их так научал, чтобы с их помощью изгнать с этого места святое стадо. Но не только не смог этого совершить, но и сам побежден был братией, ибо Бог помогал ей по молитвам преподобного отца нашего Феодосия. Тогда злодеи, подождав немного, пока преподобное стадо собралось в церкви с блаженным наставником и пастухом своим Феодосием и запело утренние псалмы, двинулись на них словно дикие звери. Но едва приблизились, как внезапно свершилось страшное чудо: отделилась от земли церковь и вместе со всеми бывшими в ней вознеслась в воздух, так что и стрела не могла бы до нее долететь. А бывшие с блаженным в церкви не знали об этом и ничего не почувствовали. Разбойники же, увидев такое чудо, пришли в ужас и в страхе возвратились к себе домой. И с той поры, раскаявшись, никому больше не причиняли зла, и даже главарь их с тремя другими разбойниками приходил к блаженному Феодосию покаяться и рассказать обо всем случившемся. Услышав это, блаженный прославил Бога, спасшего их от такой смерти. А разбойников поучил о спасении души и отпустил их, также славящих и благодарящих за все Бога.

Сицево же чюдо о цьркви той и инъгда пакы видѣ единъ от боляръ христолюбьця Изяслава. Яздящю тому нѣколи въ нощи на поли, яко 15 попьрищь от манастыря блаженааго. И се видѣ цьркъвь у облака сущу. И въ ужасти бывъ, погъна съ отрокы, хотя видѣти, кая то есть цьркы. И се яко доиде манастыря блаженааго Феодосия, тъгда же, оному зьрящю, съступи цьркы и ста на своемь мѣстѣ. Оному же тълъкнувъшю въ врата, и вратарю отвьрьзъшю ему врата, въниде и повѣда блаженому бывъшее. И оттолѣ часто приходяше къ нему и насыщаяся от него духовьныихъ тѣхъ словесъ, подаваше же и от имѣния своего на състроение манастырю.

Такое же чудо с той же церковью видел потом и один из бояр христолюбца Изяслава. Как-то ночью ехал он по полю в 15 поприщах от монастыря блаженного Феодосия. И вдруг увидел церковь под самыми облаками. В страхе поскакал он со своими отроками, желая посмотреть, что это за церковь. И когда доскакал до монастыря блаженного Феодосия, то прямо на его глазах опустилась церковь и стала на своем месте. Боярин же постучал в ворота, и, когда отпер ему привратник, вошел, и рассказал о виденном блаженному. И с тех пор часто приходил к нему, и насыщался духовной беседой с ним, и жертвовал от своего богатства на нужды монастыря.

И се же пакы инъ боляринъ того же христолюбьця идый нѣколи съ князьмь своимь христолюбьцьмь на ратьныя, хотящемъ имъ брань сътворити, обѣщася въ умѣ своемь, глаголя, яко «аще възвращюся съдравъ въ домъ свой, то дамь святѣй Богородици въ манастырь блаженааго Феодосия 2 гривьнѣ золота, еще же и на икону святыя Богородиця вѣньць окую». Таче бывъшю сънятию и многомъ от бою оружиемь падъшемъ. Послѣже побѣжени бывъше ратьнии, си же спасени възъвратишася въ домы своя. Боляринъ же забысть еже дасть святѣй Богородици. И се по дьньхъ нѣколицѣхъ, съпящю ему въ полудьне въ храминѣ своей, и се приде ему глас страшьнъ, именьмь того зовущь его: «Клименте!» Онъ же въспрянувъ и сѣде на ложи. Ти видѣ икону святыя Богородиця, иже бѣ въ манастыри блаженаго, прѣдъ одръмь его стоящю. И глас от нея исхожааше сице: «Почто се, Клименте, еже обѣща ми ся дати, и нѣси ми далъ? Нъ се нынѣ глаголю ти: потъщися съвьрьшити обѣщание свое!» Си же рекъши, икона святыя Богородиця невидима бысть от него. Тъгда же боляринъ тъ, въ страсѣ бывъ, таче възьмъ, имь же бѣ обѣщалъся, несъ въ манастырь, блаженому Феодосию въдасть, такоже и вѣньць святыя Богородиця на иконѣ окова. И се же пакы по дьньхъ немнозѣхъ умысли тъ же боляринъ дати Еваньгелие въ манастырь блаженааго. Таче, яко приде къ великууму Феодосию въ манастырь, имый подъ пазухою съкръвено святое Евангелие, и по молитвѣ хотящема има сѣсти, оному не у еще явивъшю Еуангелия, глагола тому блаженый: «Пьрьвѣе, брате Клименте, изнеси си святое Еуангелие, еже имаши въ пазусѣ своей и еже обѣщалъ еси дати святѣй Богородици, ти тъгда сядемъ». Се слышавъ, онъ ужасеся о проповѣдании преподобьнааго, не бѣ бо никомуже о томь възвѣстилъ. И тако изнесъ святое то Еваньгелие, въдасть блаженому на руцѣ, и тако сѣдъ и духовьныя тоя бесѣды насытивъся, възвратися въ домъ свой. И оттолѣ велику любъвь имяаше къ блаженому Феодосию и часто прихожааше къ нему, и велику пользу приимаше от него.

А некий другой боярин того же христолюбца Изяслава как-то, отправляясь с князем своим христолюбцем против вражеской рати, уже изготовившейся к битве, пообещал в мыслях своих: «Если вернусь домой невредимым, то пожертвую святой Богородице в монастырь блаженного Феодосия две гривны золота и оклад прикажу сковать на икону святой Богородицы». Потом была битва, и многие пали в бою. Но все же враги были побеждены, а наши благополучно вернулись домой. И забыл боярин об обещанном в дар святой Богородице. И вот несколько дней спустя, когда спал он днем в своем доме, вдруг раздался страшный голос, зовущий его по имени: «Климент!» Он же вскочил и сел на ложе. И увидел перед ложем своим икону святой Богородицы, бывшую в монастыре блаженного. И голос от иконы исходил: «Почему же, Климент, не даровал ты мне того, что обещал? Но вот теперь говорю тебе: поспеши выполнить свое обещание!» Изрекла это икона святой Богородицы и исчезла. Тогда тот боярин, испугавшись, взял, что было им обещано, понес в монастырь и отдал блаженному Феодосию, а также и оклад сковал для иконы святой Богородицы. И вот некоторое время спустя задумал тот же боярин принести в дар монастырю блаженного Евангелие. Пришел он к великому Феодосию, спрятав Евангелие за пазухой, и после молитвы собрались они сесть, и тот еще не достал Евангелия, как вдруг сказал ему блаженный: «Прежде всего, брат Климент, достань святое Евангелие, которое держишь у себя за пазухой и которое пообещал ты в дар святой Богородице, тогда и сядем». Услышав это, ужаснулся боярин прозорливости преподобного, ибо никому не говорил о своем намерении. И достал то святое Евангелие и отдал блаженному в руки, затем сели они, и, насытившись духовной беседой, возвратился боярин домой. И с той поры полюбил он блаженного Феодосия, и часто приходил к нему, и немалую пользу получал от бесед с ним.

И егда же сии прихожааху къ нему, то же си и тако по божьствьнѣмь томь учении прѣдъставляаше тѣмъ тряпезу от брашьнъ тѣхъ манастырьскыихъ: хлѣбъ, сочиво и мало рыбъ. Мъногашьды же и христолюбьцю Изяславу и таковыихъ брашьнъ въкушающю, якоже и веселяся, глаголаше блаженому Феодосию: «Се, якоже вѣси, отьче, вьсѣхъ благыихъ мира сего испълънися домъ мой, то же нѣсмь тако сладъка брашьна въкушалъ, якоже нынѣ сьде. Многашьды бо рабомъ моимъ устроившим различьная и многоцѣньная брашьна, ти не суть така сладъка. Нъ молю ти ся, отьче, повѣжь ми, откуду есть сладость си въ брашьнѣ вашемь?» Тъгда же богодъхновеный отьць Феодосий, хотя увѣрити того на любъвь Божию, глагола ему: «То аще, благый владыко, сия увѣдѣти хощеши, послушай насъ, и повѣдѣ ти. Егда бо братии манастыря сего хотящемъ варити, или хлѣбы пещи, или кую ину служьбу творити, тъгда же пьрьвое шьдъ единъ от нихъ възьметь благословление отъ игумена, таче по сихъ поклониться прѣдъ святыимь олътарьмь три краты до земля, ти тако свѣщю въжьжеть от святаго олътаря и отъ того огнь възгнѣтить. И егда пакы воду въливая въ котьлъ, глаголеть старѣйшинѣ: “Благослови, отьче!” И оному рекущю: “Богъ да благословить тя, брате!” И тако вься служьба ихъ съ благословлениемь съвьрьшаеться. Твои же раби, и якоже рече, дѣлають сварящеся и шегающе и кльнуще другъ друга, многашьды же и биеми суть от приставьникъ. И тако же вься служьба ихъ съ грѣхъмь сътваряеться». То же слышавъ, христолюбьць глагола: «Поистинѣ, отьче, тако есть, якоже глагола».

И когда приходил кто-нибудь к Феодосию, то после духовной беседы угощал он пришедших обедом из монастырских припасов: подавали хлеб, чечевицу и немного рыбы. Не раз вот так же обедал и христолюбец Изяслав и, радуясь душой, говорил блаженному Феодосию: «Вот, отче, ты же знаешь, что всех благ мира полон дом мой, но никогда я не ел таких вкусных яств, как у тебя сегодня. Слуги мои постоянно готовят разнообразные и дорогие кушанья, и все же не так они вкусны. И прошу тебя, отче, поведай мне, отчего так вкусны яства ваши?» Тогда боговдохновенный отец Феодосии, желая укрепить благочестие князя, сказал ему: «Если хочешь узнать это, добрый владыка, так послушай, что расскажу тебе. Когда братия монастырская хочет варить, или хлебы печь, или другое что-либо делать, то прежде всего идет один из них за благословением игумена, после этого трижды поклонится перед святым алтарем до земли, и зажжет свечу от святого алтаря, и уже от той свечи разжигает огонь. И потом, когда воду наливает в котел, говорит старшему: “Благослови, отче!” И тот отвечает: “Бог да благословит тебя, брат!” И так все дела их совершаются с благословением. А твои слуги, как известно, делают все ссорясь, подсмеиваясь, переругиваясь друг с другом, и не раз бывают побиты старшими. И так вся служба их в грехах проходит». Выслушав его, христолюбец промолвил: «Поистине так, отче, как ты сказал».

А иже преподобьный отьць нашь Феодосий, иже поистинѣ испълъненъ Духа Святааго, тѣмьже и Божия таланта умъноживъ, иже населивъ мѣсто множьствъмь чьрьноризьць, иже пусто суще, манастырь славьнъ сътвори. Тѣмьже не хотяше никакоже прилога творити въ немь, нъ бѣ вѣрою и надежею къ Богу въскланяяся, якоже паче не имѣти упования имѣнием. Тѣмьже и тако сего ради многашьды хожаше по келиямъ ученикъ своихъ, и аще чьто обрящааше у кого, ли брашьно сънѣдьно, ли одежею лише уставьныя одежа, или от имѣния чьто, сия възьмъ, въ пещь въмѣташе, якоже вражию часть сущю и прѣслушание грѣху. И сице же глаголаше имъ: «Нѣсть лѣпо намъ, братие, мьнихомъ сущемъ и отвьрьгъшемъся мирьскыихъ, събьрание пакы творити имѣнию въ келию свою. Како же можемъ молитву чисту приносити къ Богу, съкровища имѣнию дьрьжаще въ келии своей? О семь слыша Господа рекуща, яко “иде съкровища ваша, ту и сьрьдьця ваша”,[47] и пакы о събирающиихъ: “Безумьне, въ сию нощь душю твою изьму, а яже събьра — кому будуть?”.[48] Тѣмьже, братие, довъльни будѣмъ о уставьныихъ одежахъ нашихъ и о брашьнѣ прѣдъложенѣмь на трапезьници от келаря, а въ келии от сицевыихъ не имуще ничьтоже, да тако съ вьсякыимь усьрьдиемь и вьсею мыслию молитву свою чисту приносимъ къ Богу». И се же и ина многа увѣщавааше я съ вьсякыимь съмѣрениемь и съ сльзами учаше вься. Не бо николиже бѣ напраснъ, ни гнѣвьливъ, ни яръ очима, нъ милосьръдъ и тихъ, и милость имѣя къ вьсѣмъ. Тѣмьже и аще къто от святааго стада раслабѣлъ бѣ сьрьдцьмь, отидяше от манастыря, то же блаженый его ради въ велицѣ печали и скърби будяше и моляся къ Богу, дабы отблудивъшееся овьча от стада его възвратилъ въспять. И такоже по вься дьни прѣбываше плача и моля Бога его ради, донъдеже братъ тъ възвратяшеся въспять. То же того блаженый съ радостию приимъ учаше и́ никакоже раслабѣти вражиями къзньми, ни попустити имъ на ся, нъ крѣпѣ стати. Се бо глаголааше яко «не мужьскыя есть душа, еже раслабѣти печальныими сими напастьми». Си и ина многа глаголавъ, утѣшивъ того, отпустяаше въ келию его съ миръмь.