Причерноморье или Приднепровье?

Не знаю наверняка, но вряд ли в Крыму найдены какие-либо археологические свидетельства присутствия там в IX–X веках скандинавов. Викинги практически не оставили археологам «норманнских» следов нигде в Европе. Они слишком быстро адаптировались и ассимилировались, либо еще быстрее «делали ноги». Но договор 911 года, если это не «липа», сочинённая киевскими «краеведами», что выглядит невероятным, даёт твёрдые основания полагать, что скандинавы в IX веке достигли Крыма и, встретившись там с местными готами, образовали тот самый симбиоз, который в конце концов положил начало народу «русь». В этом симбиозе готский субстрат дал местную основу новому этническому образованию и местные приморские базы, которые вероятно располагались на всех трех оконечностях Крыма [19], а скандинавский суперстрат, бесспорно привилегированный и лидирующий, дал новому народу «пассионарность», благодаря которой русь быстро вышла на «мировую арену» и заставила говорить о себе. Означенный симбиоз позволил «нищим, не имеющим национальности» остаткам крымских гóтов поднять голову и громко заявить о себе, а викингам-скандинавам ― возможность быстро укорениться на Чёрном море, где имелись великолепные возможности для их самореализации.

Отдадим должное А. Никитину: он имел смелость признать крымскую русь. Но, увы, он не принял Крым как исконную родину руси отчасти из-за своей ошибочной концепции возникновения первоначальной руси то ли во Фризии, то ли в центральной Европе, а отчасти, вероятно, из-за инерции мышления и отечественной историографической традиции, которая выводит начало русской истории из Поволховья и Поднепровья. В русле этой традиции у Никитина крымская русь ― всего лишь побочная ветвь, ответвление приднепровской руси, которая, в свою очередь, вторична по отношению к руси европейской. Но на самом деле никаких доказательств существования ни фризской, ни центрально-европейской руси нет, а те, что приводит сам Никитин, очевидно ошибочны. Более того, если мы имеем несколько твёрдых и заслуживающих доверия свидетельств современников о крымской руси в IX веке, то о гипотетической приднепровской руси вообще нет никаких объективных данных вплоть до приблизительно середины X века, когда о «Внешней Руси» и местности Киове/Киоаве в ней впервые говорит Константин Багрянородный, а топоним «Киййоб» появляется в «Киевском письме». Разумеется, здесь, как и ранее, мы исключаем фантазии «краеведа»-киевлянина в ПВЛ о так называемой «Киевской Руси» IX и первой половины X века с мифическими фигурами Кия с братьями и сестрой и Аскольда с Диром, справедливо дезавуированных Никитиным, а также Вещего Олега. Объективные данные археологии в полном согласии с Багрянородным и «Киевским письмом» не дают оснований говорить о приднепровской Руси до середины X века. Так, по свидетельству независимых археологов, IX век ― «один из наименее интересных периодов в истории этой издревле заселенной местности» (Ю. Кальмер), и «…история города берет начало в конце IX в., а к середине X в. он превращается в важный городской центр» (К. Цукерман). То есть, реально политическим центром чего-то город Киев стал где-то к середине X века, в целом синхронно первым упоминаниям Киовы/Киоавы Константином Багрянородным и Куябы арабскими географами. Но, конечно, в вопиющем противоречии с ПВЛ и всей общепринятой историей Киевской Руси.

Отечественная историография вслед за академиком Б.А. Рыбаковым трактует «Внешнюю Русь» Константина Багрянородного как некое противопоставление «Внутренней Руси», в которую Рыбаков, продолжая и развивая концепцию А. Насонова, включал среднее Приднепровье с Киевом, Черниговом и Переяславлем. Однако в тексте Багрянородного никакой «Внутренней Руси» нет, и более того, нет города Киева. (?!..) При беспристрастном прочтении становится очевидным, что во «Внешней Руси» есть некая местность Киова/Киоава с крепостью Самватом, а все перечисленные им города, в том числе и находящийся совсем рядом с Киевом Вышгород, Константин относил к «Внешней Руси». Между тем специальная оговорка Багрянородного о том, что описываемая им Русь ― это Русь «внешняя», действительно подразумевает наличие другой, какой-то «внутренней» Руси. Вряд ли удастся найти на эту роль более удачного претендента, чем наша крымская Русь, действительно угнездившаяся внутри греческой ойкумены прямо под боком у византийского Херсонеса.

Я отдаю себе отчёт, что невероятно трудно перевернуть вверх тормашками, а на самом деле поставить с головы на ноги заржавевшую историю начальной руси в изложении ПВЛ.   И, тем не менее, я надеюсь, что люди со здравым рассудком ещё способны воспринимать разумные аргументы, особенно если таковые целиком и полностью согласуются с объективными данными археологии. Так, в пользу первичности именно крымской руси по отношению к руси приднепровской говорят не только приведённые мной выше аргументы, но и независимые свидетельства археологии Киева в трактовке не отечественных и тем более украинских, а видных зарубежных археологов. А их вывод категоричен: Киев как политический центр археологически проявляет себя только с середины X века [20]! Это на удивление точно совпадает с крушением крымской руси Игоря Старого, что вряд ли можно считать случайным совпадением. Соединение сведений «Кембриджского анонима» и византийских хронистов даёт нам некоторое представление об этом крушении.

В самом конце 30‑х или начале 40‑х годов X века «архонт» (каган? ольг?) крымской руси Игорь, воспользовавшись удобным моментом, совершает в лучших традициях викингов пиратское нападение на соседний хазарский город Самкерц и захватывает там большую добычу. Однако потом он терпит поражение от подоспевшего регулярного хазарского войска во главе с неким Песахом, и этот Песах не только отнимает у Игоря всю добычу и его базу, но в отместку заставляет начать военные действия против Византии. Подчиняясь требованию победителя, Игорь совершает пиратский рейд на малоазийское побережье Византии и вновь терпит сокрушительное поражение от сухопутных имперских войск и флота. Итог этой неудачной кампании подводит договор, датируемый в ПВЛ 945 годом. Этот итог катастрофичен для руси. Крымская русь, по-видимому, теряет свою крымскую базу, захваченную Песахом, весь свой флот, сожжённый «греческим огнём», а с ними всякую возможность существовать, то есть торговать и грабить в бассейне Чёрного моря. Русь, бывшая с самого своего начала, по удачному выражению А. Никитина, «морской пехотой», поневоле превращается в просто пехоту, а её предводитель Игорь вынужден искать новые места для рэкета на суше, в первую очередь в ближайших к Крыму районах: северном Причерноморье и Поднепровье. Вот тут-то и возникает Киевская Русь. Но это отдельный вопрос и отдельная большая тема.

Крымской локализации первичной руси никак не противоречит так называемый «Баварский географ», в котором при перечислении племён и народов восточной Европы первой половины IX века русь (Ruzzi) названа непосредственно вслед за хазарами (Caziri). Ведь именно в Крыму начальная русь наиболее близко, буквально бок о бок, сосуществовала не только с греками, но и с хазарами. А вот граничила ли с Хазарией Киевская Русь? В IX веке точно нет, так как самой Киевской Руси в то время просто ещё не было. Так что в «Баварском географе» речь почти наверняка идёт о крымской руси.

А в завершение данной темы полезно вернуться к таинственному «иванову написанию». В свое время я высказывал предположение, что речь может идти о гипотетической азбуке на основе греческого алфавита, выработанной готским епископом VIII века св. Иоанном для нужд церковного богослужения в его крымско-готской епархии [21]. После появления в IX веке в Крыму пришельцев-скандинавов и симбиотического слияния их с аборигенами-готами, вследствие чего там образовался новый этнос ― русь, ― эту гипотетическую азбуку, приспособленную к особенностям крымско-готского языка, должны были воспринять близкие к готам по языку скандинавы, вследствие чего та должна была превратиться в универсальную письменность для русского языка, который без всякого сомнения в то время был языком германским, возможно неким гибридом древнескандинавского и крымско-готского. Вероятно именно с этой азбукой в IX веке столкнулся ― заметим себе, всё там же, в Крыму! ― св. Кирилл во время своей хазарской миссии 860 года и естественным образом назвал её «русским письмом». Таким образом, две мои гипотезы, о начальной крымской скандинавско-готской руси и «ивановом написании» как письменности для языка этой гибридной руси, неплохо дополняют друг друга, что само по себе может служить косвенным доказательством правоты обеих.

Тем не менее, я не могу не упомянуть об ещё одном и только одном, благо, никаких иных мне просто не встречалось, объяснении «иванова написания». И. Хайнман [22] объясняет «иваново» из ивритского יוון, что звучит примерно как яван и означает «Греция». Тогда «иваново написание» ― это всего лишь греческий алфавит, и слова договора «мирный договор этот сотворили мы Ивановым написанием на двух хартиях» следует понимать так, что оба экземпляра были написаны по-гречески, для чего в состав русской делегации был введен хорошо владеющий греческим гот Стемид. Надо признать, объяснение выглядит простым и очень красивым, по крайней мере, для неспециалиста в иврите. Иврит наверняка имел в X веке какое-то хождение в Крыму, бóльшая часть которого находилась под властью Хазарии. Вот только зачем готу пользоваться словом из иврита, составляя договор между греками и русью на греческом языке, даже если этот гот был настолько образован, что знал иврит тоже? Непонятно.

 

«Ротс» или «хрос»?

Вопрос возникновения начальной руси неизбежно пересекается с проблемой появления самогó этнонима «русь». Разумеется, в контексте гипотезы о крымском симбиозе скандинавов и гóтов из многочисленных толкований этого этнонима предпочтение автоматически получают те, которые так или иначе связаны со скандинавами либо готами.

На скандинавском направлении давно известна и на сегодняшний день числится среди наиболее популярных «теория руотси». Согласно ей, своё имя этнос «русь» получил от древнегерманского слова ротс (rōþs [ro:θs]), означающего «весло» или «гребля», через финское посредничество, так как в современном финском языке закономерно производный от ротс компонент сложных слов ruotsi‑ означает всё, связанное со шведами: Ruotsimaa ― «Швеция», ruotsilainen ― «швед». Естественно, предполагается, что финны восприняли это слово непосредственно от викингов-норманнов. А вот объяснений, как и почему это слово перешло от финнов в древнерусский язык и было принято в качестве самоназвания приднепровскими славянами, так и не придумано, а это практически обесценивает всю теорию.

Строго говоря, нигде, ни в одном средневековом документе само слово ротс не зафиксировано, но оно, безусловно, существовало, так как у него есть преемники в современных германских языках: шведское rodd [rud] ― «гребля», немецкие Ruder ― «весло, руль (кормило)» и Rudern ― «гребля», а также английское rudder ― «руль». Зато из древнескандинавских рунических надписей известно слово ― ротскарлар ― «гребцы», а дословно ― «гребные мужи». И тут мы подходим к очень важному моменту, устраняющему необъяснимое, да на самом деле и ненужное финское посредничество. Ведь ротскарлар ― суть те самые русские карлы, то есть «мужи» руси, составлявшие посольства русских каганов и ольгов в Константинополь в 838 и 911 годах! Если не принимать всерьёз такую историческую фантастику как крымские финны, то следует принять прямое превращение древнескандинавского ротс в древнерусское «русь». Но, вполне возможно, всё же не без посредничества, только никак не финского.

Готское объяснение этнонима «русь» будет, пожалуй, постарше скандинавского и восходит к концу XIX века. Согласно ему, этноним «русь» происходит из готского слова хрос (hrōþ [hŗo:θ]) ― «слава», в котором диграф хр обозначает глухой дрожащий согласный (в русском языке такого звука нет, а звонкая пара к нему передаётся буквой р), долгий закрытый гласный звучит как нечто среднее между о и у, а конечное с ― на самом деле фрикативный межзубный, которого в русском языке тоже нет, а русским ухом он обычно воспринимается как альвеолярный, вследствие чего всё слово в целом звучит похоже на (х)рос. У этого объяснения, почему-то не получившего широкого распространения, есть тем не менее две весьма привлекательные отличительные черты. Во-первых, с учётом реального произношения (х)рос поразительно точно соответствует традиционной греческой передаче этнонима руси ― ‛Ρως [hro:s]. Тот же глухой дрожащий согласный в начале, тот же долгий гласный и тот же фрикативный на конце при неизбежной для греческого языка замене фрикативного межзубного на альвеолярный. Во-вторых, типичное для древнегерманских племён громкое и хвастливое самоназвание «славные» [23], которое может оказаться решающим фактором для понимания процесса переноса впоследствии этнонима «русь» в славянский языковой ареал и превращение его в топоним «Русь», а затем и название восточнославянского государства.

Может быть в генезисе этнонима «русь», как и этногенезе руси, тоже следует исходить из симбиоза скандинавского и готского, в котором роль посредника мог сыграть готский язык. Дело в том, что в готском неизвестен аналог древнескандинавскому ротс, и поэтому ротс мог в сознании гóтов замещаться их собственным близко звучащим словом хрос, вследствие чего скандинавские «гребные мужи» превратились в «славных мужей». Соответственно, процесс формирования этнонима «русь» мог бы проходить следующим образом. На первой стадии благодаря крымскому симбиозу скандинавов и гóтов скандинавское ротс замещается готским хрос и фиксируется в письменном виде, например, «ивановым написанием». Затем устная или письменная словоформа хрос становится известной византийцам и получает сохраняющее её звучание широко известное греческое оформление ‛Ρως. Параллельно исходное ротс, циркулируя внутри германского мира, фиксируется «Баварским географом» на латыни в форме Ruzzi, в которой, если z читать не по-латински, а по-баварски как [ts], мы видим знакомый корень ротс/рутс с латинским окончанием множественного числа ‑i. Далее, где-то в конце первой полвины X века, в процесс вовлекается славянское Приднепровье и, может быть, славянская Болгария. На последней стадии генезиса, в XI веке, когда в Киевской Руси при Ярославе Мудром начинается книгописание, киевские книжники (возможно вслед за болгарскими переводчиками) воспринимают из переводимых ими греческих книг словоформу ‛Ρως и передают её кириллицей как «РУСЬ» с сохранением её примерного звучания в среднегреческом языке, но подчиняют эту чуждую древнерусскому языку словоформу свойственной ему этнонимической парадигме ливь, корсь, сумь, ямь и им подобным. Славянизированная книжная словоформа «русь» приживается на месте своего образования в Киеве, а затем вместе с православием и славянским языком распространяется на всю Киевскую Русь. Между прочим, явное превалирование в Киевской Руси по сравнению с другими славянскими странами кириллицы в ущерб глаголице может объясняться давно укоренившимся у начальной руси «ивановым написанием», которое, весьма вероятно, стало благодаря знакомству с ним св. Кирилла прототипом кириллицы.

Здесь напрашивается ещё пара небольших отступлений. Во-первых, то, что в русском языке в качестве имени прижилась словоформа «Олег», а не «Ольг», могло быть следствием влияния готского хэлиг ― эквивалента древнескандинавского helgi. Во-вторых, в готском языке неизвестно слово для понятия гребли, что выразительно указывает на гóтов как сухопутный народ [24], которому для превращения в русь, то есть «морских пехотинцев» А. Никитина, требовался не только «пассионарный толчок», но и хорошие учителя-мореходы. И то и другое они получили от пришельцев ― викингов-скандинавов. Тем не менее, для судоходства в готском языке существовал глагол фарьян, производное от которого фаринг в значении «путешественник (по воде)» и «член судовой команды» вполне могло быть наследовано от крымской скандинаво-готской руси славянской приднепровской русью с последующим лингвистически неизбежным его преобразованием в славянизированную форму «варяг».

А теперь вернёмся чуть-чуть назад к Арте (Артании) ― одной из трёх традиционных частей руси IX–X веков в арабской традиции, которую мы ранее предположительно соотнесли с крымской русью. Теперь для такого соотнесения появляется дополнительное лингвистическое основание. На первый, особенно непривычный, взгляд может показаться, что между словами «арта» и «хрос» нет абсолютно ничего общего, но на самом деле это не так. Они вполне могут оказаться одним и тем же словом! Здесь необходимо иметь в виду, что «арта» ― это некая условность. На самом деле арабское слово ارث может читаться несколькими разными способами, так как арабы на письме опускают гласные. При переводе географических названий с арабского на другие языки переводчики просто подставляют принятый в языке, на который осуществляется перевод, соответствующий географический термин. Но в тех случаях, когда этот термин неизвестен или исходное название не может быть сопоставлено с известными объектами, переводчик вынужден произвольно вставлять гласные, обычно одну или несколько гласных а, чтобы получившееся слово было хотя бы удобно произносимым. Так вот, если отбросить привнесённые переводчиком добавки, консонантный каркас слова «арта», который только и имеет смысл в арабском языке, ― ‛рт [‛rθ] ― оказывается в точной транскрипции практически одинаковым с каркасом слова хрос [hrθ]. Таким образом, вполне возможно, что несмотря на кажущуюся непохожесть оба слова, «арта» и «хрос», могут оказаться одним и тем же, передающим понятие «русь» и относящимся с учётом всего сказанного выше конкретно к крымской руси.

Коснувшись лингвистических аспектов, нельзя не сделать ещё несколько замечаний о начальной руси.

Типично готские имена мы видим в договоре Игоря с Византией, приуроченному авторами ПВЛ к 945 году. Там среди имён послов и купцов руси встречаются три одинаковых имени «Прастен» (Прастен Тудоров, Прастен Акун, Прастен Бернов) и два купца с похожими именами Фрастен и Фуростен. С учетом отсутствия в старославянском языке звука [f] и закономерного перехода при заимствовании славянским древнерусским языком иноязычного [f] в [p] основа исходного имени реконструируется как «Фрастен». Это популярное среди руси X века имя этимологизируется только из готского языка, в котором фраст означает «ребенок», а также вероятно «отпрыск, потомок, выходец». Существенно, что корень фраст чисто готский, его нет ни в скандинавских, ни в других германских языках.

Константин Багрянородный мельком замечает, что Святослав, сын архонта Игоря, «сидел в Немогарде». Общепринятая трактовка этой «Немогарды» ― Новгород, имея в виду Новгород Великий. Однако на самом деле сидеть в Новгороде Святослав не мог ― во время написания Константином его труда «Об управлении империей», где помянут Святослав с «Немогардой», Новгорода Великого ещё нет. На его месте только-только рубят первые дома. Конечно, может быть у Багрянородного речь идёт о Ладоге или Рюриковом городище. Но всё это так далеко от Киовы/Киоавы, не говоря уже о Крыме! Между тем Немогардой мог быть любой город (или подобно Киове/Киоаве какая-то местность) в Крыму или поблизости, захваченный русью, ведь по-готски нем означает «захват, завоевание». Очень хотелось бы видеть в этой Немогарде только что освоенное (то есть, захваченное, завоёванное) нижнее, а может быть уже и среднее Поднепровье.

Киевлянин-«краевед» описал в ПВЛ Святослава как степняка-кочевника, не покидающего седла неприхотливого воина во главе такой же дружины. Этот выдуманный образ развенчивает Лев Диакон, а вслед за ним и А. Никитин. Вопреки вранью ПВЛ Святослав всё ещё оставался викингом и «морским пехотинцем», осуществляющим свои походы главным образом по воде и боявшимся уходить от неё далеко и надолго, чем вероятно и объясняется его нежелание задерживаться в Хазарии и защищать балканские клиссуры и Преслав от Цимисхия в Болгарии. В этом контексте знаменитое «Иду на вы» Святослава ― не что иное, как грозный девиз викингов «Берегись ― я иду!» в вольной передаче киевского «краеведа».

Не всё просто с первыми вроде бы славянскими именами русских князей. Имена «Святослав», «Ярополк» и «Владимир» не такие уж славянские, они, если так можно выразиться, «двойного применения». Константин Багрянородный передаёт имя «Святослав» в форме Сфендостлавос, в которой первый компонент сфенд в равной мере соответствует как старославянскому свент ― «святой», так и готскому свинт ― «сильный, могучий, здоровый». Кстати, вполне возможно, что славянское слово «святой» произошло от готского (или, более общо, от древнегерманского) свинт. В имени «Владимир», которое на самом деле в древних документах пишется «Владимѣръ» (через ять), оба компонента имеют соответствия в готском языке: валд ― «властелин, правитель» и мер ― «большой, великий; известный, прославленный». Из славянских языков, заметим себе, компонент «мер» этимологизируется не в пример хуже. «Ярополк» тоже имеет германские этимологии из Jahr (готское йер) ― «год» и Volk ― «народ, люди». И вновь та же самая картина: русское слово «полк» как боевая единица восходит к германскому фольк, а для компонента имени правителя «рода русского» в большей степени подходит именно германское значение «народ», а не славянское «полк».

Послы или лазутчики?

Настаивая на крымской локализации начальной руси нельзя замолчать самое главное (если не единственное серьёзное) возражение против неё, а именно утверждение Бертинских анналов, что якобы путь «послов кагана руси» в Константинополь пролегал через территории, населённые ужасными варварскими народами. Разумеется, такой путь напрочь исключает из возможных локализаций руси Крым, откуда в Константинополь можно приплыть по Чёрному морю, что наверняка и сделали бы послы крымской начальной руси. Однако это возражение вполне может оказаться мнимым по двум причинам.

Первая причина кроется в переводе самих Бертинских анналов. На проблемы с их переводом [25] указывали различные языковеды. Так, Х. Станг [26] полагает, что вопреки общепринятому переводу анналов император Феофил в своём письме вовсе не утверждал, что прибывшие к нему послы сами называли свой народ русью, а лишь замечал, что этот народ называют русью. Согласитесь, разница огромная! В общепринятом переводе «русь» ― это самоназвание народа, а в переводе Станга ― название, принятое в Византии по аналогии с пресловутым библейским народом Рос (Рош), которое, вообще говоря, может быть никак не связанным с истинным самоназванием приславшего послов народа. Другой лингвист, И. Гарипзанов [27], на основании анализа самых ранних изданий Бертинских анналов приходит к выводу, что в записи 839 года речь идёт не о кагане Руси, а о правителе Руси по имени Хакан и приводит примеры этого имени в документах средневековой Скандинавии. Это имя, в современном варианте «Хакон» весьма популярное и в сегодняшней Норвегии (по иронии судьбы упомянутого выше норвежца Станга зовут как раз Хаконом), известно и нашим летописям в славянизированной форме Акун / Якун.

После такого небольшого предисловия-обзора можно перейти к диким и жестоким племенам на пути послов руси. В наиболее известном переводе записи 839 года Бертинских анналов, доступном на сайте «Восточная литература», интересующий нас текст выглядит так: «Он [Феофил] также послал с ними [своими послами к Людовику, – В.Е.] тех самых, кто себя, то есть свой народ называли Рос, которых их король, прозванием Каган, отправил ранее ради того, чтобы они объявили о дружбе к нему, прося посредством упомянутого письма, поскольку они могли [это] получить благосклонностью императора, возможность вернуться, а также помощь через всю его власть. Он не захотел, чтобы они возвращались теми [путями] и попали бы в сильную опасность, потому что пути, по которым они шли к нему в Константинополь, они проделывали среди варваров очень жестоких и страшных народов [выделено мной, – В.Е.]». Не то, чтобы очень вразумительно, но в целом действительно создаётся впечатление, что послы руси шли в Константинополь чуть ли не пешком сквозь строй кровожадных варваров.

Но это только один из переводов, выполненный с одного из изданий Бертинских анналов [28]. А вот для сравнения еще один перевод того же текста, выполненный совсем недавно филологами из СПбГУ с факсимильной копии самого древнего манускрипта Бертинских анналов, полученной С. Головиным из Франции, непосредственно из библиотеки Сент-Омера, где находился монастырь Сен-Бертен: «[Феофил] послал также с греками неких людей, которых по обыкновению называли росами (Rhos), как самих их, так и род их. Король их по имени Хакан (Chacanus) ранее направил их к императору [Людовику] по причине дружбы, как они утверждали, испрашивая через упомянутое письмо, насколько могут они в целом посредством императорского радушия рассчитывать на помощь и на возможность возвращения через его владения (imperium). Путь же их в тот самый Константинополь пролегал через императорские владения. Росов причисляли к необъятным варварским племенам, чрезмерно диким [выделено мной, – В.Е.]. Император [Людовик] не хотел, чтобы росы возвращались через его владения, дабы эти владения не оказались в сильной опасности». Для начала отметим, что этот перевод полностью подтверждает коррективы Х. Станга и И. Гарипзанова («которых по обыкновению называли русью» и «король их по имени Хакан»), чем неизбежно порождает недоверие к остальному тексту популярного перевода. По интересующему нас вопросу перевод из СПбГУ не оставляет сомнений, что варварство и дикость приписываются не каким-то неизвестным народам на пути посольства руси, а самой руси, что вполне соответствует византийской традиции в отношении таврических народов вообще и начальной руси в частности. Что же касается пути посольства в Константинополь, то, согласно этому переводу, он пролегал не по диким степям с кровожадными варварами, а по территории империи франков. Казалось бы, хрен редьки не слаще, такой вариант всё равно оставляет Крым далеко в стороне от возможных мест дислокации начальной руси. Но… на самом деле путь посольства руси в Константинополь вовсе не обязан быть прямым и кратчайшим, что и является второй причиной для пересмотра устоявшейся точки зрения.

Оба перевода, общеизвестный и представленный выше альтернативный, говорят, на сей раз в полном согласии, что Людовик провёл в отношении послов руси тщательное расследование, в результате которого выяснилось, что, во-первых, послы были свеонами, то есть скандинавами, а во-вторых, что они были скорее лазутчиками, чем миссионерами дружбы между народами, и разведывали имперские владения. У нас нет оснований не верить следователям Людовика ― им, безусловно, было виднее. Но если послы были лазутчиками, посланными с какими-то разведывательными целями, то не имеет смысла привлекать их путь и их странствия для установления места дислокации руси и резиденции пославшего их кагана (ольга Хакона?). Из Бертинских анналов следует только то, что молодая русь готовилась к выходу на европейскую арену и прощупывала возможные пути этого выхода. Возможно, «послы» руси просто проникли в государство франков через Константинополь, и посольство 838–839 годов было не единственным шнырявшим по Европе (да и только ли по Европе?), но, к сожалению, единственным, удостоившимся мимолётного упоминания в европейских анналах.

Отдельный вопрос, можно ли вообще говорить о государстве Русь в первой половине IX века. Скорее всего, начальная русь не имела какой-то сплошной территории даже в Крыму. В X веке договоры с Византией всё ещё подписываются не от государства Русь, а «от рода русского». Сам непоседливый и бездомный образ жизни викингов с непрерывными путешествиями и абсолютным отсутствием каких-либо территориальных привязанностей для начальной крымской руси усугублялся изначальной рассеянностью их готского субстрата. По приведённому выше свидетельству Рубрука, в середине XIII века побережье Крыма характеризовалось языковой чересполосицей, и готский был лишь одним из местных языков. Да и в глобальном плане отсутствие традиций государственности, вообще понятия о государстве и даже элементарного представления о ценности земли как таковой объективно препятствовали созданию викингами своих государств. Как показывает история Европы, территориально целостные государства норманнов возникали только там и только тогда, где и когда им удавалось захватить власть в уже существующих государственных образованиях. Именно так возникли государства викингов Данелаг, Нормандия и Сицилийское королевство. По этой же, кстати сказать, причине бессмысленно концептуальное утверждение классического норманизма о создании Киевской Руси варягами буквально на пустом месте среди диких славянских племён, от которого, правда, сами норманисты давно уже отказались. Древняя Русь как полноценное государство с единой территорией безусловно возникла на основе уже существовавшего ранее государственного образования в Поднепровье с преобладающим на его территории славянским языком. Весьма вероятно, что его возникновение было связано с падением Великой Моравии в начале X века, давшим толчок центробежному процессу распространения славянской государственности и письменности на все окрестные территории. А к середине того же века другая катастрофа ― крушение крымской руси ― заставила Игоря уйти из Крыма и «наложить лапу» на одно из таких государственных образований в среднем Поднепровье.

Рождение нового этноса «русь» маркировано совпадением двух событий в первой половине IX века: появлением викингов-скандинавов в Чёрном море и исчезновением всяческих упоминаний о крымских готах и археологических свидетельств их присутствия в Крыму. Аналогичным образом возникновение Киевской Руси также отмечает совпадение сразу трёх событий середины X века: крах крымской руси Игоря Старого, первые упоминания Киева (Киова/Киоава Константина Багрянородного, Киййоба «Киевского письма» и Куяба арабских географов и даже Самбатис Кембриджской хроники), а также археологически удостоверенное превращение Киева в административный центр некого политического объединения, надо полагать того, которое нам известно как Киевская Русь. 

 (А в каких ИСТОЧНИКАХ того времени упоминается РУСЬ именно Куёвская? От Ф.В.А.)

Вообще интересно отметить, что в становлении древней Руси особую роль сыграл языковой фактор. Первый толчок к синтезу этноса «русь» дал крымский симбиоз скандинавов и готов, основанный на языковой общности, уникальной для всей истории викинга. Другой важнейший этап образования Киевской Руси был инициирован языковой общностью поднепровских и поволховских славян, которая несмотря на огромное для X–XI веков расстояние (полторы тысячи километров пути!) между Киевом и Новгородом сумела накрепко спаять эти два полюса нового государства. Парадокс лишь в том, что, выступая на обоих отмеченных этапах консолидирующим фактором, «великий и могучий русский язык» был на разных этапах совершенно разным: германским на первом и славянским на втором.

На сегодняшний день, если отбросить слухи, сплетни и откровенное враньё ПВЛ, мы практически ничего не знаем о первом этапе и вообще руси IX века, а наши представления о всех последующих этапах становления Киевской Руси во второй половине X века весьма далеки от действительности. В качестве более-менее твёрдых отправных точек, опираясь на которые можно пытаться расширять Великую Брешь А. Никитина в наше прошлое, можно, на мой взгляд, принять три постулата.

Во-первых, русь как этнос зародилась в IX веке в Крыму на местном готском субстрате, суперстратом которого выступили викинги скандинавы. При этом те и другие образовали уникальный основанный на языковой общности симбиоз, породивший многие особенности нового этноса.

Во-вторых, Киевская Русь (?) возникла примерно в середине X века вероятно на основе какого-то существовавшего в Поднепровье славянского государства или даже нескольких государств [29] в результате крушения крымской руси на рубеже 30‑х и 40‑х годов. Это государство получило от крымской руси новую правящую династию и новую столицу, так как в это время периферийный хазарский город Киев археологически становится административным центром нового политического объединения, впоследствии получившего по этой новой правящей династии название Русской земли. А затем, вскоре, начиная с середины-конца X века, рядом с новой столицей начали расти другие основные города Русской земли: Чернигов, Переяславль, Любеч.

В-третьих, с самого начала наряду с Поднепровьем в процесс становления Русской земли каким-то образом вовлекается Поволховье. Одновременно с появлением приднепровской Русской земли и превращением Киева в её столицу возникает и быстро растёт Новгород Великий. Важно то, что практически с момента возникновения Новгорода его население не только говорило на славянском языке, судя по найденным в нём берестяным грамотам X–XI веков (хотя новгородский диалект и имел западнославянские черты, подтверждающими заселение Поволховья балтийским славянами), но и пользовалось русской кириллицей, которая могла попасть в Новгород только из приднепровской Русской земли.