Центральная Европа или Крым?

Согласно «Кембриджскому анониму», «внешнеполитическая деятельность» Игоря Старого началась в районе Керченского пролива, где он пиратски, как и подобает истинному викингу, атаковал и ограбил хазарский город Самкерц. Но подоспевшее хазарское войско не только отобрало всю добычу, но и, захватив базу Игоря, заставило того воевать против Византии. В нашей литературе можно встретить утверждение, даже убеждение, что захваченной хазарами «столицей» Игоря был Киев. Это всего лишь домысел, основанный исключительно на фантастической истории Киевской Руси, придуманной киевским «краеведом». В самом «Кембриджском анониме» о Киеве нет ни слова, все захваченные хазарским военачальником Песахом в ходе кампании против Игоря города находились исключительно в пределах Крымского полуострова, а что касается Киева, то завоёвывать его у хазар вообще не было никакой нужды, так как в конце первой половины X века Киев и так давно был хазарским городом, что, в частности, подтверждается так называемым «Киевским письмом» [17] из Каирской генизы.

По принуждению победителей-хазар Игорь в 941 году совершил пиратский рейд в Византию. Все византийские источники дружно сходятся на том, что русь совершила рейд 941 года на малоазийское побережье Византии из района Керченского пролива. Да и как можно было считать иначе, если о направляющемся к Босфору флоте Игоря византийцев предупредили сначала херсонесцы, а затем болгары. То есть, флот руси шел к Константинополю сначала мимо берегов Крыма, а затем Болгарии. Таким путём он мог идти только с Керченского или Таманского полуостровов. Туда же, к Керченскому проливу, по словам Льва Диакона, вложенным им в уста императора Цимисхия, бежал Игорь с остатками своих кораблей после поражения. Туда же «домой» отправлял Цимисхий и побеждённого им Святослава, которого, кстати, всё тот же Лев Диакон называет «катархонтом тавроскифов». Конечно, можно пытаться дезавуировать этих «тавроскифов» тем, что греки именовали скифами всех варваров, обитавших севернее Чёрного моря, то есть в Великой Скифии. Пусть так, но Диакон называет русь не просто скифами, а, извините, всё-таки тавроскифами, а так он мог назвать только «скифов», обитавших в Таврии. Договор между русью Игоря и Византией, датируемый в ПВЛ 945 годом, заставляет Игоря защищать Херсонес от чёрных булгар, что возможно только в том случае, если владения Игоря находятся между ними, то есть опять же в Крыму. Меморандумом 971 года Цимисхий обязывает Святослава не вести войн в районе Херсонеса, что предполагает по-прежнему близость владений Святослава к этому крымскому городу. Таким образом, вся удостоверенная документами вне ПВЛ деятельность Игоря и Святослава замыкалась главным образом на Крым, и лишь Святослав попытался распространить её на Болгарию, но всё равно не выходя за рамки Причерноморья [18]. Более подробный и развёрнутый перечень аргументов в пользу крымской резиденции Игоря и Святослава читатель сможет найти у А. Никитина, а мне на эту тему ещё осталось сделать лишь пару замечаний.

Как представляется мне, именно с таврической «пропиской» руси связаны типичные эпитеты, «дикая», «жестокая» и «кровожадная», которыми характеризуют русь византийцы: «всех оставляющий позади в жестокости и кровожадности»; «скифский народ, дикий и грубый»; народ, «как все знают, жесточайший и суровый». Наверное русь действительно в смысле жестокости не уступала своим родителям-скандинавам, но какую-то особую свирепость греки приписывали руси не только вследствие её объективной «викингской» природы, но и по инерции считать именно варварских обитателей Тавриды особенно кровожадными дикарями. В греческой традиции такими жестокими и беспощадными, без жалости и без разбору убивающими всех попавших к ним в руки чужаков предстают обитатели Крыма тавры. Такими же в представлении греков были и тавроскифы-русь.

Также нельзя пройти мимо еще одной выразительной аналогичной традиции, на сей раз арабской, о трёх составных частях древней руси, из коих в одной, а именно Арте (Артании), не удалось побывать никому чужестранцу, так как местные жители обязательно убивали всех пришельцев. Весьма вероятно, что арабская традиция об Арте ― это отражение греческой о.. таврах и крымской руси. Так что легендарной Артой вполне мог быть Крым, который у арабов впоследствии также получил название «острова руси». Этот остров размеров в три дня пути был покрыт лесами и болотами, что в целом не противоречит размерам и ландшафтам Крыма с лесами в его гористой части и «гнилым» болотом Сиваша с северо-восточной «арабской» стороны. Важным аргументом в пользу Крыма следует считать часто повторяемое арабами утверждение, что остров был весьма населённым, конкретно говорилось о 100 000 жителей. Не знаю, насколько можно доверять этому числу, но даже близко сопоставимого населения не могло быть ни на одном из конкурентов Крыма, будь то остров Рюген или тем более островок Рюрикова городища. В контексте упоминания «острова руси» арабские географы подчёркивают, что все свои походы и набеги русь совершает только и исключительно на кораблях, что дало основание А. Никитину назвать русь того времени «морской пехотой». Кстати, Никитин очень едко высмеивает своего «краеведа», изобразившего в ПВЛ молодого Святослава этаким кочевником Дикого поля, всю жизнь проводящим на коне вместе со своей дружиной. На самом деле, множественные утверждения арабов о неумении руси сражаться верхом подтверждает и Лев Диакон при описании доростольского сражения, в частности, касательно конкретно Святослава и его войска.

Чтобы покончить с «центрально-европейской» русью, необходимо вернуться к ещё одному тезису А. Никитина о якобы разной руси Вещего Олега и Старого Игоря. Под давлением неопровержимых аргументов Никитин признал, что русь Игоря, а также и русь Святослава ― это русь крымская. Но в попытке сохранить свою гипотезу о центрально-европейском происхождении руси, он отделяет от неё русь Вещего Олега. Главный его аргумент ― якобы европейское происхождение «Его Светлости». Однако вынос мифической личности Вещего Олега за рамки реальной русской истории лишает Никитина этого главного аргумента. А второй и последний его аргумент ― наличие в договоре 911 года упоминания некой «чужой земли», на которой русь и византийцы обязаны оказывать друг другу помощь ― вообще трудно рассматривать в качестве аргумента. Почему-то Никитин решил, что эта «чужая земля» обязательно должна лежать между греческой и русской землями, что позволило ему отодвинуть русскую землю подальше от Византии, разумеется, в удобном для него северо-западном направлении. Но из текста договора никак не следует, что упомянутая «чужая земля» должна разделять Русь и Византию. По букве и смыслу договора она может лежать где угодно, куда доплывают византийские и русские корабли, хоть на краю света. Наоборот, то значительное место, которое занимает в договоре «морское право», говорит о том, что обе высокие договаривающиеся стороны ― морские державы. Этой посылке вполне соответствует крымская, но никак не центрально-европейская локализация руси. Так что на самом деле нет никаких оснований отделять русь 10‑х годов от руси 40‑х или 70‑х годов X века, и ещё меньше оснований относить русь 911 года подальше от морей вглубь европейского континента. Вся начальная русь второй половины IX и первой половины X века ― это русь единственно и только крымская. И нет никаких реальных свидетельств существования в означенный период времени какой-то другой руси.