Феминизм и освобождение геев

В контексте этой истории эмпирические исследования и теоретиче­ская мысль, вдохновленные феминизмом и движением за освобождение геев 1970-х годов, не были столь новы, как считали многие активисты. Некоторые волновавшие их вопросы широко обсуждались уже до них: природа фемининности, властные отношения между женщинами и мужчинами, социализация детей, динамика желания. Таким образом, можно сказать, что область дискуссии была намечена ранее. Тем не менее неверно было бы говорить, что новая волна теоретиков просто проигрывала старые сюжеты или открыла для себя вечные проблемы феминизма. Обозначенные выше исторические темы претерпели не­сколько преобразований внутри дискуссионного поля, и именно это и произошло около 1970 года. Произошла реконфигурация широкого

 

48

49

ГЛАВА 2

интеллектуального поля вокруг тем власти и неравенства. Импульсом для этого процесса стало восстановление связи между теорией, которая носила преимущественно академический характер, и радикальной по­литикой. Главные вопросы перед новым поколением теоретиков были поставлены самим существованием и стратегическими проблемами движений за сексуальное освобождение. Таким образом, теория гендера стала — в той мере, в какой она редко проявляла себя раньше — страте­гической теорией, нацеленной на вопросы о том, как и насколько социаль­но обусловленные гендерные отношения могут быть трансформированы. Несмотря на то что большая часть обсуждавшейся проблематики была «устоявшейся», многие проблемы начали обсуждаться с такой энергией и глубиной, которая превратила анализ гендера в наиболее злободнев­ную культурной сцены.

Прежде всего, влияние феминизма на науку сказалось в том, что увеличилось число исследований половых ролей и различий между полами. В 1969 году доля статей в социологических журналах, посвя­щенных исследованию половых ролей, составляла 0,5%. К 1978 году она выросла до 10%, т.е. стало выходить примерно 500 статей в год. Компендиум «Психология различий между полами» Элеанор Мак-коуби и Кэрол Джэклин, осторожно продвигающий идею социальной обусловленности различий, хорошо показывает масштаб исследований, проводившихся в Соединенных Штатах в начале 1970-х. В 1975 году по­явился специализированный журнал «Половые роли» («Sex Roles»). В обсуждаемом поле наметилось несколько подразделов: социализация '(предмет интереса Маккоуби); мужские роли в отличие от женских (Джозеф Плек писал об этом в своей книге «Миф о маскулинности»); андрогиния (тема, которую популяризировала Сандра Бем); способы терапии, направленные на гендерную адаптацию. Сюда относятся тренинги по самоутверждению («assertiveness training»)¹ для женщин и тренинги по проблемам маскулинности для мужчин, продвигавшиеся психологами школы личностного роста, такими как Херб Гольдберг, автор книги «Мужчиной быть вредно» («The Hazards of Being Male»).

' Assertiveness training — тренинги, направленные на формирование позиции неагрес­сивных способов уверенности в себе и самоутверждения. — Прим.перев.

ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ СОВРЕМЕННОЙ ТЕОРИИ

За исключением раздела по андрогинии, в упомянутой литера­туре не содержалось большой интеллектуальной новизны (о причи­нах отсутствия новизны будет сказано в Главе 3). Однако в ней была исключительно важная политическая составляющая. Либеральный феминизм, наиболее влиятельная форма феминизма, по крайней мере в Соединенных Штатах, теоретически подкрепляется полоролевым под­ходом. Бетти Фридан в своей книге «Мистика женственности» (1963) критикует Парсонса и Мид, но ее призыв к освобождению женщин ос­новывается на тех же идеях, которые развивали эти авторы. Согласно ее рассуждениям, для реформы нужно изменение идентичности женщины и ее ожиданий.

Согласно либеральному феминизму, негативные стороны жизни женщины обусловлены стереотипными традиционными ожиданиями, которые свойственны мужчинам и которые усваиваются женщинами в процессе социализации. Эти стереотипы распространяются через семью, школу, средства массовой информации и другие агенты со­циализации. Социальное неравенство может быть устранено путем слома этих стереотипов, например путем лучшего обучения девочек и предъявления им более разнообразных ролевых моделей (образцов поведения), путем введения программ равенства возможностей и антидискриминационного законодательства или путем снятия ограничений на рынках труда.

В этом ключе было написано значительное число работ; большая их часть носила научный характер, однако некоторые сосредоточивались и на политике. Теория половых ролей быстро стала языком феминист­ской реформы в рамках государства. Он нашел свое применение в таких документах, как, например, влиятельный отчет Комиссии по делам австралийских школ «Девочки, школа и общество» (1975) и отчет «Женщины и занятость» Организации экономического сотрудниче­ства и развития (1980). Было установлено, что либерализация тради­ционных половых норм может оказывать положительный эффект и на мужчин. Такова была позиция движения за «освобождение мужчин» в Соединенных Штатах середины 1970-х годов, которую высказывали такие публицисты, как, например, Джек Николе, автор книги «Осво­бождение мужчин».

 

50

51

ГЛАВА 2

Более радикальное крыло феминистского движения довольно бы­стро вышло за рамки понятия «половые роли» и стратегии изменения ожиданий. Эти идеи были сочтены неадекватными, так как в них от­сутствовало признание значимости власти в гендерных отношениях. Как утверждали группы освобождения женщин, женщины находятся в угнетенном положении потому, что мужчины имеют над ними власть, а изменение положения женщин означает оспаривание и в конце концов уничтожение этой власти. Первоначально анализ, основанный на этих допущениях, в отличие от теории половых ролей, не находил особой поддержки в научных и бюрократических кругах. Он служил платфор­мой социальных движений и вырос из опыта политических кампаний и групп роста сознания.

В простейшем виде анализ власти в гендерных отношениях пред­ставлял женщин и мужчин в виде социальных блоков, связанных пря­мыми отношениями власти. Отсюда вытекает стратегия изменения посредством прямой мобилизации женщин, которая подчеркивает общие интересы женщин, противопоставленные интересам мужчин. Предлагались разные интерпретации отношений между двумя блоками. Кристин Делфи, основываясь на ситуации фермерских домохозяйств во Франции, в своей работе «Главный враг» делала акцент на экономи­ческой эксплуатации жен мужьями. Американские теоретики предпо­читали говорить не об экономике, а о политике. Шуламит Файерстоун в своей работе «Диалектика пола» видела центральный элемент этой политики в коллективной властной игре, которую ведут мужчины с семьей, занятой воспитанием детей. Ключевым моментом здесь вы­ступает не домашний труд, а половое воспроизводство. Мэри Дэли в книге «Гин/экология» нарисовала картину глобального патриархата, поддерживаемого с помощью силы, страха и навязанного сотрудниче­ства. Радикально-феминистский анализ сексуального насилия в книге Сьюзен Браунмиллер «Против нашей воли» и порнографии в книге Андреи Дворкин «Порнография: мужчины, владеющие женщинами» в общем и целом тоже следует этой модели.

Более сложная линия рассуждения вела к трактовке власти мужчин и подчинения женщин как результата воздействия императивов, идущих извне прямых отношений между полами. В более общей форме это рас-

ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ СОВРЕМЕННОЙ ТЕОРИИ

суждение исходило из необходимости «социального воспроизводства», т.е. воспроизводства от поколения к поколению социальных структур, равно как и тел. Такова концепция, которую развивает Джулиет Мит­челл в книге «Психоанализ и феминизм», написанной под сильным влиянием марксизма и антропологического структурализма. В этом же ключе написана работа Дороти Диннерстайн «Русалка и минотавр», следующая, однако, более гуманистической традиции психоанализа. Диннерстайн выводит и власть мужчин, и отсутствие прав у женщин из женской монополии на воспитание ребенка в раннем возрасте, кото­рая, в свою очередь, рассматривается как вынужденная на протяжении почти всей человеческой истории. Теория социального воспроизводства недавно получила наиболее сложное оформление у Клэр Бертон в ее работе «Подчинение». Бертон связывает кросс-культурный анализ подчинения женщин с критикой образования, а также с теорией госу­дарства. Последняя поразительно плохо представлена в радикальном феминизме в целом.

Для большинства сторонников социалистического феминизма во­прос состоял не в воспроизводстве общества в целом, а в воспроиз­водстве капитализма как конкретного типа общества. Эксплуатация женщин связывалась с целью капитализма — прибылью — и его внут­ренней потребностью к самовоспроизводству. Отсюда вытекают необ­ходимость полового разделения рабочей силы и угнетение домохозяйки. Эти аргументы также связывались с идеями о стратегии социального движения. Тогда как марксисты сектантского толка выступали против самостоятельного женского движения любого рода, большая часть сто­ронников социалистического феминизма стремилась к автономному женскому движению, которое было бы связано с другими движениями сопротивления капитализму, главным образом с рабочим движением.

Представители социалистического феминизма особенно интере­совались положением женщин из рабочего класса. В 1970-х годах воз­ник надолго растянувшийся спор об экономической значимости не­оплачиваемой работы женщин по дому как формы скрытой субсидии капитала. «Спор о домашнем труде» в конце концов потонул в болоте марксистской экзегетики — но уже после того, как кампания «Зарплату за   домашний труд!» придала феминистской критике семьи практиче-

 

52

53

ГЛАВА 2

ское измерение. Другая — и на самом деле более удачная — атака была направлена против политики и экономики женского оплачиваемого (наемного) труда. На первый взгляд это был вопрос простой дискрими­нации или один из аспектов экономического понятия «рынок двойной занятости». Но исследования, подобные исследованию Луизы Капп Хауи (Louise Kapp Howe), которое она описала в книге «Розовые во­ротнички» («Pink Collar Workers»), постепенно начали вскрывать гендеризованную экономику как систему сегрегации, контроля, экс­плуатации и общественной борьбы поразительного масштаба и слож­ности. В более новых работах, например в книгах Анны Гейм и Розмари Прингл «Гендер на работе», Синтии Кокберн «Братья» и «Механизм доминирования», Кэрол О'Доннелл «Основа сделки», рабочее место трактуется как важнейшая сфера гендерной политики. Оно может анализироваться как институт, как точка пересечения между рынками труда и распределения дохода или как объект идеологии и образования.

Проблема общих условий воспроизводства капитализма привела обратно — к темам сексуальности и семьи. И здесь сошлись аргументы, которые высказывали разные участники дискуссии: сторонники фе­минизма, «левые фрейдисты», «новые левые», представители контр­культуры 1960-х и участники движения за освобождение геев. В тек­стах, подобных работе Дэвида Купера «Смерть семьи», кардинально переосмысливалась традиционная социология нуклеарной семьи: она была представлена как авторитарный институт и главный инструмент, посредством которого репрессивное общество может контролировать сексуальность и создавать конформистское население. Среди привер­женцев феминизма начала 1970-х годов было широко распространено представление о семье как главной сфере угнетения женщин. Книга Ли Камер (Lee Comer) «Женщины в обручальном кольце» («Wedlocked Women») стала, вероятно, самым острым сочинением в ряду работ о браке, домашнем труде, материнстве и идеологии семьи, написанных в рамках этого представления.

Наиболее радикальные шаги в критике семьи предприняли теоре­тики освобождения геев. Теория половых ролей и социалистическая критика исходили из допущения, что люди в большинстве своем от природы являются гетеросексуалами. Это допущение принимали даже

ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ СОВРЕМЕННОЙ ТЕОРИИ

первые сторонники движения за права гомосексуалов. Новое движение его отвергло. Один из ранних его лозунгов гласил: «Каждый гетеросек-суал должен быть привлечен в сторонники освобождения геев» («Every straight man is a target for gay liberation»). Это изменение исходного до­пущения и подъем политической активности геев в начале 1970-х годов привели к поразительному всплеску теоретических исследований в не­скольких странах. Австралиец Деннис Альтман в своей работе «Гомо-сексуал: угнетение и освобождение», итальянец Марио Мьели в книге «Гомосексуальность и освобождение» и движение левых геев в Англии и Соединенных Штатах — все они внесли свой вклад в разработку раз­ных версий критической теории сексуальности. Общим для них было то, что они рассматривали семью как фабрику гетеросексуальности, которая отвечает потребностям капитала в производстве рабочей силы и потребности государства в субординации. Следовательно, подавление гомосексуального желания, будучи частью авторитаризма, обусловлено совершенно конкретными причинами. Тем не менее организовано оно не самым совершенным образом. Несовершенное подавление желания стало изначально источником ненависти, направленной против го­мосексуалов. Таким образом, освобождение гомосексуальности было не просто традиционной кампанией за равные права преследуемого меньшинства. Оно оказалось передним краем более общего движения за освобождение человеческого потенциала.

Вопрос о том, может ли эта смесь Маркса, Фрейда и гей-активизма быть связанной с феминистской критикой патриархата, и если может, то на каких основаниях, больше всего волновал теоретиков гей-движения п 1970-х годах. К числу сложных аспектов этого вопроса относился анализ маскулинности. Теоретики ранних этапов освобождения геев трактовали гомосексуальность как своего рода отказ от маскулинности. Эта позиция находила все меньше и меньше сторонников, когда в конце 1970-х — начале 1980-х в гомосексуальных субкультурах начал распро­страняться гейский machismo и стиль done¹. В радикальном феминизме существовало в то время сильное направление, представители которого

^! Стиль clone в гомосексуальной культуре означает гомосексуала, который одевается  и ведет себя в подчеркнуто гипермаскулинном стиле. — Прим. персе.

 

54

55

ГЛАВА 2

подчеркивали различия между лесбийством и мужской гомосексуаль­ностью и не хотели иметь дело с мужчинами-геями. К началу 1980-х го­дов в гей-теории, как и в феминистской теории, произошло внутреннее разделение по крайней мере на три направления. Дэвид Фернбах в своей работе «Путь по спирали» («Spiral Path») разбирает теорию патриар­хата, социальное значение насилия и патриархатного государства, пред­ставление о мужчинах-гомосексуалах как непременно женоподобных существах. Деннис Альтман в работе «Гомосексуализация Америки» пишет о новых сексуальных сообществах и о тех основаниях, на кото­рых они могут строить солидарность своих членов и защищать себя. И наконец, представители третьей позиции, сформировавшейся под сильным влиянием Мишеля Фуко, подвергают сомнению само понятие «гомосексуальная идентичность» как форму социальной регуляции и видят прогресс в деконструкции самой гомосексуальности.

Реакция и парадокс

По мере того как радикальные теории гендера умножались и распа­дались на разные течения, а стратегии изменения становились все более сложными и противоречивыми, стали набирать силу и противополож­ные тенденции. Наиболее заметными среди них были: подъем движения против абортов в 1970-х годах, поражение участников движения за внесение поправки о равных правах в Соединенных Штатах, давление на государство благосостояния (а следовательно, и на систему социального обслуживания женщин) во многих капиталистических странах, а также моральная паника по поводу СПИДа, возникшая во всем мире в 1980-х.

Теоретическое выражение этого контрдвижения неоднородно. В ка­честве его обоснования часто используется религиозная догма или увяд­ший дарвинизм, согласно которому традиционные мужские и женские роли отвечают природной необходимости, а социальные отклонения от этих ролей — это патология. Сторонники более сложных форм био­логического редукционизма апеллируют к генетическим или гормональ­ным различиям между женщинами и мужчинами. Например, Стивен Гольдберг, автор книги «Неизбежность патриархата», объясняет этими различиями преимущества, которые имеют мужчины по сравнению

ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ СОВРЕМЕННОЙ ТЕОРИИ

с женщинами в силу своей агрессивности, объясняющей, в свою очередь, их социальное положение.

Биологический редукционизм был популярным жанром в эпоху территориального императива, представлений о человеке как о «голой обезьяне» и подъема социобиологии, однако он оказался неадекватным ответом на радикальную аргументацию, поднявшуюся до уровня со­циального. Сторонники консервативной позиции также должны были развивать социальную теорию. В текстах, подобных работе американ­ского историка Питера Стернса «Будь мужчиной!» («Be a Man!»), подчеркиваются социальная традиция и приличие: нуклеарная семья, несколько идеализированная, становится основанием цивилизован­ного и размеренного образа жизни. Наряду с этим консервативным изыском теоретик новых правых Джордж Гильдер развивает более драматичный подход к этим вопросам. В своей книге «Отношения между полами и самоубийство общества» («Sexual Suicide»¹) Гильдер рассматривает отношения между матерью и ребенком. Он считает, что они являются фундаментальной социальной связью. Однако мужчина (как отец) вне этой связи оказывается в ситуации неопределенности и свободного полета. Для того чтобы мужчины, находящиеся в неопре­деленной позиции, не разрушали социальный порядок, нужна семья как институт. Общество также должно обеспечивать возможности вы­полнения мужчинами экономических и управленческих ролей. Из этого сугубо социального анализа делаются антифеминистские выводы. В этих рассуждениях можно услышать эхо парсонсовского функционализма, как и в рассуждениях неоконсервативных экономистов, описывающих традиционную семью как результат выборов, которые совершают два рациональных индивида, преследующих цель максимизировать свое собственное благополучие.

Состояние обсуждаемого дискуссионного поля в середине 1980-х годов выглядит парадоксально. Дебаты двух предыдущих де­сятилетий вызвали всплеск эмпирических исследований и живую

¹ В названии книги слово «самоубийство» выступает как метафора. Перевод мета­форичных названий всегда затруднен. Примерный смысл метафоры я бы истолковала так: при «неправильном» гендерном порядке общество идет по пути самоуничтожения. — Прим. перев.

 

56

57

...

ГЛАВА 2

ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ СОВРЕМЕННОЙ ТЕОРИИ

 

теоретическую дискуссию, включая некоторые теоретические заклю­чения, заслуживающие высочайшей оценки. Трудно найти другое поле социальных наук, где велась бы столь же остросоциальная и оригиналь­ная работа. Однако в результате развития гендерной теории различия между разными линиями рассуждения стали более отчетливыми, а кон­цептуальная и политическая дистанции — более значительными. Со­временные теории гендера не конвергируют. Скорее наоборот, они представляют собой несовместимые друг с другом подходы к анализи­руемым вопросам, иногда обращенные к разным частям нашего поля. Для дальнейшего продвижения в нашем анализе имеет смысл сделать шаг назад — чтобы понять основания современных теорий. Именно это и составляет содержание следующей главы.

Примечания        *

Объяснительная модель, представленная в данной главе, основана на многих источниках, но, несмотря на это, я понимаю, что она носит предвари­тельный характер и нуждается в доработке. Основные первичные ис­точники книги и статьи упомянуты в тексте, а дальнейшему обсуждению может послужить литература, указанная ниже.