Гегемонная маскулинность и утрированная фемининность

Коротко изложим главный тезис этого раздела. На уровне общества в целом существует некая иерархия между версиями фемининности и маскулинности, в некоторых отношениях аналогичная моделям от­ношений лицом-к-лицу в рамках институтов. Масштабы вариативности этих версий, разумеется, значительно шире. Поскольку общество в це­лом — это миллионы взаимодействующих между собой людей, то сама по себе сложность социальных взаимодействий предполагает, что в эти взаимодействия включены также этнические, поколенческие и классовые различия. Но в ключевых моментах организация гендера в таком очень широком масштабе должна в большей степени служить костяком этих

ХАРАКТЕРЫ ПОЛОВ

взаимодействий и быть более упрощенной, чем человеческие отношения в средах лицом-к-лицу. Формы фемининности и маскулинности, консти­туированные на этом уровне, стилизованы и обеднены. Взаимодействие между ними разворачивается вокруг одного структурного факта — гло­бального доминирования мужчин над женщинами.

Этот структурный факт обеспечивает главное основание для от­ношений в мужской среде, которые определяют гегемонную форму маскулинности в обществе в целом. Гегемонная маскулинность всегда конструируется по отношению к разнообразным подчиненным ма-скулинностям, а также по отношению к женщинам. Взаимоотношение между разными формами маскулинности составляет важнейшую часть действия патриархатного социального порядка.

Среди форм фемининности не существует гегемонией формы в том же смысле, в каком существует гегемонная маскулинность среди мужчин. Это феномен отмечался и ранее. Так, к подобному выводу косвенным образом пришла Виола Кляйн, проанализировавшая исторические кон­цепции женственного характера (feminine character). Она указывает, что в работах ведущих теоретиков в этой области «не только существуют противоречия по конкретным пунктам, но и в разных работах женщи­нам приписываются поразительно разные характеристики». Не так давно французский аналитик Люс Иригарэй в своем знаменитом эссе «Се sexe qui n'en est pas un» («Этот пол, который не один») подчер­кнула отсутствие каких бы то ни было определений женского эротизма и воображения в патриархатном обществе.

Однако на самом общем уровне социальных отношений формы фемининности определяются достаточно четко. Основой дифферен­циации служит именно глобальное подчинение женщин мужчинам. Одна из этих форм определяется через согласие с этим подчинением и ориентирована на интересы и желания мужчин. Я буду называть ее утрированная женственность. Другие формы определяются посредством стратегий сопротивления или форм несогласия. Имеются также формы, которые определяются посредством сложных стратегических комбина­ций согласия, подчинения и кооперации. Взаимодействие между этими компонентами — важнейшая часть динамики изменений гендерного порядка в целом.

 

248

249

ГЛАВА 8

Оставшаяся часть данного раздела будет посвящена более по­дробному рассмотрению примеров (cases) гегемонией маскулинности и утрированной фемининности, а также комментариям относительно подчиненных и маргинализированных форм. Последние будут вновь проанализированы в Главах 10 и 12.

Понятие «гегемония» в словосочетании «гегемонная маскулин­ность» означает социальное доминирование, достигаемое в результате игры социальных сил. Оно касается не только прямого соперничества, основанного на грубой силе, но и организации частной жизни и куль­турных процессов. (В этом смысле понятие «гегемония» близко анализу классовых отношений в Италии у Грамши, из работ которого я его, собственно, и заимствовала.) Доминирование одной группы мужчин над другой под дулом пистолета или под угрозой лишения рабочего места — это не гегемония. Гегемонией является доминирование, ко­торое заложено в религиозной доктрине и практике, в содержании средств массовой информации, в структурах наемного труда, устройстве жилища, политиках обеспечения пособиями и налогообложения и т.п. Следует сразу же обратить внимание на возможности неверного понимания гегемонной маскулинности. Во-первых, «гегемония» не связана с доминированием, основанным на силе, но она может с ним сочетаться. И обе формы доминирования действительно часто сочета­ются. Физическое и экономическое насилие лежит в основе культурных паттернов (например, избиения «извращенцев») или идеологий, ко­торые обосновывают физическую власть («закон и порядок»). Связь между гегемонной маскулинностью и патриархатным насилием близкая, но не простая.

Во-вторых, гегемония не означает тотального культурного домини­рования, полного устранения альтернатив. Она означает доминирова­ние, достигаемое в результате баланса сил, т.е. состояния игры. Другие модели и группы скорее подчиняются, нежели устраняются. Если мы не признаем этого, то не сможем объяснить оспаривание доминирования, которое фактически постоянно происходит в социальной жизни, не говоря уже об исторических изменениях в определениях гендерных моделей на самом общем уровне.

Таким образом, гегемонная маскулинность глубоко отлична от пред­ставления об общей «мужской половой роли», хотя это понятие по-

ХАРАКТЕРЫ ПОЛОВ

зволяет нам более точно сформулировать некоторые полезные моменты, описанные в литературе по половым ролям. Во-первых, культурный идеал (или идеалы) маскулинности отнюдь не должны близко соответ­ствовать действительным личностям большинства мужчин. На самом деле формирование гегемонии обычно сопряжено с созданием моделей маскулинности, представляющих собой довольно фантастичные об­разы, как, например, киногерои Хамфри Богарта, Джона Уэйна или Сильвестра Сталлоне. Другой путь — рекламирование реальных мо­делей, которые столь далеки от того, на что способны обычные люди, что приобретают статус недостижимых идеалов, вроде австралийского футболиста Рона Барасси¹ или боксера Мухаммеда Али.

Если перейти от взаимодействия лицом-к-лицу к структурам, вклю­чающим миллионы людей, то более значимыми оказываются те аспекты взаимодействия, которые символизируются достаточно просто. Геге­монная маскулинность носит публичный характер. Когда речь идет об обществе массовых коммуникаций, то возникает искушение считать, что она существует исключительно как публичность. Этим объясняется то, что в книгах о мужчинах 1970—1980-х годов, начиная с книги Уоррена Фаррелла «Освобожденный мужчина» и заканчивая книгой Барбары Эренрайх «Сердца мужчин», в центре внимания оказываются медий­ные образы и медийные дискуссии по поводу маскулинности.

Обсуждение только медийных образов было бы ошибкой. Они не должны соответствовать реальным характерам мужчин, которым в основном принадлежит власть в обществе; в современном обществе это мужчины, составляющие корпоративную и политическую элиту. В действительности правящий класс может позволить себе значи­тельную степень сексуального диссидентства. Ярким, пусть и не очень характерным примером служит та толерантность, с которой относил­ся — будучи советским шпионом — к гомосексуальности других муж­чин своего круга британский дипломат Гай Берджесс². Публичный облик гегемонной маскулинности — не обязательно тот, который характерен

¹ В Австралии, как и в США, существует свой футбол с другими правилами иг­ры. — Прим. ред.

² Берджесс (Burgess) Гай (1910—1963) — английский разведчик, дипломат, агент со­ветской разведки, участник так называемой Кембриджской пятерки, с середины 1930-х по

 

250

251

ГЛАВА 8

ХАРАКТЕРЫ ПОЛОВ

 

для людей власти, но тот, который поддерживает их власть и который значительное число мужчин хотят поддерживать. Лишь немногие муж­чины являются Богартами или Сталлоне, но многие мужчины едино­душны в своей поддержке этих образов.

Существуют разнообразные причины этого единодушия, и фун­даментальное их исследование поможет значительно углубить наше понимание всей системы гендерной политики. Одна из причин — удо­вольствие от фантазирования, которое прекрасно спародировал Вуди Аллен в пьесе «Сыграй еще раз, Сэм!» («Play it again, Sam»), где обы­грывается маскулинный образ Богарта¹. Другая причина — перенесение агрессии. Популярность фильмов, насыщенных насилием, от «Грязного Гарри» до «Рэмбо», наводит на мысль о том, что перенесение агрес­сии — весьма распространенный феномен. Но как мне кажется, основ­ной причиной здесь является то, что большинство мужчин извлекают пользу из субординации женщин и гегемонная маскулинность — это культурное выражение доминирования мужчин.

Этот вывод нуждается в более точной формулировке. Он не означает, что гегемонная маскулинность связана с дурным обращением с женщи­нами. Женщины могут испытывать угнетение и со стороны мужчин, принадлежащих к разным типам негегемонной маскулинности; они даже могут считать, что гегемонная модель понятнее и удобнее для вза­имодействия. По-видимому, гегемонная маскулинность и утрированная женственность в каком-то смысле «притерты» друг к другу. Эта «при-тертость» способствует сохранению практик, институционализирую­щих доминирование мужчин над женщинами. В этом смысле гегемонная маскулинность должна реализовывать удачную коллективную стратегию относительно женщин. Если принять во внимание сложность гендер­ных отношений, то становится понятным, что никакая простая или единообразная стратегия в данном случае невозможна: необходимы смешанные формы. Таким образом, гегемонная маскулинность может

середину 1950-х годов составлявшей ядро советской агентурной сети в Великобритании. Большинство членов пятерки имели левые взгляды и были гомосексуалами. — Прим. ред. ¹ Речь идет о бродвейском спектакле Вуди Аллена, по мотивам которого снял комедию Герберт Росс. Главного героя, впавшего в депрессию интеллигента-неудачника, посещает призрак Хамфри Богарта — в образе главного героя знаменитого фильма «Касаблан­ка» — и дает ему советы по поводу отношений с женщинами. — Прим. ред.

252

 

одновременно содержать ориентацию на такие противоположности, как семейная жизнь и насилие, женоненавистничество и стремление быть привлекательным для женщин.

Гегемонная маскулинность конструируется относительно женщин и относительно подчиненных типов маскулинности. Эти типы маску­линности лишаются четкого определения; достижение гегемонии мо­жет состоять именно в том, чтобы помешать альтернативным формам получить определения в культуре и признание в качестве возможной альтернативы. Тем самым они вытесняются в гетто, в сферу приватности или бессознательного.

Наиважнейшая черта современной гегемоннои маскулинности со­стоит в том, что она гетеросексуальна и тесно связана с институтом семьи, а ключевая форма подчиненной маскулинности гомосексуальна. Это подчинение включает в себя как прямые интеракции, так и своего рода идеологическую войну. Некоторые из этих интеракций были описа­ны в Главе 1: оскорбления со стороны полиции и правовых институтов, насилие на улице, экономическая дискриминация. Эти взаимодействия связаны между собой презрением по отношению к гомосексуальности и мужчинам-гомосексуалам — чувством, которое является частью иде­ологического «пакета» гегемоннои маскулинности. Эмоциональный фон эпидемии СПИДа характеризуется в гораздо меньшей степени сочувствием к геям как основным ее жертвам, чем враждебностью по отношению к ним как к носителям новой угрозы. Основным поводом для беспокойства, высказываемого средствами массовой информации, является тревога относительного того, распространится ли голубая чума (gay plague) на невинные жертвы, т.е. на негомосексуальное (straight) население.

В других случаях подчиненной маскулинности ее статус оказывается временным. Синтия Кокберн в своем замечательном исследовании лон­донских печатников показывает вариант гегемоннои маскулинности, эле­ментом которой является доминирование и над молодыми мужчинами, и над женщинами. Рабочие вспоминают о своем опыте ученичества как о каторжном труде и унижении, которые служили для них своеобразным ритуалом посвящения одновременно в ремесло и маскулинность. Но как только ученики прошли это посвящение, они превратились в братьев.

253

ГЛАВА 8

ХАРАКТЕРЫ ПОЛОВ

 

Несколько общих моментов, относящихся к маскулинности, каса­ются также анализа фемининности на массовом уровне. Эти модели тоже историчны: отношения между людьми меняются, одни формы фемининности возникают, другие исчезают. Идеологические репрезен­тации фемининности зависят от действительных форм фемининности, но не обязательно соответствуют им. То, что женщины поддерживают, не обязательно есть то, чем они сами являются.

Здесь существует тем не менее фундаментальное различие. Все формы фемининности в обществе конструируются в контексте общего подчинения женщин мужчинам. Поэтому не существует такой формы фемининности, которая у женщин занимала бы такую позицию, какую гегемонная маскулинность занимает у мужчин.

Эта фундаментальная асимметрия имеет два основных аспекта. Во-первых, сосредоточение власти в руках мужчин предоставляет женщи­нам ограниченные возможности для конструирования институционали­зированных отношений власти над другими женщинами. Это происходит в условиях взаимодействия лицом-к-лицу, особенно в отношениях между матерью и дочерью. Институционализированные иерархии власти также существовали в определенных социальных условиях типа женских школ, описанных в книгах «Девочка в форме» и «Заморозки в мае». Но в этих отношениях отсутствует нотка доминирования, которая так громко зву­чит в отношениях между разными типами маскулинности. Характерным признаком этого феномена является то, что среди женщин наблюдается намного меньший уровень насилия, чем среди мужчин. Во-вторых, в со­циальном конструировании фемининности отсутствует организация гегемонной формы вокруг доминирования над другим полом. Власть, авторитет, агрессия, технология не тематизируются в фемининности в той мере, в какой они тематизируются в маскулинности. Столь же важно, что в случае фемининности не осуществляется такого подавления других ее форм, с каким мы сталкиваемся в случае подавления гегемонной маскулин­ностью других форм маскулинности. Поэтому, вероятно, в нашем обще­стве существует значительно большее разнообразие форм фемининности, чем форм маскулинности.

Структура доминирования, без которой невозможно конструирова­ние фемининности, — это глобальное доминирование мужчин-гетеро-

сексуалов. Этот процесс с большой вероятностью поляризуется вокруг согласия с этим доминированием или сопротивления ему.

Согласие с этим доминированием составляет главный элемент моде­ли утрированной фемининности, которая в настоящее время получает наибольшую культурную и идеологическую поддержку. В рамках более широкого контекста моделей, существующих в конкретных институтах и средах, это означает проявление скорее общительности, нежели тех­нической компетенции; застенчивость и робость в отношениях дружбы, предшествующей интимным отношениям и супружеству; терпимое от­ношение к заигрываниям со стороны мужчин на рабочем месте и к про­явлению их Эго в служебных отношениях; восприятие брака и заботы о детях как формы жизни, альтернативной оплачиваемому труду в усло­виях дискриминации женщин на рынке труда. На массовом уровне все эти отношения организованы вокруг темы сексуальной активности молодых женщин и темы материнства женщин более старшего возраста.

Подобно гегемонной маскулинности, утрированная фемининность как культурный конструкт в высшей степени публична, хотя ее содержание на конкретном уровне связано с приватной сферой дома и будуаром. Она рекламируется в средствах массовой информации и маркетинге, причем в таком масштабе, в каком никогда не рекламируется маскулинность. Статьи и реклама в массовых женских журналах, «женские странички» в других массовых изданиях, мыльные оперы и разнообразные телевизи­онные шоу и игры — наиболее распространенные каналы трансляции образов утрированной фемининности. Большая часть этой рекламы, надо отметить, организуется, финансируется и контролируется мужчинами.

В термин «утрированная фемининность» я вкладываю также мысль об использовании в межличностных отношениях культурных моделей. Этот тип фемининности служит целью представления, которое прово* дится специально для мужчин. В мире циркулирует целый корпус знаний о том, как поддерживать это представление. Это знание лежит в осно­вании издательской политики женских журналов начиная с «Женского еженедельника» («Women's Weekly») и заканчивая «Vogue». Оно эксплуатируется даже в исключительно неоднозначных голливудских комедиях («Как выйти замуж за миллионера», «Тутси»). Мэрилин Монро и сама была архетипом утрированной женственности, и в то же время насмехалась над ней. Марабель Морган, автор книги «Женщина

 

254

255

ГЛАВА 8

ХАРАКТЕРЫ ПОЛОВ

 

до мозга костей» («Total woman»), соединяет в этом образе секс-бомбу и христианскую фундаменталистку, используя ту же самую тактику и те же самые амбивалентности.

Фемининность, организованная как адаптация к мужской власти и как подчеркнутое согласие с ней, как ориентация на заботу о других и эмпатию, понимаемые как женские добродетели, не очень-то годится для того, чтобы устанавливать гегемонию над другими типами феминин-ности. Хорошо известен парадокс, который связан с такими антифеми­нистскими группами, как «Женщины, которые хотят быть женщина­ми»; эти группы превозносят тип фемининности, основанный на таких ценностях, как Kinder, Kirche imd Kiiche, и могут стать политически активными только путем подрыва своих собственных принципов. Они должны придерживаться устоев религиозной идеологии и искать себе политическую защиту у мужчин-консерваторов. Отношения, которые они устанавливают с другими типами фемининности, состоят не столько в доминировании, сколько в попытке их маргинализации.

Главным инструментом поддержания утрированной фемининности выступает практика, которая препятствует артикуляции в культуре дру­гих моделей фемининности. Когда специалисты в области феминистской истории (например, Шейла Роуботам) говорят о том, что женский опыт не отражен в истории, то они имеют в виду в том числе и это обстоятель­ство. Традиционная история придерживается, а на самом деле исходит из традиционной фемининности. В ней не отражен опыт старых дев, лесбиянок, женщин — профсоюзных активисток, проституток, сума­сшедших, участниц восстаний, незамужних тетушек, женщин-рабочих, повитух и колдуний. А одним из измерений радикальной гендерной политики как раз и служит выявление маргинализированных форм фемининности представителей подобных групп и обоснование их со­циальной значимости.

Примечания