А. Привычное обладание знанием

Вернемся к заключительной части используемого нами приме­ра. Мы выяснили, что моя боязнь змей мотивационно реле­вантна как моему желанию исследовать и определить этот странный объект в углу моей комнаты, так и набору мотивов-для, управляющих моими действиями, посредством которых может быть принято решение, разрешающее мои возможные сомнения. Но не означает ли это, что моя боязнь змей стано­вится мотивом-потому-что моих текущих восприятий? До того как я вошел в комнату, и даже до того как меня осенила идея, что предмет в углу может быть змеей, я вовсе не думал о зме­ях или о том, что их боюсь. До этого момента мой страх был совершенно нерелевантен данной ситуации. И тем не менее, верно, что я боязлив. Я боюсь многого, и особенно змей. И этот страх не присущ моему сознанию постоянно, мои нервы не страдают от настороженности в отношении змей. Но этот страх присущ мне потенциально, так сказать, нейтрально, он может быть актуализирован в любой момент, когда обстоятель­ства таковы, что появление змей вероятно. И в этом смысле страх является моим привычным достоянием; это потенциальный набор типичных ожиданий, которые могут быть реализованы в типичных обстоятельствах, ведущих к типичным реакциям или (в нашей терминологии) к построению главного проекта воз­можного действия, включая всю цепочку мотивов-для, относя-

щихся к выполнению проекта как такового, если и когда он вос­требован. При определенных обстоятельствах я готов претво­рить этот проект в жизнь, аналогично тому, как командующий армией в мирное время готов немедленно привести в действие хорошо подготовленный стратегический план, если враг напа­дет на его страну. Психологи и социальные ученые склонны называть такое привычное обладание определенными мотива­ми латентным для данного времени, но всегда готовым к пре­творению в жизнь, – «установкой». Мою установку в отноше­нии змей можно назвать страхом. Да, будучи боязлив, я боюсь не только змей, но и многого другого, например, привидений, покойников, болезней и т.д. Не является ли страх моей всеоб­щей установкой по отношению к миру, а присущая мне боязнь змей – лишь ее частным проявлением?

Не знаю, могу ли я объяснить, почему стал боязлив, но при обычных обстоятельствах этот факт не является тематически релевантным. Случись такое, я, вероятно, обратился бы к пси­хиатру или психоаналитику, чтобы преодолеть такую установ­ку. Но в том, что касается моего страха перед змеями, я уверен, что это «привычное ожидание» имеет свою историю и детер­минировано обстоятельствами моей биографии. Предполо­жим, что в детском возрасте у меня произошел инцидент со змеей, и мне сказали, сколь опасны могут быть некоторые из этих созданий. С тех пор типичная форма, цвет и поведение змей, до этого бывших не только нерелевантными, но даже и не знакомыми мне, стали тематически релевантны. Я научил­ся распознавать появление новой проблемы, а также типичные пути ее решения (т.е. уклониться от встречи, убежать, ударить палкой и т.д.). Будучи решенной, проблема теряет для меня тематический интерес. И если эта проблема более не являет­ся тематической, я обращаюсь к другим, а это восприятие вы­тесняется из моего поля сознания. Она, если и не забыта, то, по крайней мере, вне моего поля зрения. Тем не менее, инци­дент с конкретной змеей привел к обретению определенного типа знания типичного облика змей, их поведения, опаснос­ти и типичных путей избежать этой опасности. От полученных мною разъяснений и опыта зависит, какую из перечисленных ниже форм обретет это знание: «Все змеи опасны и их надо избегать», «Некоторые змеи опасны, и я должен узнать, какие типы опасны и избегать их» или «При определенных обстоя­тельствах некоторые змеи могут стать опасными, и я должен избегать встречи с теми из них, которые в данных условиях

278

279

опасны». Таким способом, обретенное знание также включа­ет типичные, более или менее подробные предписания, гово­рящие мне, как избежать таких опасностей, и типичные эмоции, сопутствующие моему разглядыванию змей или размышлению о них, а именно, страх.

Выражаясь в более общей форме, мои мотивационные реле­вантности являются осадком «(sedimentation) прошлых темати­чески и интерпретативно релевантных восприятий («опасные змеи имеют такие-то и такие-то признаки»), приводящих к по­стоянному привычному обладанию знанием – остающимся скры­тым до тех пор, пока вышеупомянутые тематические релеван­тности не возникнут вновь. Оно актуализируется, если «та же самая» ситуация или типично сходная с ней («та же самая, но слегка измененная», «подобная ситуация», «сходная ситуация» и т.д.) повторяется. Именно благодаря этому знанию я думаю, что осведомлен (familiar) о том, как выглядят змеи и каково их типичное поведение. Если в будущем я встречусь (скажем, в другой стране и при других обстоятельствах) с рептилией та­кого типа, которого «я никогда не видел ранее», т.е. отличаю­щейся по цвету, размеру и т.д. ото всех ранее виденных мною змей, я, тем не менее, узнаю в ней «змею, и, возможно, опас­ную», а поскольку я боюсь змей, эта, возможно безвредная, рептилия и ее отличительные черты станут для меня темати­чески релевантными. Мое привычное обладание ранее полу­ченным знанием дает мне возможность распознать в объекте змею и связанную с нею возможную опасность.