Киркегор

ГЕГЕЛЬ

Георг Вильгельм Фридрих Гегель был законнорожденным детищем романтизма. Можно сказать, что он развивался вместе с национальным духом Германии. Родился Гегель в Штутгарте в 1770 году и в восемнадцать лет начал изучать богословие в городе Тюбингене. С 1799 года он сотрудничает с Шеллингом в Йене, а это был период наиболее бурного расцвета романтического движения. После йенской доцентуры он получает место профессора в Хайдельберге, который к тому времени становится центром немецкого национального романтизма. В 1818 году он переезжает в Берлин и до конца жизни остается профессором тамошнего университета — как раз когда роль духовного центра Германии перешла к Берлину. В ноябре 1831 года Гегель умирает от холеры, однако «гегельянство» уже пустило корни почти во всех германских университетах. Гегель объединил в своем учении и развил далее самые разнообразные идеи, имевшие хождение среди романтиков. И Шеллинг, и другие романтики считали основой бытия то, что они называли «мировым духом». Гегель также пользуется выражением «мировой дух», однако придает ему новое значение. Говоря о «мировом духе», или «мировом разуме», Гегель имеет в виду совокупность всех человеческих высказываний. Ведь «духом» обладает только человек. Гегель прослеживает развитие «мирового духа» (в этом смысле слова) на протяжении истории. Самое главное — помнить, что он рассуждает о жизни, мыслях и культуре не кого-нибудь, а человека. Гегель же утверждал, что «истина субъективна», то есть отвергал существование какой-либо «истины» за пределами человеческого разума. По его мысли, всякое познание представляет собой познание чего-либо человеком. Философия Гегеля настолько сложна и многогранна, что нам придется ограничиться упоминанием лишь отдельных, наиболее важных ее положений. Я вообще не уверен, что мы вправе говорить о собственной философии Гегеля. То, что обычно называют его философским учением, — это прежде всего метод, с помощью которого рассматривается ход истории. Вот почему практически невозможно рассуждать о Гегеле в отрыве от истории человечества. Философия Гегеля не учит нас ничему конкретному о «сокровенной природе бытия», зато она учит нас плодотворному способу мышления.

Предшествовавшие философские системы представляли собой попытку выработать постоянные критерии того, насколько человек способен познать мир. Этим занимались Декарт и Спиноза, Юм и Кант. Все они стремились выяснить основу человеческого познания, но все, как один, говорили об извечных предпосылках познания человеком мира. Гегель утверждал, что основа человеческого познания меняется из поколения в поколение, а потому выяснить ее раз и навсегда невозможно. Следовательно, не существует ни «вечных истин», ни независимого от времени рассудка. Единственное, за что может ухватиться философ, это история.

Для Гегеля история представляла собой «реку». Подобную реку представляет собой и история мысли, или история разума. Образ мышления определяется как всеми идеями, которые «накатываются» на тебя в виде традиции от предшествовавших поколений, так и материальными условиями современной тебе эпохи. В области философских размышлений Гегель также считал разум (или здравый смысл) явлением динамичным, он рассматривал его как процесс. Таким же процессом является истина, она всегда в исторических пределах. Вообще нельзя вырвать какого-либо философа — или какую-либо идею — из исторического контекста. Но, коль скоро все время появляется что-то новое, разум «прогрессивен», то есть человеческое знание постоянно развивается, идет «вперед». Гегель подчеркивал, что «мировой дух» развивается в сторону все большего осознания себя. По мере приближения к морю реки разливаются все шире и шире. Согласно Гегелю, в процессе истории «мировой дух» постепенно пробуждается к большему самопознанию. Мир, конечно, существовал всегда, но благодаря культуре и раскрытию человеком своих способностей «мировой дух» все глубже осознает свою самобытность. Для него это была историческая реальность, которая не вызывала и тени сомнения. Любому обратившемуся к истории очевидно, что на протяжении ее человечество шло ко все большему «самопознанию» и «самораскрытию». По Гегелю, изучение истории свидетельствует, что человечество неизменно движется к большей рациональности и свободе. Пусть зигзагами, но историческое развитие идет «вперед», поэтому мы говорим о «целеустремленности» истории, о том, что она стремится превзойти самое себя. История напоминает собой единую цепочку рассуждений. Гегель также выявил определенные правила для таких рассуждений. Человек, изучающий историю, не может не обратить внимание на то, что любая идея обычно опирается на идеи, выдвинутые ранее. Но стоит высказать одну мысль, как ей в противовес высказывается другая. Создается некая напряженность между противоположными мнениями, которая снимается при выдвижении третьей идеи, основанной на лучшем, что содержалось в двух первых утверждениях. Это Гегель и называет диалектическим развитием.

Например. Элеаты утверждали, что какие-либо изменения вообще невозможны. Элеаты выдвинули некое положение, которое Гегель называл утверждением. При выдвижении всякого четкого утверждения тут же появляется иное мнение, которое Гегель называл отрицанием. Отрицание к учению элеатов предложил Гераклит, заявивший, что «все течет». Возникает напряжение между двумя диаметрально противоположными точками зрения. Но это напряжение снимается Эмпедоклом, указавшим, что оба утверждения отчасти верны, а отчасти неверны. Элеаты были правы, говоря, что на самом деле ничто не меняется, и не правы в том, что нам нельзя опираться на ощущения. Гераклит был прав в том, что опираться на ощущения можно, и не прав, утверждая, что течет всё.

Точку зрения Эмпедокла (служившую как бы посредником между двумя противоположными мнениями) Гегель называл отрицанием отрицания. Эти три стадии познания он также называл «тезисом», «антитезисом» и «синтезом». Можно, например, сказать, что Декартов рационализм был тезисом, которому Юм противопоставил свой эмпирический антитезис. Но их противопоставление, это напряжение между противостоящими мировоззрениями, было снято синтезом Канта. Кант признал рационалистов правыми в одном, а эмпириков — в другом. Он также доказал, что обе точки зрения были ошибочны по ряду важных пунктов. Однако история не кончилась Кантом, поэтому его «синтез» послужил отправным пунктом для новой тройной цепочки рассуждений, или «триады»: «синтезу» был противопоставлен новый «антитезис». Эти три стадии познания он также называл «тезисом», «антитезисом» и «синтезом». Можно, например, сказать, что Декартов рационализм был тезисом, которому Юм противопоставил свой эмпирический антитезис. Но их противопоставление, это напряжение между противостоящими мировоззрениями, было снято синтезом Канта. Кант признал рационалистов правыми в одном, а эмпириков — в другом. Он также доказал, что обе точки зрения были ошибочны по ряду важных пунктов. Однако история не кончилась Кантом, поэтому его «синтез» послужил отправным пунктом для новой тройной цепочки рассуждений, или «триады»: «синтезу» был противопоставлен новый «антитезис».

Гегелевская диалектика применима не только к истории. Мы пользуемся диалектическим мышлением и при рассмотрении или обсуждении каких-либо проблем. Мы пытаемся выявить недостатки в ходе нашей мысли, то есть, по Гегелю, стараемся мыслить «через отрицание отрицания». Но, выявив недостатки, мы сохраняем рациональное зерно рассуждения.

Таким образом, разум Гегеля — это динамичный разум. Поскольку действительность проникнута противоречиями, ее описание также должно быть противоречивым.

Их индивидуализм столкнулся с антитезисом, или отрицанием, в философии Гегеля. Гегель делал упор на так называемых «объективных» силах, под которыми он разумел семью и государство. Вероятно, можно сказать что Гегель закрывал глаза на отдельную личность. Он считал индивидуума органической частью некоей общности. Разум, или «мировой дух», проявляется прежде всего во взаимодействии между людьми.

Согласно Гегелю, государство — это нечто «большее», чем отдельный гражданин. Оно даже больше суммы всех граждан. По мысли Гегеля, никто не может «по своему произволу отделиться от государства», поэтому человек, игнорирующий общество, в котором живет, и стремящийся лишь «к поискам себя», становится в положение глупца.

Согласно Гегелю, «мировой дух» приходит к себе, то есть осознает себя, в три этапа… или пройдя через три ступени. Сначала «мировой дух» осознает себя в личности — этап, который Гегель называет субъективным разумом. Более высокой ступени осознания «мировой дух» достигает в семье, обществе и государстве. Эту ступень Гегель называет объективным разумом, поскольку такой вид разума проявляется во взаимодействии между людьми. Но остается последняя ступень…

Высшей формы самопознания «мировой дух» достигает в абсолютном разуме. А абсолютный разум — это искусство, религия и философия, причем философию Гегель считает наивысшей формой разума, поскольку в рамках философии «мировой дух» размышляет о собственном функционировании в истории. Иными словами, именно в философии «мировой дух» встречается с самим собой. Вероятно, можно сказать, что философия — зеркало «мирового духа».

Сёрен Киркегор родился в 1813 году. Отец воспитывал его в строгости. От отца же он унаследовал склонность к религиозности и меланхолии.

Он прекрасно понимал значение индивидуума. Все мы не только «дети своего времени». Помимо этого, каждый из нас представляет собой оригинальную и неповторимую личность. О чем не хотел знать Гегель. Его интересовали скорее общие контуры истории, что и привело в возмущение Киркегора. По мысли Киркегора, и романтическая философия единого, и «историзм» Гегеля отнимали у конкретного человека ответственность за свою жизнь. Вот почему для Киркегора и Гегель, и романтики были одного поля ягоды.

«Вся Европа находится на пути к банкротству», — заявил он. Киркегор утверждал, что живет в эпоху, начисто лишенную чувств и увлечений. Особый гнев вызывало у него равнодушие, которое он наблюдал в лоне церкви. Он беспощадно критиковал то, что мы сегодня называем «воскресной религиозностью».

Киркегор считал христианство столь потрясающим и столь противоречащим здравому смыслу, что вопрос о вере может стоять лишь в форме: «или-или». Нельзя быть верующим «немного» или «до определенной степени», ведь Иисус Христос либо воскрес в первый день Пасхи — либо нет. А если он действительно восстал из мертвых, если он действительно пошел ради нас на смерть, тогда это настолько впечатляюще, что должно пронизывать всю нашу жизнь. у Киркегора создалось ощущение, что и церковь, и отдельные люди чаще всего сугубо рационально подходят к вопросам религии. Для самого Киркегора религия и разум соотносились, как огонь с водой. Недостаточно просто считать христианство «истинным». Истинная вера предполагает следование по стопам Христа.

Киркегор уже в семнадцать лет взялся изучать богословие, но вскоре его стали все больше и больше интересовать философские проблемы. В двадцать семь лет он получил степень магистра философии за работу «Понятие иронии», в которой восстает против романтической иронии и ни к чему не обязывающего заигрывания романтиков с иллюзией. В качестве противовеса этому виду иронии он выдвинул понятие «сократической иронии». Сократ тоже прибегал к иронии, но совершенно с иной целью — чтобы добиться высшей степени жизненной правды. В противоположность романтикам Сократ, по определению Киркегора, был «экзистенциальным мыслителем», ты есть мыслителем, который привлекает к философским рассуждениям опыт всей своей жизни.

Киркегор доказывал, что «объективные истины», которыми занималось гегельянство, были абсолютно несущественны для жизни конкретного человека. Согласно Киркегору, чем искать «Истину» с большой буквы, гораздо важнее искать истины, непосредственно связанные с существованием индивидуума. Нужно искать «истину для меня». Иными словами, он противопоставлял «системе» отдельного человека, или личность. По утверждению Киркегора, Гегель забыл, что он сам человек. Вот что он пишет о профессоре гегельянского толка: «Пока досточтимый господин Профессор рассуждает о бытии, он по рассеянности забывает собственное имя: просто-напросто забывает, что он человек, самый обыкновенный человек, а не фантастические 3/8 параграфа». Что понимать под человеком? Для Киркегора описание человеческой натуры или человека как «типа» не представляет интереса. Для него важно существование (или экзистенция) индивидуума. А «существует» человек отнюдь не за письменным столом. Мы соотносимся со своей «экзистенцией» в поступках, прежде всего когда делаем важный выбор. Эту мысль Киркегора может подкрепить история, которую рассказывают про Будду. Одному монаху показалось, что Будда слишком расплывчато отвечает на важные вопросы о том, что такое мир и что такое человек. В ответ на его упрек Будда привел в пример человека, раненного отравленной стрелой. Раненый не станет из чисто теоретического интереса спрашивать, из чего была сделана стрела, каким она была пропитана ядом и под каким углом поразила его. Он скорее захочет, чтобы кто-нибудь вытащил стрелу и обработал рану. Ведь именно это экзистенциально важно для него. И Будда, и Киркегор ощущали краткость отпущенной человеку жизни. В таком случае, как уже было сказано, человек не садится за письменный стол размышлять о природе мирового духа. Киркегор также говорил о «субъективности» истины. При этом он не безразлично относился к нашим мыслям и мнениям, а считал, что наиболее значимые истины личностны. Только такие истины суть «истины для меня».

Возьмем вопрос об истинности христианства. По этому вопросу у человека не может быть чисто теоретического, или академического мнения. Для того, кто «мыслит себя в экзистенции», это вопрос жизни и смерти, а потому его невозможно обсуждать просто так, из чистого интереса. К подобной проблеме следует подходить со всей пылкостью и страстностью натуры. Если ты упадешь в воду, у тебя не будет теоретического интереса к тому, утонешь ты или выплывешь. Точно так же тебе будет безразлично, водятся ли в этом месте крокодилы. Тебя будет волновать только вопрос жизни и смерти. Итак, нужно различать чисто философскую проблему существования Бога и отношение к ней конкретной личности. Перед такими вопросами каждый человек оказывается наедине с самим собой. Кроме того, к решению столь важных вопросов можно подходить только с верой. По Киркегору, вещи, которые мы постигаем разумом, обычно куда менее существенны.

Например, 8 + 4 = 12. Это нам известно совершенно точно, София. И это одна из так называемых «логических истин», о которых говорили все философы после Декарта. Но станем ли мы упоминать ее в вечерней молитве? Вспомним ли мы о ней, когда подойдет наш смертный час? Нет. Возможно, такие истины «объективны» и «всеобщи», однако именно поэтому они не играют ни малейшей роли в жизни конкретного человека. Ты не можешь точно знать, простили ли тебе дурацкий поступок, но именно этот вопрос принципиален, экзистенциально важен для тебя. Не можешь ты и сказать наверняка, любит ли тебя другой человек, а это для тебя гораздо важнее теоремы Пифагора. Разве на первом свидании человек думает о «законе причинности» или «формах созерцания»? Вера важна прежде всего в отношении религиозных вопросов, о чем Киркегор писал: «Если я могу объективно постичь Бога, я не верю, но именно потому, что это невозможно, я верю. И если я хочу сохранить свою веру, мне следует пребывать в объективном неведении — в таком неведении, как если бы подо мной была глубина в 70 000 саженей, а я все равно бы верил». Раньше многие пытались доказать существование Бога или по крайней мере постичь его разумом. Но если тебя устраивают подобные доказательства, ты утрачиваешь веру, а вместе с ней — и религиозную искренность. Ведь главное не то, насколько истинно само христианство, а то, насколько оно истинно для меня. В средние века ту же мысль выражали формулой: «credo, quiaabsurdum»… - «верю, потому что противоречит здравому смыслу». Итак, мы разобрались, что Киркегор разумел под «экзистенцией», что понимал под «субъективной истиной» и что вкладывал в понятие «веры». Все эти три понятия содержали у него критику философской традиции, в особенности Гегеля. Более того, в них заложена и «критика цивилизации». По Киркегору, в современном городе народ превратился в «толпу» или в «безответственную массу», проводящую время в ни к чему не обязывающей болтовне. Все «отстаивают» одно и то же, хотя на самом деле им все безразлично. Сегодня мы, наверное, назвали бы такое «конформизмом».

Киркегор выделял три различных отношения к жизни, которые сам он называет стадиями: «эстетическую стадию», «этическую стадию» и «религиозную стадию». Употребляя слово «стадия», он хочет подчеркнуть, что можно жить на одной из низших ступеней и вдруг «перепрыгнуть» на более высокую. Но многие всю жизнь существуют на одной и той же «стадии». Человек, находящийся на «эстетической стадии», живет сегодняшним днем и постоянно стремится к наслаждению. Для него хорошо все, что красиво, привлекательно или приятно. Такой человек целиком и полностью живет в мире чувств. Эстет становится рабом своих желаний и настроений. Плохо все, что скучно или неприятно.

Типичный романтик одновременно и типичный эстет. Ведь речь идет не только о чувственном наслаждении. На эстетической стадии живет и человек с несерьезным, игривым отношением к действительности — или, скажем, к искусству, или к философии, в области которых он (или она) работает. Даже горе и страсть можно воспринимать чисто эстетически, «отстраненно». Тут на первый план выдвигаются поверхностность и тщеславие. Типичного эстета представил Ибсен в образе Пера Гюнта. Человек, живущий на эстетической стадии, подвержен страхам и чувству опустошенности. Но у него хотя бы появляется надежда. По мысли Киркегора, с трах — чувство едва ли не благотворное. Оно свидетельствует о наличии «экзистенциальной ситуации». Теперь эстет может сделать выбор — и «перескочить» на более высокую стадию. Но скачок либо удается, либо нет. Нельзя сделать полскачка, «почти допрыгнуть». Здесь вопрос стоит «или-или», причем никто не совершит этот прыжок вместо тебя. Ты должен сделать его сам. Возможно. Киркегор, описывающий эту «категорию решения», напоминает Сократа, утверждавшего, что подлинное понимание приходит изнутри. Изнутри должен прийти и выбор, который позволит человеку перескочить от эстетического мироощущения к этическому или религиозному. Это показано Ибсеном в «Пере Гюнте». Еще одно превосходное описание того, как экзистенциальный выбор порождается внутренней потребностью и отчаянием, есть у Достоевского в его романе о Раскольникове. Человек начинает жить, скажем, на этической стадии, которая характеризуется серьезностью и последовательным выбором в соответствии с моральными критериями. Такое отношение к жизни отчасти напоминает Кантову этику долга. Человек старается жить по закону нравственности. Как и Кант, Киркегор прежде всего принимает во внимание умысел человека. Самое главное — не то, что он считает один поступок правильным, а другой неправильным. Самое главное — что он вообще решает действовать в соответствии с понятиями о «хорошем и дурном». Эстет различал только «веселое и скучное». Согласно Киркегору, «этическую стадию» тоже нельзя назвать удовлетворительной. Человек долга в конце концов устает быть неизменно обязательным и щепетильным. В зрелом возрасте у многих возникает реакция утомления, и кое-кто откатывается назад, к игривому существованию на эстетической стадии. Но отдельные люди делают новый скачок — к религиозной стадии. Набравшись храбрости, они перемахивают туда, где «70 000 саженей глубины», избирая вместо эстетического наслаждения или разумного долга веру. И хотя, по выражению Киркегора, «попасть в руки живого Бога ужасно», только теперь человек обретает умиротворение. Под «религиозной стадией» Киркегор разумел христианскую веру. Но он оказал большое влияние и на философов нехристианского толка. В XX веке возникла многообразная «философия экзистенциализма», вдохновленная датским мыслителем.