Русского литературного языка

История возникновения орфоэпической нормы

Орфоэпия как совокупность специфических норм устной речи, в частности система русского литературного произношения, складывалась исторически, вместе со сложением и развитием данного национального языка. Хотя элементы нормализации языка известны и в более ранние эпохи, однако они или не охватывали устную речь, или охватывали её в незначительной степени: потребность в орфоэпических нормах была незначительна вследствие слабого развития публичной речи.

А.Н. Гвоздев считает, что “значение единства устной речи, в частности произношения, возрастает с формированием национального языка, когда в связи с развитием капиталистических отношений, одержавших окончательную победу над элементами феодализма, широко развиваются разные формы публичной речи, требующие единого звукового оформления” [20; С. 126].

Произносительные нормы современного русского языка сложились ещё в первой половине XVII века, но первоначально как нормы “московского говора”, которые лишь постепенно, по мере развития и укрепления национального языка приобретали характер общенациональных. Большое значение имело присоединение к Москве северо-западных земель (Новгорода, Твери), а затем Рязани и других южных областей. Поэтому именно в Москве в XV-XVII веках на почве одного из первоначальных севернорусских окающих говоров, приобретшего впоследствии под воздействием южного диалекта аканье (и тем самым среднерусский характер), – говора московского – складываются нормы разговорного языка, а также языка письменного приказного. Установившиеся в Москве нормы, в том числе нормы произносительные, передавались в другие культурные центры в качестве единого образца, постепенно усваиваясь там на почве своих местных особенностей. Следовательно, первоначально “московские” нормы перерастали в нормы общенациональные. Вообще в поздние эпохи (в особенности в XVII и XVIII веках) южнорусское влияние начало значительно усиливаться в языке Москвы, что видно по отражению не только аканья, но и некоторых других явлений фонетики, а также грамматических форм и лексики. К концу XIX века старомосковская произносительная система уже сложилась как национальная норма, хотя ещё не была кодифицирована.

Разговорный язык Москвы характеризовался аканьем, то есть совпадением о и а после твёрдых согласных в [ а ]; еканьем, то есть совпадением в одном звуке [ э ]; взрывным г, о чём можно судить по написаниям с [ к ] на месте г (например, написания денек, дарок вместо денег, дорог).

Наряду с литературным языком существовала и устная форма собственно литературного языка, в которой сильны были архаические традиции, в том числе традиции церковнославянские, нередко побуквенное произношение. Она характеризовалась рядом специфических черт: оканье [ до́рого ]; совпадение безударных гласных на месте е и ь в звуке [ э ] ([ д’э ] ла ́ ми) при возможном сохранении гласного на месте я в том же положении ([ д’ес’ат’и ́]); фрикативный согласный [ γ ] [ γот ], а при оглушении на конце слова [ х ] [ бох ]. Уже Пушкин охотно пользуется рифмами, в которых на месте конечного г следует читать [ к ] по московской норме в соответствии с нейтральным стилем. Пушкин охотно рифмует снег и век (“Осень”), широк и ног (“Калмычке”).

К.С. Горбачевич указывает на то, что “нормы старомосковского произношения и устная форма языка книжно-литературного не были изолированы друг от друга. Они взаимодействовали, влияли друг на друга, были у них и черты близкие (например, еканье в старомосковском произношении и близкое к еканью произношение безударных гласных после мягких согласных в книжно-литературном). Всё это не могло не привести во второй половине XIX века к их объединению в одну общую систему со стилистически различающимися элементами”. [25; С. 39]

Р.И. Аванесов полагает, что “современное русское литературное произношение сложилось на исторической основе московского произношения. Поэтому орфоэпическим считалось то произношение, которое было свойственно московскому говору, хотя кодификации норм литературного языка не существовало: они “покоились” на узусе, на принятых нормах употребления. При этом само московское произношение эволюционировало: впитав в себя некоторые черты петербургского произношения, утратив некоторые свои архаические черты, в наше время переросло в общенациональное произношение, а также написание формы 3-его лица множественного числа глаголов II спряжения стала произноситься с [- ът ]: го́ [ н’ът ], но́ [ с’ът ] – вместо старомосковского го́ [ н’ут ], но́ [ с’ут ] [1; С. 68].

Изменение произношения пошло здесь по пути сближения с орфографией, теперь говорят: слы [ шъ ] т, хо [ д’ъ ] т, то есть ближе к написанию -ат, -ят. По старой московской норме в глаголах типа постукивать, отпугивать, после заднеязычных г, к, х произносился редуцированный звук [ ъ ]. Говорили: посту́ [ къ ] вать. По старой московской норме на месте буквы а в первом предударном слоге после ж и ш произносили звук средний между [ ы ] и [ э ], то есть [ ы^э ] или даже ы: [ шы^э ] ги. Такое произношение сейчас окончательно устарело, нормой же стало произношение, совпадающее практически с написанием: [ жа ] ра. Только в отдельных словах сохраняется ещё старое произношение [ жы^э ] смин.

До Великой Октябрьской революции орфоэпические нормы русского литературного языка наблюдались главным образом в языке московской интеллигенции и просвещённой части купечества. Через эти круги орфоэпические нормы проникали в той или иной степени и в язык культурных слоёв населения. Однако полной унификации литературного произношения всё же не было, поскольку существуют разные стили языка, отличающиеся друг от друга наряду с другими особенностями также и произносительными. Поэтому в определённых случаях существовали и существуют колебания – произносительные варианты, многие из которых имели и сейчас имеют разную стилистическую окраску.

В связи с общей демократизацией речи и широким развитием иканья во многих центральных говорах, в разговорной речи Москвы развивается иканье, то есть совпадение в безударных слогах после мягких согласны в звуке, близком к [ и ], гласных [ э ], [ о ], [ а ], например, [ л’эс ], [ н’ос ], [вз’ал] (под ударением) и [ л’иса́ ], [ н’исла́ ], [ вз’ила́ ] в первом предударном слоге.

В дальнейшем ранее выработавшаяся произносительная система сохранилась в своих основных, решающих чертах. Из неё выпали некоторые устаревшие черты, заменившиеся новыми. В некоторых случаях рядом со старыми нормами стали употребляться новые, укрепившиеся за последнее время. Однако русская произносительная система, как одна из сторон литературного языка, представляет собой исторически сложившееся явление. Утрачивая постепенно некоторые свои особенности и вырабатывая другие, она в то же время сохранилась в своей основе без существенных изменений.

Таким образом, былое противопоставление московского произношения петербургскому потеряло прежний смысл. Если мы сейчас и употребляем выражение “московское произношение”, то вкладываем в него значение: “старомосковское произношение”, сохранявшееся ещё в 20-30-х годах, но уже лишь отчасти отражающее современное произношение жителей столицы. Конечно, кое-какие незначительные расхождения в произношении москвичей и ленинградцев остались. Считается, например, что иканье [ в’и ] сна в большей мере распространено в Москве, чем в Петербурге, где встречается ещё еканье [ в’э ] сна. Думается, впрочем, что дело здесь скорее в стиле произношения; в беглой речи слышнее и: [ в’и ] сна, наоборот, при замедленном произношении звучит э: [ в’э ] сна. Указывает также, что в Москве чаще наблюдается ассимилятивное смягчение, например мягкое произношение слова пе [ т’л’ ] а (В Петербурге: пе [ тл’ ] а). Естественно, однако, что эти малосущественные и нерегулярно проявляющиеся “оттенки” в произношении звуков не могут служить доказательством наличия якобы особых норм произношения в Москве и Петербурге. Из всего сказанного вытекает, что в настоящее время уже едва ли есть необходимость говорить о московском и петербургском произношении и тем более о произношении других культурных центров, хотя разное диалектное окружение и может придавать речи ту или другую окраску среди определённого круга местного населения. В Москве и повсюду в ряде явлений укрепляется произношение, соответствующее написанию.

Образование единой произносительной нормы, выравнивание различий объясняется целым рядом факторов. Первый из них обусловлен тем, что за последние десятилетия существенно изменилось население двух крупнейших городов России. Процент коренных ленинградцев и москвичей относительно невелик, и их речь не может в такой мере, как раньше, воздействовать на речь некоренных жителей, а часто наоборот, сама испытывает воздействие со стороны речи других и, что гораздо важнее, изменяется в соответствии с основными тенденциями развития языка.

Вторым фактором, способствующим установлению некой единой произносительной нормы, является распространение образования, рост культуры. В связи с этим находится и расширение сферы применения устной речи, как уже говорилось, в наши дни речи спонтанной.

Благодаря развитию средств массовой информации и особенно радио и телевидения, третьим фактором, безусловно, является воздействие речи дикторов, ориентированной, как правило, на принятую классифицированную норму, но включающей и определённые варианты, характеризующие норму реальную. Все перечисленные факторы способствуют образованию единой нормы лишь в тех случаях, когда не идут наперекор фонологической системе.