Размышления по результатам занятия 15 декабря

По завершении занятия 15 декабря и чтения «Философских исследований» (ФИ) у меня сложилось впечатление, что Витгенштейн в ФИ решил проблемы онтологии, поставленные им самим в Логико-философском трактате (ЛФТ), придав смысл этике, метафизике и повседневной практике, которую ранее признавал «бессмысленной». Здесь вынужден оговориться, что о постановке проблем «раннего» Витгенштейна знаю только по вторичным источникам и из обсуждений на факультативе.

На мой взгляд, понятие «языковой игры» как раз становится зонтичным решением, утверждающим практическое смыслообразование. Витгенштейн пишет, что значения языка не просто подвижны, но заданы рефлексивно: всегда через соотнесение с другими значениями. Монологи в ФИ показывают, что выход на универсальные значения является невозможным, а сама потребность искать универсальное значение является иллюзорным следствием особенностей языка, а не ошибкой или заблуждением. Я не нашел у Витгенштейна описания, какова прямая функция данной особенности языка, и лишь предполагаю из прочитанного, что такой функцией является способность к целеполаганию (инициатор практического действия).

Описание рефлексивной системы, существующей через практическое взаимодействие людей, объясняет смысл этики и метафизики. И та, и другая оказываются инструментами человека по упорядочиванию практических смыслов и обеспечивают возможность коллективного действия. Если угодно, становятся «интерфейсами управления» практикой. Здесь, как мне кажется, этика Витгенштейна оказывается созвучной этике Гегеля как контекстуально заданной системе ориентиров, противостоящей идее универсальной морали Канта.

При такой постановке вопроса Витгенштейн оказывается продолжателем спора Юма и Спинозы об аффективной природе человека, роли этики и симпатии. Витгенштейн выступает на стороне Спинозы и, на мой взгляд, объясняет участие в «языковой игре» через симпатизирование (в терминах Спинозы) другим людям: обнаруживая подобие ситуаций и воображая свою собственную реакцию. (См. Lemmens, Willem. 2005. The Melancholy of the Philosopher: Hume and Spinoza on Emotions and Wisdom // The Journal of Scottish Philosophy 3(1): 47-65.) «Языковая игра» оказывается сочетанием «активных» и «пассивных» аффектов, в ходе которых конструируются значения, а не задаются извне и не проживаются лишь «пассивно».

Если говорить о заделе на будущее, то здесь я вижу важным появление пространства для власти. Интерсубъективный и практический характер «языковой игры» делает её одновременно игрой власти. В результате значения слов и соотношение значений между словами всегда отражают интерпретацию, навязанную доминирующей группой. Об этом писал Жак Деррида в «Грамматологии» и доказывал, что по этой причине поиск «объективной» интерпретации мира оказывается невозможен. Параллельно вела свою работу Кембриджская школа (КШ), которая предложила рассматривать исторический анализ как анализ языковых игр. В таком анализе нужно рассматривать контекст употребляемых значений до написания автором своего текста, практические цели автора (в первую очередь – полемические: с кем автор вступал в спор) и конкретный способ «игры»: через какие языковые ходы автор менял существовавшее до него соотношение значений. КШ боролась против изучения «вечных» идей, о которых должны писать все авторы, боролась против «вчитывания» (приписывания автору интенции, которой у него не могло быть), боролась против достраивания концепции автора до целостного идеала (несмотря на наличие явных противоречий в текстах). Борьба против истолкований призвана четче отделять собственные теории интерпретаторов от оригинальных текстов, показывать различия в миропонимании авторов для расширения спектра значений, а также повышать стандарты языковой игры: показывать, что комбинация смыслов из Ветхого Завета, текстов Будды, Капитала Маркса и философов-экзистенциалистов ХХ века может оказаться бесполезной для решения проблем, сформулированных в каждом из текстов. (См. Белявский Б. А. 2020. Кембриджская школа: импорт и модернизация метода анализа истории: рецензия на сборник «Кембриджская школа: теория и практика интеллектуальной истории» // Философия. Журнал Высшей школы экономики. 4(3): 217-29.)

Другим важным сюжетом, который следует из практической ориентации Витгенштейна – это самостоятельная материальность идеологии. Этот сюжет, на мой взгляд, лучше всего рассматривать через анализ Луи Альтюссера по текстам: «Идеология и идеологические аппараты государства», а также «Противоречие и сверхдетерминация» (сборник «За Маркса). Раз значения языка, посредством которого мы думаем, определяются и меняются в ходе практических действий, то формирование идеологии происходит ежеминутно самим существованием человека. Отсюда же следует, что практики идеологии не обязательно возникают из производственной деятельности (даже Маркс боролся за то, чтобы у рабочих оставалось свободное от работы время). Получается, что «базис» в классическом понимании не может быть единственным материальным основанием, определяющим нашу жизнь.

Завершающий штрих для будущих размышлений на основе изложенного выше. Если значения языка являются результатом властных отношений и формируются в ходе любой ежедневной практики, то откуда в мире может взяться линейное развитие? Здесь мне видится перспективным рассмотреть Б. Латура и подумать об отношениях человек-природа и человек-техника как принципиально одинаковых по принципу с отношениями человек-человек.