Использование государственного опыта для познания частной
справедливости]
— Так в том, что больше, вероятно, и справедливость принимает большие размеры и ее
легче там изучать. Поэтому, если хотите, мы сперва исследуем, что такое справедливость
в государствах, а затем точно так же рассмотрим ее и в отдельном человеке, то есть
подметим в идее меньшего подобие большего.
— По-моему, это хорошее предложение.
— Если мы мысленно представим себе возникающее государство, мы, не правда ли,
увидим там зачатки справедливости и несправедливости?
— Пожалуй, что так.
— Есть надежда, что в этих условиях легче будет заметить то, что мы ищем.
— Конечно.
— Так надо, по-моему, попытаться этого достичь. Думаю, что дела у нас тут будет более чем достаточно. Решайте сами.
[Роль сословия стражей в идеальном государстве]
— Значит, чем более важно дело стражей, тем более оно несовместимо с другими
занятиями, — ведь оно требует мастерства и величайшего старания.
— Думаю, что это так.
|
|
— Для этого занятия требуется иметь соответствующие природные задатки.
— Конечно.
— Пожалуй, если только мы в состоянии, нашим делом было бы отобрать тех, кто по
своим природным свойствам годен для охраны государства.
— Конечно, это наше дело.
— Клянусь Зевсом, нелегкий предмет мы себе облюбовали! Все же, насколько хватит сил,
не надо поддаваться робости.
— Разумеется, не надо.
— Как, по-твоему, в деле охраны есть ли разница между природными свойствами
породистого щенка и юноши хорошего происхождения?
— О каких свойствах ты говоришь?
— И тот и другой должны остро воспринимать, живо преследовать то, что заметят, и, если
настигнут, с силой сражаться.
— Все это действительно нужно.
— И чтобы хорошо сражаться, надо быть мужественным.
— Как же иначе?
— А захочет ли быть мужественным тот, в ком нет яростного духа?
— Итак, ясно, какими должны быть телесные свойства такого стража.
— Да.
— Тоже и душевные свойства, то есть яростный дух.
— И это ясно.
— Однако, Главкон, если стражи таковы по своей природе, не будут ли они свирепыми и
друг с другом, и с остальными согражданами?
— Клянусь Зевсом, на это нелегко ответить.
— А между тем они должны быть кроткими к своим людям и грозными для неприятеля
воспитании стражей]
— В словесности же есть два вида: один — истинный, а другой — ложный?
— Да.
— И воспитывать надо в обоих видах, но сперва — в ложном?
Разве ты не знаешь, что во всяком деле самое главное — это начало, в особенности
если это касается чего-то юного и нежного. Тогда всего более образуются и укореняются
те черты, которые кто-либо желает там запечатлеть.
|
|
— Совершенно верно.
— Разве можем мы так легко допустить, чтобы дети слушали и воспринимали душой
какие попало мифы, выдуманные кем попало и большей частью противоречащие тем
мнениям, которые, как мы считаем, должны быть у них, когда они повзрослеют?
— Мы этого ни в коем случае не допустим.
— Прежде всего нам, вероятно, надо смотреть за творцами мифов: если их произведение
хорошо, мы допустим его, если же нет — отвергнем. Мы уговорим воспитательниц и
матерей рассказывать детям лишь признанные мифы, чтобы с их помощью формировать
души детей скорее, чем их тела — руками. А большинство мифов, которые они теперь рассказывают, надо отбросить.