Обновилось начальство

Прибежала Анютка:

– Людцы, бургомистра вешать будут.

Не поймешь, напугана или рада.

Оказывается, какой-то заезжий зондерфюрер упрекнул бургомистра, что у него много партизан. А Лапов возьми и брякни:

– Вот вы приехали – теперь их не станет.

Русскому следовало указать его место. Лапова вывели на крыльцо комендатуры. У рта две темные полоски крови. Фомка уже балансирует на приставленной к сосне лестнице, прилаживая веревку на суку, вытертом до глянца детскими штанишками. На этой вытянутой руке добродушной старухи сосны любил когда-то посидеть, помечтать и Толя.

– Ой, напротив окна! – испугалась Маня.

Так, кажется, относятся к происходящему и другие. То, что повесят человека, – жутко, хотя самого Лапова не жалко. Видя мешковатого бургомистра, тяжело дышащего и оттого будто спешащего к сосне, глядя на мрачно-деловитых эсэсовцев, люди ощутили, как совсем рядом начал работать безжалостный механизм.

На этот раз под зубья страшной машины попал один из тех, кто ее обслуживал. Но он попал в нее случайно. Машина – для таких, как ты. Вот почему будто пеплом посыпаны лица у людей.

Лапова подвели к дереву. Полицай Ещик с идиотской услужливостью подставил своему начальству табурет и почтительно отступил в сторонку. Челюсть у Лапова перекосилась, короткие ноги не держат тушу, которую они всегда так легко носили.

Напряжение разрядил переводчик Шумахер. Он только что приехал из города и сразу забегал, замахал руками, наседая на немцев. Несколько офицеров пошли с ним в комендатуру. Лапов безразлично, уже ничего не соображая, смотрел им вслед. Вернулись они – и вот кинолента завертелась в обратном направлении: бургомистра повели назад, Фомка вскочил на лестницу снимать веревку.

А Шумахер верен себе: спасает всех, кого может.

После случившегося Лапов заболел. Нового бургомистра подыскать оказалось делом не легким. Тут – немецкая петля, а там – партизанская пуля – самый большой негодяй задумается. И все же нашелся. Полицай из «примаков», хлюст с черными усиками и неуловимым взглядом – Баранчик.

– Брандахлыст, – определил эту личность дедушка.

«Брандахлыст» развернул самую кипучую деятельность. Никто никогда не видел его не бегущим, не вопящим, не выкатывающим глаза. Какой-то бешеный!

И вдруг исчез, будто сорвался. Удивил Баранчик всех: и немцев, и жителей. С ним исчезли пулемет, печати, бланки. Сразу заговорили о нем с веселым одобрением.

В полиции – переполох. Комендант, сменивший злого горбуна, пообещал отправить бобиков в Большие Дороги в СД. И тут всплыл Хвойницкий. У этого длинного сутулого полицая с меловым, усыпанным ядовитыми прыщами лицом, кажется, имелись все качества, необходимые для должности бургомистра.

Место начальника полиции, которое после Порфирки занимал Хвойницкий, отдали какому-то Зотову, присланному из города. Говорят – бывший лейтенант. Сразу начал вводить в полиции военные порядки. Выдворил из больничной прачечной Анютку и еще одну семью и устроил там караульное помещение. Теперь бобики должны ночевать все вместе. Каждое утро их выводят во двор для муштры. Хлюповатенький начальник полиции бегает перед строем, далеко слышен его пронзительный голос. Привязался за что-то к вахлаковатому Ещику и к бородачу Емельяненко. Жители с удовольствием наблюдали, как ползают по земле два мешка, судорожно подтягивая вслед за собой винтовки.

– Ну, эти навоюют немцу.

– Хоть на лопату их бери.

Новое начальство решило партизан посмотреть и себя показать. Как всегда перед вылазкой в деревню, полицаи долго толкались около комендатуры. Наконец двинулись мимо завода к лесу. И тут произошло неожиданное. Потом стало известно, что двое партизан подошли к заводу по какому-то своему делу, а тут полиция на них, ну, они и пальнули. А в ту минуту все казалось ловко подстроенным. Когда из-за ближайшего к лесу дома застучали выстрелы, с полицейским воинством произошел полный конфуз. До этого случая жители еще не видели «своих» полицаев в деле. А тут налюбовались всласть. Ни одного выстрела в ответ. Три десятка бобиков точно испарились. Только и видели, как полз по грязной канавке длинный Хвойницкий – «живая ужака». Через три минуты полицейские были в противоположном конце поселка, за комендатурой. Спрятались за немцев. Но это было грубым нарушением стратегии тыловых немцев: бобики должны быть не позади, а впереди. Их собрали и цепью двинули к лесу. Долго, очень долго шли они туда. Со стороны казалось, что все они одной веревкой связаны – каждый тянет остальных назад. Партизан в лесу не оказалось. Тогда из-за колючей проволоки вышли немцы и тоже прошлись по опушке.

Новый начальник полиции спешил, кажется, во всем. В поселке уже знали, что он набивается в женихи к Леоноре. У таких «женихов» теперь очень влиятельный сват – Германия. Полицейская любовь означает: «Либо я, либо Германия».