Языковая значимость со стороны ее материального аспекта

Подобно концептуальной стороне, и материальная сторона значимости образуется исключительно из отношений и различий с прочими элементами языка. Важен в слове не звук сам по себе, но те звуковые различия, которые позволяют отличать это слово ото всех прочих, так как они-то и являются носителем значения.

Подобное утверждение способно породить недоумение, но это так в действительности, и иного и быть не может. Поскольку нет звукового образа, отвечающего лучше других тому, что он должен выразить, постольку очевидно a priori, что никогда никакой фрагмент языка не может в конечном счете основываться ни на чем другом, кроме как на своем несовпадении со всем прочим. Произвольность идифференциальность суть два соотносительных качества.

Изменяемость языковых знаков хорошо обнаруживает эту соотносительность: именно потому, что термины а и б по самой своей сути неспособны проникнуть, как таковые, в сферу сознания, которое всегда замечает лишь различие а/в, — именно поэтому

каждый из этих терминов сохраняет свободу изменяться согласно законам, независимым от его значимой функции. Русский родительный падеж множ. ч. рук не охарактеризован никаким положительным признаком; а между тем сопоставление форм рука:рук функционирует столь же исправно, как и предшествовавшее ему рука: рукъ; и это потому, что важно лишь отличие одного знака от другого: форма рука имеет значимость только потому, что она отличается от другой.

Вот другой пример, еще лучше показывающий, сколь велика систематичность в этом взаимодействии звуковых различий: по-гречески éphēn есть имперфект, a éstēn аорист, хотя обе эти формы образованы тожественным образом; объясняется это тем, что первая из них принадлежит к системе настоящего времени изъявит. накл. phē mi «говорю», тогда как настоящего времени *stêmi не существует; между тем именно отношение phēmi — éphēn и отвечает отношению между настоящим вр. и имперфектом (ср. déiknumi — edéiknūn). Эти знаки действуют, следовательно, не в силу своей внутренней значимости, а в силу своего соотносительного положения.

Ведь ясно, что звук, элемент материальный, не может сам по себе принадлежать к языку. Он для языка нечто вторичное, лишь используемый им материал. Все вообще условные ценности (значимости) характеризуются именно этим свойством не смешиваться с осязаемым элементом, служащим им в качестве субстрата. Так не металл монеты определяет ее ценность; монета, номинально стоящая 5 франков, содержит лишь половину этой суммы в серебре; она будет стоить несколько больше или меньше не в зависимости от содержащегося в ней серебра, но в зависимости от вычеканенного на ней изображения, в зависимости от тех политических границ, внутри которых она имеет хождение. В еще большей степени это можно сказать о лингвистическом «означающем», которое по своей сущности отнюдь не есть нечто звучащее, но нечто бестелесное, образуемое не своей материальной субстанцией, а исключительно теми различиями, которые отделяют его акустический образ от прочих.

Этот принцип носит столь существенный характер, что он действует в отношении всех материальных элементов языка, включая фонемы. Каждый язык образует слова на базе своей системы звучащих элементов, из коих каждый является четко отграниченной единицей и число коих точно определено. И каждый из них характеризуется не свойственным ему положительным качеством, как можно было бы предположить, но исключительно тем, что он не смешивается с другими. Фонемы прежде всего характеризуются тем, что они взаимно противопоставлены, взаимно относительны и взаимно отрицательны.

Доказывается это той свободой, которой пользуется говорящий при произнесении тех или других звуков при условии, что соблюдены границы, внутри которых звуки остаются различимыми

друг от друга. Так, например, по-французски почти всеобщее обыкновение произносить картавое r не препятствует отдельным лицам произносить его раскатисто; язык от этого ничуть не страдает; он требует только различения, а отнюдь не того — как можно было бы вообразить, — чтобы у каждого звука всегда было одинаковое качество. Я даже могу произносить французское r как немецкое ch (рус. х) в словах Bach, doch и т. п. (русск. пах, мох), но по-немецки (по-русски) я не могу заменять r через ch (р через х), так как в этом языке имеются оба элемента, которые и должны различаться. Так и по-русски не может быть свободы в произношении t наподобие t’ (смягченного t), потому что в результате получилось бы смешение двух различаемых в языке звуков (ср. говорить и говорит), но может быть допущено отклонение в сторону th (придыхательного t), так как этот звук не значится в системе фонем русского языка.