2014-02-10
680
Многогранность экономического роста отражается и в многообразии существующих в экономической науке его моделей: однофакторные и многофакторные, статические и динамические, их комбинации. Макроэкономическая производственная функция в общем виде имеет следующий вид:
Y (t) = f[L(t), K(t), A (t), N(t)],
где Y(t) – темп прироста ВВП;
L(t), K(t), A(t), N(t) – темпы прироста труда, капитала, научно-технического прогресса; природных ресурсов соответственно.
Модели экономического роста – макроэкономические модели исследования роста экономики. К ним относятся:
1) модель Харрода-Домара - динамическая модель равновесия в условиях полной занятости. Согласно этой модели для поддержания полной занятости совокупный спрос должен увеличиваться пропорционально экономическому росту. В этой модели, таким образом, подчеркивается важное значение совокупного спроса как для экономического роста, так и, соответственно, для достижения полной занятости;
2) модели, направленные на взаимосвязь «инвестиции - совокупный доход». Доказывается, что чем выше уровень инвестиций, тем больше совокупный доход и выпуск продукции. В связи с этим вводится понятие мультипликатора. Показывается также с помощью понятия акселератора влияние дохода на уровень инвестиций: при изменении величины
дохода происходит изменение уровня инвестиций значительно в большей степени, чем вызвавшее его изменение дохода. В конечном счете эффект мультипликатора и акселератора приводит к тому, что рост спроса обеспечивает дополнительные инвестиции и экономический рост в значительном большем объеме, чем объем спроса;
3) многофакторная модель экономического роста («производственная функция» Чарльза Кобба и Пола Дугласа). Производственная функция Кобба-Дугласа позволяет выяснить, за счет каких источников возможен экономический рост. При этом выделяются два важнейших фактора - капитал и трудовые ресурсы. Совершенствование производственных отношений позволило выделить также такие факторы, как природные ресурсы, совершенствование структуры производства, рост образования, научные достижения и т.д. Американский экономист Э.Денисон пришел к выводу, что главным фактором экономического роста в США с 1929 по 1982 гг. стал научно-технический прогресс.
Материалы для лекции-пресконференции:
— Идея антициклического регулирования настолько же стара, насколько и признанные деловые циклы. Всегда, особенно на стадиях кризиса и рецессии, все размышляли на тему, как обезопасить экономику и финансовую систему от таких больших падений. Сейчас все понимают, что кризисное падение — это следствие слишком большого взлета, перегрева экономики. Поэтому на стадиях кризиса, рецессии общественная дискуссия приобретает активный характер. Вносятся предложения, какие-то из них потом живут, какие-то сразу отмирают. Если говорить о нынешнем состоянии дел, сейчас предложения по антициклическому регулированию связаны не столько с политикой процентных ставок центральных банков, сколько с областью надзора за банковской системой. Такое, отмечу, уже было: известен, скажем, введенный после Великой депрессии американский закон Гласа—Стиголла об отделении инвестиционного банкинга от коммерческого. Потом от данного принципа отказались, теперь снова собираются внедрять. Так что боюсь, что это тоже определенный цикл — цикл идеологии антициклического регулирования.
Так в чем же она все-таки заключается?
— Это некоторая система ужесточений и послаблений. Отсюда и цикличность. Например, в плане государственного бюджета. Когда государственная финансовая система расшатана, это приводит к идее о необходимости бюджетного профицита. А потом, когда бюджет находится в хорошем состоянии, опять от такой политики потихонечку отказываются. Сейчас же кризис настолько глубок, что мировое сообщество финансовых регуляторов очень активно обсуждает буквально все, что связано с антициклическим регулированием. И все говорят о том, что избыточная мягкость денежной политики провоцирует надувание пузырей активов, провоцирует неправильную оценку рисков со стороны участников рынка. Более того, эти риски накапливаются в системе, что и приводит к взрывам. При этом мягкая регулятивная политика предполагает возможность того, что часть рисков оказывается за балансами банков либо на балансах в тех организациях, которые напрямую неподнадзорны ни национальным, ни местным регуляторам. Иными словами, финансовая индустрия создает новый продукт, который регулятивно никому не подконтролен,— это и приводит к перегревам, пузырям. Поэтому первый шаг регуляторов — разработка более ясных рекомендаций в области надзора.
Каких именно? — Это инициация ужесточения требований к капиталу, к ликвидности, к резервированию, к левериджу. Думаю, что в течение 2010 года эти рекомендации будут приняты на уровне международных стандартов, а затем уже на уровне конкретных национальных регуляторов.
—Речь идет о том, что повысятся требования к капиталу, прежде всего к нормативам его достаточности; обсуждается вопрос удвоения данного норматива — с 8 до 16% от суммы активов банка. Кроме того, говорится о том, что процедура оценки капитала должна быть изменена. А именно — в центре внимания будет капитал первого уровня, то есть подлинный капитал, в который дозволено будет включать в основном лишь обыкновенные акции банка и его нераспределенную прибыль.
А сейчас как?
— На ранней стадии кризиса Банк России, как и другие национальные регуляторы, существенно смягчил требования к капиталу банков, в частности разрешив существенное увеличение капитала второго уровня относительно капитала первого уровня, прежде всего через предоставление субординированных кредитов, а также разрешив наращивать капитал первого уровня в виде привилегированных акций. Но от этого пора уходить: банковский капитал не может служить лишь соблюдению формальных нормативов, поскольку тогда теряется смысл вообще каких-либо нормативов. Сейчас на международном уровне обсуждается такое предложение: у банков должно быть не менее 85% капитала первого уровня — обыкновенных акций либо паев, если это не акционерный капитал, плюс нераспределенная прибыль.
Вторая идея — ввести дополнительно к требованию о минимальном уровне достаточности капитала и некий коридор, при нахождении в котором нормативы достаточности капитала вводят ограничения по распределению прибыли, то есть предлагается обязать банки отказаться от распределения части прибыли, заставив их пускать эту часть на собственную капитализацию, консервировать капитал.
Кстати отмечу, что в последнее время много говорится о бонусах работникам финансового сектора, многие предлагают уменьшить их размер. Но почему-то все забывают о выплатах акционерам. Между тем с макроэкономической точки зрения, а также с точки зрения регулирующего органа это одно и то же. По большому счету не важно, как банк распределяет прибыль — через бонусы, на которые все ополчились, или через дивиденды собственникам, о которых умалчивается.
Плюс к этому — новые ограничения по левериджу, то есть общему объему задолженности банков по всем видам пассивных операций, кроме привлечения депозитов частных лиц и компаний. Причем не будет важно, обеспечена данная задолженность залогом или нет: кризис показал, что с залогами могут происходить удивительные и подчас неприятные вещи. Плюс — дополнительные требования по ликвидности и по резервированию. Прежде всего создание резервов не тогда, когда у должника уже появились проблемы, а заранее, на основании методик стресс-тестирования.
И еще — предусмотреть механизм трансформации задолженности в капитал. То есть чтобы кредиторы банка при условии наступления определенных событий становились его собственниками.
Отмечу, что все эти меры более или менее понятны, некоторые из них так или иначе апробировались на практике. Также к ним примыкают меры, направленные на то, чтобы демотивировать создание слишком крупных, точнее, системно значимых кредитных организаций, либо же на запрещение отдельных видов деятельности для организаций, претендующих на статус классических банков, иными словами, имеющих доступ к кредитному окну национальных центробанков. Это все обсуждается.
Как обеспечить антицикличность денежной политики самих центральных банков?
— Конечно, нужно вводить механизмы антицикличности и в денежную политику. Это означает, что надо на ранних стадиях видеть риск инфляции, иметь ранние механизмы ее предупреждения. Для этого в рамках международного Совета по финансовой стабильности создан специальный комитет по финансовой уязвимости. Вместе с Международным валютным фондом он ищет зоны уязвимости, хрупкости международной финансовой системы, зоны, откуда могут идти инфляционные риски. И ищет пути, как этому противостоять.
Мерами денежной политики? Или надзорные требования тоже берутся в расчет?
— И процентные ставки центробанков, и надзорные меры, и требования, устанавливаемые центробанками при рефинансировании,— все берется в расчет. Скажем, не только мы, но и Европейский центральный банк, и ФРС во время кризиса смягчили требования к залогам при рефинансировании банковской системы. И теперь мы обсуждаем, при каких условиях от подобных послаблений можно отказаться. Но это очень тонкая материя: всегда есть дилемма — то ли слишком рано, то ли уже поздно. Ведь выход из подобных мер должен предварять начало выхода экономики из кризиса, а где этот выход, не всегда понятно. Если вы выходите из антикризисной политики слишком рано, вы, возможно, увеличиваете риск стагнации. Если слишком поздно, инфляционные риски, от которых вы хотите избавиться, уже материализуются, и вы опаздываете.
Как необходимость столь тонкого регулирования связать с наличием политических циклов?
— Действительно, с регулированием процентных ставок все несколько менее понятно, нежели в области надзора. Равно как и с фискальной политикой правительств. И именно из-за того, о чем вы упомянули: в связи с существованием политических циклов. В самом деле, макроэкономическая политика государств очень подвержена влиянию именно политических циклов. Нет ничего проще, чем говорить о контрциклической, монетарной или фискальной политике. На стадии кризиса, конечно, снижение ставок, дефицитный бюджет приветствуются. Все за то, чтобы, как в нашем случае, перейти от шестипроцентного профицита к восьмипроцентному дефициту бюджета. И это действительно антициклическая мера, стимулирующая экономику на стадии спада. Но что дальше? Потом же, когда начнется стадия подъема, надо вернуться назад, а это означает сокращение расходов бюджета, сокращение, пусть даже в относительных величинах, обязательств, взятых на себя государством. И тогда политический консенсус в поддержку антициклического регулирования попросту рассыпается — министерства финансов и центробанки остаются в гордом одиночестве. И вне решения этой проблемы, думаю, все остальные антикризисные меры комплексными не будут.
Нужно убедить политиков и граждан в том, что подобные действия денежных властей эффективны. Откуда уверенность, что подобная антициклическая политика способна обеспечить устойчивый экономический рост? И где вообще та грань, при переходе которой вмешательство государства в экономику начинает ей вредить?
— Безусловно, это известная дилемма. В течение долгого времени, в 90-е годы в частности, говорили о том, что не дело регулятора бороться с пузырями активов. То есть сама борьба может быть вреднее, чем результат. Оказалось, что это не совсем верно, все мы сейчас на себе это почувствовали. И многое должно быть переосмыслено. Например, инфляционное таргетирование. Если мы собираемся бороться с пузырями активов, мы должны таргетировать не только инфляцию на потребительском рынке, но и инфляцию активов. Но активы разнородны, динамика надувания пузырей в каждом их классе индивидуальна. Так что универсального ответа на вопрос, что именно нужно делать, увы, пока нет.
Просто если озадачиться предотвращением надувания пузырей, простейшее решение — отказаться от роста в принципе...
— Может быть, кстати, и такая модель. Помните, была в начале 70-х такая популярная книжка — доклад Римского клуба, который назывался "Пределы роста"? Там излагалась теория нулевого роста, основанная на том, что количество ресурсов, которое имеется в распоряжении человечества, ограничено, и надо отказываться от интенсивного развития. Некоторое время это было модно, потом об этом забыли, потом началось быстрое развитие развивающихся рынков, новые технологии породили уверенность, что можно всегда быстро развиваться не только за счет природных ресурсов, и все будет хорошо. Теперь выясняется, что это не так. Все-таки быстрое развитие — это появление огромного количества рисков, которые не очень понятны и не очень видны. Но опять же ни у кого нет конечного ответа. Возьмем простейший вопрос: является ли слишком большой платой за устойчивость отказ от быстрого прогресса? Понятно, что для представителей развитых экономик легче сделать вывод в пользу устойчивости развития, они уже достаточно развились. Представителям же emerging markets легче сделать вывод в пользу все-таки развития, а не устойчивости. И никаких четких критериев здесь нет. Поэтому вероятны какие-то компромиссы, и жизнь будет их проверять.
Что еще, по-вашему, стало для экономистов уроком кризиса?
— Если говорить про денежную и фискальную политику, смотрите, с чем выходят все экономики из этого кризиса. Они выходят не только с резко увеличившимся долгом и дефицитом, но и с теми расходными бюджетными обязательствами, которые взяли на себя. Поэтому от бюджетных дефицитов уйти будет очень сложно, практически невозможно. Это означает, что суверенный долг становится вовсе не таким защищенным инструментом для инвестиций, как считалось раньше. А значит, инвесторам предстоит полный пересмотр своей политики. Мы уже сейчас видим, что по суверенным долгам доходности оказываются выше, чем по корпоративным — я имею в виду сопоставимые классы активов. Это означает, что в любую секунду может возникнуть ситуация, когда инвесторы откажут в доверии суверенному заемщику, а тогда суверенные дефолты могут стать регулярной практикой, чего никогда не было.
А как быть с портфельными инвестициями? Эти-то могут мгновенно уйти. И никаких технологий, кроме тех, что связаны с обеспечением их собственной деятельности, не приносят.
— Технологически разделить инвестиции довольно сложно. Все, что можем реально сделать,— это демотивировать краткосрочные инвестиции. Основных механизмов два: плавающий курс, что не позволяет гарантированно получать курсовой доход, и преодоление инфляции, а вместе с этим и снижение дифференциала процентных ставок относительно глобальных рынков. Дополнительно — простая техническая мера — введение резервирования под валютные заимствования. Ничего лучше я лично придумать не могу. Это, кстати, как раз тот случай, когда именно национальными средствами вы можете понизить уязвимость своей экономики от слишком большого перегрева в период общего подъема и слишком большого общего спада. Вы будете двигаться в рамках глобального делового цикла, но не будете лидером по волатильности. А мы были лидерами и подъема, и спада, причем по всем показателям — и по фондовому рынку, и по объемам производства, и по бюджету.
Не противоречит ли задача снижения инфляции задачам экономического роста?
— С моей точки зрения, обеспечить стабильность развития, стабильность финансов. Это важнее, чем просто получить сколько-то процентов роста в отчетном году. Если наша задача — кому-то доложить о том, что у нас 7% роста, а не 3%,— это одна мотивация. Если же мы хотим, чтобы стабильно и качественно развивалась экономика,— другая мотивация. Я считаю, что стабильно развиваться экономика может только в том случае, если вы принимаете долгосрочное правильное инвестиционное решение, если не накапливаются инвестиционные риски, в частности, просто из-за того, что государство щедро раздает деньги из бюджета или ЦБ щедро эмитирует деньги. В этом смысле необходима некая разумная жесткость в денежной политике, которая появляется на той стадии, когда виден риск инфляции. И это не препятствие развитию экономики, а помощь.
Надо вводить правильные требования по резервированию в банковском секторе, надо их дифференцировать с учетом валютных позиций. Надо быть внимательнее в отношении валютных позиций вообще, надо лучше знать, что в данном плане происходит в банках, и вовремя их предупреждать об опасностях. А Министерству финансов — давать с учетом этих рисков правильные рекомендации по внешним заимствованиям госкомпаниям, разумные словесные интервенции частному сектору. То есть не запрещать, а говорить: ты должен понимать, какие будут последствия, какие валютные риски ты накапливаешь.
