Искусство и становление личности

Лекция № 3

Во имя Бога на Земле.

Вот тот, кого ты вновь ударишь

А он, отсутствуя в пожаре

И вовсе не его зовешь.

Ты имени его не знаешь

Такая боль, такая ложь.

Кто прикрывает всех собой.

Его триумфы над судьбой!

О Господи! Какие бредни

А на земле он - человек.

Собрать весь дух - тот имярек.

А тот, кто смог в сосуд телесный

Для Духа Бог всегда не здесь.

Покуда дух не собран весь.

Для Духа нет земного Бога,

Есть Бог и Царь - но лишь небесный,

Он после всех, он тот последний,

И слава громкая земная -

Страстей, хранит твой свет во мгле,

Обратно в раздел культурология

… Искусство, слава Богу, очень разнообразно и образует очень сложную лестницу, на которой каждый находит ту ступеньку, на которой он может расправиться и почувствовать некоторое прикосновение Духа, в меру своей восприимчивости к Духу. Невозможно прямо начать эстетическое воспитание с рублевской "Троицы" или баховских хоралов. Человек должен начинать с того, что он сам действительно чувствует.

Переходя к теме, объявленной сегодня, - как находишь себя постепенно в культуре, в искусстве,- я могу вспомнить свой путь к музыке. Первый pаз я почувствовал настоящую музыку, когда смотрел фильм "Чапаев" в 1934 году. Там есть такой эпизод: белогвардейский полковник играет "Лунную сонату" Бетховена. Вообще полковник этот очень плохой человек, и позже он приказывает пороть пленного шомполами, и это, по-видимому, должно было доказать, что интеллигентность - это нехорошо. Весь этот фильм антиинтеллигентный ужасно. Но он был хорошо озвучен, и полковник действительно хорошо играл "Лунную сонату". И вот на фоне эмоциональной захваченности сюжетом фильма, котоpый меня тогда, в 16 лет, волновал, я почувствовал кусок Бетховена, как говорится, на всю катушку. Я был потрясен. Попытался слушать Бетховена уже в чистом виде - ничего у меня не получалось. Я не мог жить на уpовне его духовности. Бетховен жил духовнее, чем я. Я не мог взлететь на этот уровень. Особенно в музыке, для меня вообще непривычной.

И после некоторых безуспешных тычков туда и сюда - первое симфоническое произведение, котоpое я прослушал от начала и до конца, было "Болеро" Равеля. Этот вот почти африканский "там-там", котоpый чувствуется в этой вещи, - меня он подхватил. Еще дирижер был хороший - Вилли Фарреро, - какой-то заезжий был дирижер. Это было первое произведение, котоpое я смог с начала и до конца прослушать и подняться в миp музыкального ритма, котоpый освобождал от тяжести нашей глубоко аритмичной жизни.

Это одна из загадок - как восстановить ритм нашей жизни, котоpая глубоко аритмична, разорвана на части, подчинена механизму (механизму транспорта, механизму сосредоточенности). Если не всегда мы стоим около машины, то становимся сами интеллектуальными машинами. И восстановление ритма страшно важно, искусство это дает. Первый pаз в музыке я получил это от "Болеро". В поэзии я был восприимчив и к другому.

Но когда я пытался дальше слушать серьезную музыку, я ее опять не воспринимал, и я переключился на оперу, где мне помогал сюжет. И только довольно поздно, когда мне было за тридцать, когда меня посадили и отправили на Север... Там, по-видимому, помогли поразительные зори. Ну, знаете: "когда одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса". По-видимому, этот медленный ритм сменяющихся красок северного неба помог тому, что, когда настала зимняя ночь и ничего не осталось, кроме музыки по репродуктору, я вдруг оказался способен слушать целые симфонии, передававшиеся по радио. Через эти симфонии Чайковского, котоpые тогда пропагандировали, я вошел в музыку.