Я тоже за эту же стаю встаю помолиться

Стоит над лачугами ангел златые власы.

Пронизан лучами, подстать молчаливому дубу

Надергает пакли и желудь запрячет в пазы.

Немая береза и мамины грядки видны.

В ковчежке оконном, в добротно сработанной раме

Рождая орган для шестого чувства.

Под скальпелем природы и искусства

Тварь скользкая, почуяв на плечах

Ревела от сознания бессилья

Так некогда в разросшихся хвощах

Следит порой за девичьим купаньем

Осуждены идти все мимо, мимо.

И мы ломаем руки, но опять

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.

Что делать нам с бессмертными стихами?

Мгновение бежит неудержимо,

Как отрок, игры позабыв свои,

И ничего не зная о любви,

Все ж мучится таинственным желаньем;

Еще не появившиеся крылья, -

Так век за веком - скоро ли, Господь? -

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Можно назвать вот эту красоту, которую " ни съесть, ни выпить, ни поцеловать" иконной красотой, в противоположность красивости, потому что икона, хорошая икона тяготеет именно к такой красоте, очень далекой от мира обладания. Но тогда иконны холмы и море, слово "исконность" приобретает тогда более широкий смысл. Для меня этот широкий смысл привычен, но нельзя сказать, что он вошел в широкое употребление, и я был рад, встретив в недавней "Юности" стихотворение Александра Зорина, где слово "исконность" употреблено в близком ко мне смысле:

"Природа - икона живая в невидимом храме,

Картина, лишенная приторной старины,

Как спичка зажженная, белка метнется по срубу,

Когда занерестится утро и зашеборшится,

Затенькает пеночка, вдумчивой ноте верна,

Пред вечностью, явленной здесь в крестовине окна".

Однако, когда мы обычно разговариваем, то мы пользуемся скорее текучими и изменчивыми словами обиходного языка, и, допустим, поднявшись на перевал, с которого открывается огромная широкая даль, человек скорее скажет: "как прекрасно", а не "как это иконно", потому что это слово еще не привычно. Хотя оно, пожалуй, строже определяет сущность дела, но оно не привычно. Вместе с тем каждое слово здесь легко может стать штампом. И всегда надо вспоминать замечательное трехстишье Басе:

"В сто крат благороднее тот,

кто при виде блеснувшей молнии не скажет:

вот она наша жизнь".

Потому что сказать об этом - привычный штамп возвышенного. Поэтому в данном случае лучше ничего не говорить, но так как у меня нет выхода, мне хочется внести принципиальную ясность в предмет, то я выбираю подходящие слова. Когда отличаешь в искусстве то, что можно назвать высокой красотой от красивости, то дело не в сюжете. Например, "Спящая Венера" Джорджоне... Это очень красивая обнаженная женщина, которая, однако, под кистью Джорджоне воспринимается как богиня, и отношение к ней можно проиллюстрировать стихами Пушкина:

"... остановишься невольно,