2015-01-30
1052
В датируемом серединой X в. Письме царя Иосифа испанскому сановнику Хасдаю ибн Шафруту хазарский правитель сообщал, что на севере ему «служат и платят дань» буртасы (бурт-с), волжские болгары (булг-р), савиры (с-в-ар), мордва-эрдзя (арису), черемисы (ц-р-мис), вятичи (в-н-н-тит), северы (с-в-р) и с-л-виюны (радимичи или поляне). Но данное положение начало складываться гораздо раньше, со второй пол.VIII в., когда власть могущественного Хазарского каганата стала распространяться на обширные пространства Восточной Европы.
Политическая мощь каганата во многом определялась его выгодным географическим положением, позволявшим хазарам выступать в качестве торговых посредников между Европой и странами арабского Востока. По мнению А.П. Новосильцева, усиление хазарского присутствия в Поднепровье и Поволжье было в первую очередь связано с тем, что “в середине VIII в. единое Арабское государство начало распадаться,...Средиземное море находилось под контролем враждебной арабам Византии... [и] это толкало мусульманских купцов на торговлю через хазарские владения, а хазарские власти — на поиск путей для усиления своего контроля над торговыми артериями Восточной Европы” [Новосильцев, 1990, с.202-203]. Окончательное становление торгового пути через Хазарию относится к последним десятилетиям VIII в. По данным А.В. Комара, именно с 780-х — 790-х гг. к салтовскому населению начинается постоянный приток арабских монет [Комар, 1999].
Из Хазарии дирхемы шли в Восточную Европу по двум направлениям — волжскому и донскому. Первый, играя роль трансконтинентальной магистрали, связывал мусульманский мир с Прикамьем и Северной Европой. Второй обслуживал потребности северных провинций Хазарского каганата. Он шёл по Дону (аланы и донские славяне) из которого караваны попадали на Верхнюю Оку (вятичи) при посредстве волока, существовавшего еще в конце XVI в. Английский дипломат Д. Флетчер, посетивший Россию в 1588 г., сообщал, что “по Дону (как уверяют русские) можно из города Москвы доехать водой до Константинополя и во все части света, перетаскивая только лодку (по обычаю их) через небольшой перешеек или узкую полосу земли… Это недавно было доказано одним посланником, отправленным в Константинополь, который плыл сперва Москвой-рекой, потом вошел в другую, называемую Окой, тут перетащил лодку свою на Дон, а оттуда уже всю дорогу плыл водой” [Флетчер, 1991, с.29]. С Верхней Оки трасса через Сейм и Десну (северяне) выходила в Верхнее Поднепровье (радимичи), откуда часть дирхемов могла попадать к смоленским кривичам, о чём свидетельствуют находки в Верхнем Поднепровье кладов куфических дирхемов, младшие монеты которых были отчеканены в 810 – 820-х гг. Эта же трасса могла использоваться и для продвижения к роменцам и их соседям импорта из Византии, например, лучевых височных колец с изображениями птиц в верхней части щитка [Шпилев, 2008в, с.284-288]. В связи с этим интересно отметить находки совершенно одинаковых колец на Супрутском городище (Тульская обл.) и Гнёздовском поселении (Смоленская обл.) [Изюмова, 1978, с.102-103, рис.1; Ениосова, 2002, рис.3]. Аналогичные кольца (отличие лишь в позах птиц и количестве шариков на конце центрального луча) были так же обнаружены в захоронении на поселении Маморницы (Черновицкая обл., Украина) [Тимощук, 1982, рис.91,б]. Вероятно, к византийскому импорту так же относятся лучевые кольца с фигурками одиночных птиц из Курской области и Искоростеня [Шпилев, 2008в, с.284-288] (Рис.1).
| Рис.1 Украшения 2-й пол. VIII – IX вв. 1, 3, 5, 11 – Гнёздовское поселение (Смоленская обл., Россия); 2 – Фативижский клад (Сумская обл., Украина); 4 – Новотроицкое городище (Сумская обл., Украина); 5а-б – Дмитровский катакомбный могильник (Белгородская обл., Россия); 6 – Рыльский р-н (Курская обл., Россия); 7,7а – Мухинское городище (Хомутовский р-н, Курская обл., Россия); 9,12 – Супрутское городище (Тульская обл., Россия); 10 – Маморницы (Черновицкая обл., Украина). 1,3,5,5а-б, 11 - без масштаба. |
В связи с функционированием «северного» пути интересны находки на Гнездовском поселении (Смоленская обл., Россия) украшений, характерных для более южных районов — «кольца височного с подвеской-балясинкой» имеющее аналогии на Битицком городище (нач.IX в., Сумская обл.) и в Фативижском кладе (вторая пол.VIII–нач.IX вв., Сумская обл.), «перстней коронковых со стеклянной вставкой и с бронзовой вставкой, украшенной изображением птицы» с аналогиями в салтовских древностях второй пол. VIII– сер.IX вв., семилучевого ложнозернённого височного кольца с аналогиями в роменских древностях IX – нач.X вв. [Пушкина, 1987, с.55; Путь из варяг в греки..., 1996, с.59, 63; Ениосова, 2002, рис.3; Плетнева, 1989, с.115; Григорьев, 2000, с.21; Шпилев, 2008б, с.189]. О непосредственном участии роменцев в продвижении восточных товаров и монет на Верхний Днепр так же свидетельствует присутствие среди лепной керамики Гнёздовского поселения сковород с гладким бортиком, сосудов с вертикальным горлом, верёвочного орнамента или пальцевых вдавлений по краю венчика [Пушкина, 1987, с.55].
Присутствие среди найденных в культурном слое Гнёздовского поселения монет африканского чекана, по мнению ряда учёных, подтверждает участие населения Гнездова в восточноевропейском монетном обращении уже на первом его этапе (до 833 г.) [Кирпичников, Дубов, Лебедев, 1986, с.224].
Дискуссионным является вопрос о поступлении арабского серебра в Среднее Поднепровье, к полянам — самому западному славянскому объединению признающему власть хазар. В этом регионе зафиксированы находки единичных монет сер. VIII – нач. IX вв. [Фасмер,1931, с.15], однако (в отличие от Верхнего Поднепровья) не отмечено ни одного достоверного клада этого времени. Исключение составляет упоминаемый И.И. Ляпушкиным (со ссылкой на Р.Р. Фасмера) «монетный клад (?) 194 г.х. (809/810)» из Киева [Ляпушкин, 1968, с.48], однако сам Р.Р. Фасмер только отмечает находку в Киеве в 1927 г. четырёх самаркандских дирхемов 194 г.х. (809/810), но не говорит о том, что они входили в состав клада [Фасмер,1931, с.15]. В связи с этим мы можем предположить, что какие-то поступления дирхемов в 1-й трети IX в. к полянам, вероятно, осуществлялись, но до находки кладов этого времени данное предположение остаётся гипотетичным.
Для защиты идущих по трассе караванов и соблюдения своих интересов каганат в узловых местах магистрали мог размещать свои воинские контингенты. Одним из таких пунктов, вероятно, было городище “Гора Ивана Рыльского” (г. Рыльск, Курская обл.) на котором М.В. Фроловым в 1991 г. было исследовано разрушенное погребение хазарского воина, сопровождавшееся захоронениями коня и собаки, а также найденными неподалеку наконечниками двух втульчатых ромбовидных копий и характерными для степных древностей VIII–IX вв. железными двухсоставными удилами с гвоздевидными псалиями (Рис.2). Предметы и кости, предположительно, были выброшены из округлой ямы, аналоги которой известны на некоторых могильниках салтовской культуры. По мнению исследователя, “погребение является несомненным свидетельством контактов обитавших на городище северян с кочевым населением степей на ранних этапах развития роменской культуры” [Фролов, 1992, с.14].
Возможно, захоронение свидетельствует о присутствии в Рыльске на рубеже VIII – IX вв. хазарского подразделения, контролировавшего район соединения шедших через Курское Посеймье торговых путей: Ока — Самодуровское озеро — Тускарь — Сейм и Ока — Самодуровское озеро — Свапа — Сейм (Рис.3). Северными хазарскими форпостами так же могли быть Супрутское городище (Тульская обл., Россия) на Упе, контролировавшее вероятный участок перехода из Дона в Оку, Чернигов (Украина), закрывавший выходы в Нижнее и Верхнее Приднепровье и Киев (Украина), являвшийся плацдармом хазар на правом берегу Днепра [Шпилев, 2008а, с.202].
Рис.2 Предметы вооружения из раскопок
на городище “Гора Ивана Рыльского”
(г. Рыльск, Курская обл., Россия)
По мнению ряда учёных, оплотом хазарской власти на Днепровском Левобережье было Битицкое городище, расположенное на р. Псел недалеко от г. Сумы (Украина). Вероятно, здесь находилась ставка хазарского наместника-тудуна и размещался отряд воинов, в обязанности которых входил сбор дани, отражение вражеских набегов и поддержание спокойствия среди зависимых от каганата племен. Население Битицы было многонациональным, о чём свидетельствуют юртообразные жилища кочевников, сосуществовавшие с типичными для славян полуземлянками. Городище так же являлось крупным ремесленным центром, в округе которого действовали гончарные мастерские, продукция которых находила сбыт на обширной территории Днепровского Левобережья.
Битицкое городище погибло во время вражеского нападения, свидетелями которого являются следы пожара и скелеты убитых людей. По мнению В.В. Приймака, разгром Битицы произошел в начале IX в., в самый разгар междоусобицы, разразившейся в Хазарии после того, как царь Обадия объявил иудаизм государственной религией [Приймак, 1994, с.15]. Эта религиозная реформа вызвала недовольство обитавших в Хазарии христиан, мусульман и не желавших отказываться от веры предков язычников. Однако более веской причиной стали сопровождавшие внедрение иудаизма политические преобразования, в результате которых каган был отстранен от власти и превратился в религиозный символ, а фактическая власть сосредоточилась в руках одной семьи, передававшей её по наследству. Именно это и стало причиной выступления против центральной власти возмущённых хазарских вождей и старейшин. Междоусобица раздирала каганат несколько десятилетий. Наконец мятеж был усмирен, но победа досталась правителям Хазарии дорогой ценой. Десятки укрепленных замков были разрушены, множество воинов погибло или покинуло пределы своей родины, каганат потерял ряд пограничных областей, в других же выросло стремление к самостоятельности [Артамонов,2001, с.433-434, 438-441].
Рис.3 Торговые пути IX – XI вв. через Курское Посеймье
На Днепровском Левобережье, в ареале роменской культуры, возможным отражением этих бурных событий стало возведение многочисленных городищ, призванных защитить их обитателей в условиях охватившей каганат анархии. Впрочем, судя по данным русской летописи, левобережные племена — северы, радимичи и вятичи еще достаточно долгое время (884 г., 885 г., 960-е гг.) продолжали признавать свою зависимость от хазар, что позволяло им получать высококачественную продукцию ремесленных центров каганата, облегчало участие в торговых операциях с хазарскими, среднеазиатскими и ближневосточными купцам, а также обеспечивало защиту от набегов кочевавших в южнорусских степях племен.
В анонимном описании северных народов (хазар, буртас, волжских болгар, мадьяр, славян и русов), включённом в созданный иранским географом Ибн Ростэ между 903 и 913 гг. трактат “Дорогие ценности” имеется описание «Страны славян». Она предстаёт перед читателем племенным союзом (глава глав) с сильной верховной властью («глава их коронуется, они ему повинуются и от слов его не отступают»), возможно, дружиной («царь этот имеет верховых лошадей…есть у него прекрасные, прочные и драгоценные кольчуги»), сбором налога в виде полюдья («царь ежегодно объезжает их»)и системой управления (свт-малик — супанедж)похожей на систему управления Хазарским каганатом (каган и царь- шад) [Хвольсон, 1869, с.32-34].
«Страну славян» Ибн Ростэ мы соотносим с Северской землей второй трети IX в. [Шпилев, 2008а, с.203-206]. В её локализации отправной точкой служит расстояние в десять дней пути между ней и печенегами, которые находятся как бы за пределами «Описания», однако в сообщениях о хазарах и буртасах отмечается, что эти народы воюют с печенегами, а лежащий рядом с волжским болгарами- эсегель «первый из краев мадьяров» соседствует с ними. В то же время сообщения о контактах печенегов со славянами и аланами у Ибн Ростэ полностью отсутствуют. Возможно, это является косвенным свидетельством раннего характера источника, так как после вторжения печенегов в причерноморские степи (кон.X в.) процесс взаимодействия с ними этих народов достаточно полно отражен в разноязычной литературе того времени. Таким образом, время составления помещённого у Ибн Ростэ «Описания», вероятно, застало печенегов ещё в заволжских степях, где они, согласно Константину Багрянородному, «имели место своего обитания на реке Атил [Волга], а также на реке Геих [Урал], будучи соседями и хазар, и так называемых узов» [Константин Багрянородный. 1989, с.155]. С.А. Плетнёва считает, что заволжская Печенегия лежала в лесостепной зоне между реками Волга и Урал, доходя на севере до Жигулевских гор, называемых в некоторых источниках Печенежскими. Именно здесь, в лесистой, сильно пересечённой местности появляются служившие для более строго управления конем удила без перегиба ставшие одним из характерных признаков печенегов [Плетнева, 1958, с.164]. Самым западным регионом печенежского расселения было левобережное Саратовское Поволжье, откуда автор «Описания», вероятно, и начинает отсчет «дней пути» до разных народов.
В статье, посвящённой сухопутной магистрали Булгар — Киев, Б.А.Рыбаков установил, что в зависимости от сложности трассы “день пути” для передвигавшихся по суше караванов колебался в пределах 31-46 км, а день обычного пути (при продвижении на большие расстояния) следует считать в 35 км [Рыбаков, 1969, с.190]. Это же значение было использовано А.П.Моцей и А.Х.Халиковым в их труде, посвящённом расположенным вдоль трассы Булгар — Киев археологическим памятникам [Моця, Халиков, 1997, с.138]. Поскольку большая часть упомянутых в «Описании» народов обитала в Днепро-Волжском междуречье, мы так же используем эту цифру для своих вычислений.
Ближайшие от Саратовского Поволжья славянские поселения находились на Верхнем и Среднем Дону, в области расположения т.н. "воронежского узла" (по Б.А. Рыбакову) памятников роменско-боршевской культуры. По мнению Рыбакова самый крупный из памятников этого «узла» — городище у Михайловского кордона на р. Воронеж вполне может быть соотнесено с Вантитом (Вабнитом) — “первым городом сакалиба со стороны востока”. Оно выдвинуто далеко на восток и, действительно, является первым славянским поселением для идущих со стороны Волги путешественников, а по своим размерам (свыше 2 км по периметру оборонительного вала) городище равнялось одному из крупнейших городов Волжской Болгарии Сувару [Рыбаков, 1969, с.194].
Большинство учёных связывает донских славян с вятичами, вероятно, упоминавшимися царем Иосифом среди подчинённых ему северных племён под именем «в-н-н-тит». Согласно «ПВЛ» свою зависимость от хазар так же признавали северы (с-в-р), радимичи (с-л-виюн?) и поляне. Возможно, на территории этих племён и располагалась «Страна славян» Ибн Ростэ. Впрочем, существует определённое противоречие между сообщениями «ПВЛ» о том, что все эти племена платили хазарам дань и «Описанием» Ибн Ростэ, ни о какой зависимости славян от хазар не сообщавшей. Однако это не должно нас смущать, так как единственным входившим в состав каганата народом относительно которого Ибн Ростэ прямо указывает, что он находится в зависимости от хазар являются буртасы («настоящим образом подчиняются они царю хазар»). Ни о волжских болгарах, ни о кавказских аланах так же подчинённых хазарам Ибн Ростэ никак эту зависимость не обозначает, вероятно, считая племена имеющие собственных «царей» достаточно суверенными, в отличие от буртас такого царя не имевших («нет у них верховного главы, который бы управлял ими и власть которого признавалась бы законной; есть у них в каждом селении только по одному или по два старшины, к которым обращаются они за судом в своих распрях. Настоящим образом подчиняются они царю Хозар»).
В связи с сообщением ряда письменных источников о подчинении северян хазарам представляет интерес свидетельство Ибн Ростэ о том, что правитель славян употребляет в пищу кобылье молоко. Это совершенно чуждо традиционному укладу земледельческих обществ, но характерно для кочевых культур и может указывать на то, что описываемыми у Ибн Росте славянами правил человек, придерживавшийся степных обычаев. Это мог быть некий представитель хазарской знати, которого северяне рассматривали, как своего законного правителя, одинаково равноудаленного от всех входящих в союз родоплеменных образований и поддерживающего тем самым необходимое равновесие внутри их объединения. Если верно предположение Д.А.Хвольсона о том, что “С.вит.м.л.к” является не титулом, а личным именем [Хвольсон, 1869 с.139-140], то, возможно, перед нами свидетельство начала ассимиляции иноэтничного правящего рода, которая нередко имела демонстративный характер. Ближайшей аналогией может служить русский князь Святослав, чьи родители носили скандинавские имена Игорь (Ингвар) и Ольга (Хельга).
Изложенные Ибн Ростэ сведения о народах Восточной Европы неоднократно привлекали внимание исследователей и часто использовались ими в работах, посвящённым тем или иным аспектам средневековой истории этого региона. Однако при локализации «Страны славян» практически все авторы следовали установкам, сделанным ещё Д.А. Хвольсоном. Опираясь на прочтение имени царя славян как «Святблк», исследователь считал его моравским великим князем Святоплуком (870-894 г), а его подданных относил «частью к моравским славянам, частью к славянам, жившим на расстоянии около 350 верст на западе от печенегов», населявших земли между Хазарией и Византией [Хвольсон, 1869, с.49, 140, 144]. Последними значительными исследованиями, поддерживающими и развивающими идеи Д.А. Хвольсона являются работы Д.Е.Мишина и Е.А. Шинакова. Д.Е.Мишин считает, что термин «сакалиба» в «Описании» применяется к киевским полянам, подвергавшимся набегам обитавших в Этелькузу (район между Днепром и Сиретом) венгров, и к входящим в державу Святополка I Великоморавского белым хорватам, живущим к востоку от Карпат [Мишин, 2002, с.58,60]. Е.А.Шинаков, склоняясь к версии о соотнесении термина «Свт.м.л.к.» не с именем, а титулом правителя «Страны славян», соотносит последнюю с Зличанским княжеством, «объединявшим несколько племён Восточной Богемии, Моравии, Словакии (?), во главе с известными в Чехии хорватами и династией Славниковцев, крестившихся где-то в середине X в.», а подвергавшихся набегам «русов» славян — с разрозненными и не обязательно только славянскими племенами Севера [Шинаков, 2002, с.51,53]. Оригинальную идею выдвинул Б.А. Рыбаков, соотнёсший славян Ибн Ростэ с Землей вятичей [Рыбаков, 1982, с.258-283].Племя, скрытое у Ибн Ростэ под именем «Страны славян», мы попробуем определить, проанализировав сообщение о таком важном элементе культуры, как погребальный обряд. Описание его у Ибн Ростэ настолько подробно, что создаётся впечатление свидетельства очевидца: «Когда умирает кто-либо из них, они сжигают труп его. Женщины их, когда случится у них покойник, царапают себе ножом руки и лица. На следующий день по сожжении покойника, отправляются на место, где оно происходило, собирают пепел и кладут его в урну, которую ставят затем на холм. Через год по смерти покойника берут кувшинов двадцать меду, иногда несколько больше, иногда несколько меньше, и несут их на тот холм, где родственники покойного собираются, едят, пьют, и затем расходятся. Если у покойника было три жены, то та из них, которая утверждает, что она особенно любила его, приносит к трупу его два столба и вбивает их стоймя в землю, потом кладет третий столб поперек, привязывает посреди этой перекладины веревку, становится на скамью, и конец этой веревки завязывает вокруг своей шеи: тогда скамью вытаскивают из-под нее, и женщина остается повисшей, пока не задохнется и не умрет. После этого труп ее бросают в огонь, где он и сгорает… При сожигании покойника предаются шумному веселью, выражая тем радость свою, что Бог оказал милость покойному (взяв его к себе)» [Хвольсон, 1869, с.29-31].
Аналогом описываемому обряду погребения является кремация на стороне с последующим захоронением кальцинированных костей в сосуде в верхней части курганной насыпи.
Мы сразу должны исключить южные (хорваты, уличи, тиверцы) или юго-западные (волыняне, древляне, поляне) племена восточных славян в связи с полным несоответствием погребальному обряду «Описания»их захоронений. Обитавшие в VIII-IX вв. от Правобережья Среднего Днепра до Закарпатья славяне, археологическим выражением материальной культуры которых служат памятники культуры Лука-Райковецкой (кон.VII – к.IX вв.), практиковали кремацию на стороне с последующим бескурганным или подкурганным погребением кальцированных останков. При этом подкурганные погребения представлены захоронением кремированных остатков в ямах, на горизонте в виде ритуальных кострищ, и на горизонте в урнах [Этнокультурная карта..., 1985, с.106, 107, 114-115]. Со 2-й пол.– кон. IX в. у ряда племён (поляне и волыняне) обряд трупосожжения сменяется ямными подкурганными ингумациями. Что же касается соотнесения «Страны славян» с Великой Моравией, то её население приняло крещение ещё в 831 г. и во времена Святополка I уже традиционно хоронило своих умерших по христианскому обряду (Седов, 1995, с.284-297).
Полную аналогию описанного у Ибн Ростэ погребального обряда мы находим на Днепровском Левобережье, в области распространения памятников роменской культуры. Г.Ф. Соловьевой было установлено, что курганы с обычно помещаемыми в верхней части насыпи погребальными урнами занимают Посеймье и среднее течение Десны, являвшихся территориями летописных северян [Соловьева, 1953, с.6]. У родственных северянам радимичей и вятичей погребальный обряд был несколько иным. У радимичей в IX–X вв. резко преобладал обряд сожжения на месте с последующим возведением кургана [Седов, 1982, с.154]. У вятичей остатки кремации на стороне хоронили под насыпью кургана в глиняной урне, поставленной или в деревянную погребальную камеру или просто на грунт. Известны и безурновые погребения [Никольская, 1981, с.27]. Донские славяне располагали под насыпью на уровне погребенной почвы небольшие остатки кремаций на стороне с глиняным сосудом или без него или же помещали несколько урн с остатками разновремённых кремаций на стороне в деревянные домовины, окруженные кольцевыми оградками [Седов, 1982, с. 141].
По мнению А.В.Григорьева, находки погребальных урн в верхней части насыпей как ранних, так и поздних роменских курганов Днепровского Левобережья говорят о стабильности традиции их размещения на протяжении почти двух веков (IX–X вв.). «Исключение составляют некоторые курганы, расположенные в зонах контактов с верхнеокским, вятичским вариантом роменской культуры, имевшей иной погребальный обряд, а именно в верхнем течении Десны и р.Тускарь... В целом можно говорить о том, что в начале своего развития погребальный обряд северян не выделялся из общей массы славянского погребального обряда, распространённого к западу от р. Днепр, и был необычайно близок к обрядам соседних территорий родственных роменских культур Верхней Оки и Среднего Дона. Однако уже в нач. IX в. на территории Северской земли, вероятно, складывается оригинальный и необычайно стандартный погребальный обряд, остававшийся неизменным вплоть до кон. X в. и хорошо известный нам по письменным источникам» [Григорьев, 2000, с.114].
Таким образом, совпадение описанного у Ибн Ростэ погребального обряда «Страны славян» с погребениями роменской культуры Днепровского Левобережья позволяет нам соотнести её обитателей с «северами» русской летописи.
Предложенная Б.А. Рыбаковым локализация находящегося «в ближних краях земли Славянской» города Ва._._.т (Вантит, Вабнит) на Среднем Дону вполне обоснована, так же как и соотнесение его имени с содержащимся в письме Иосифа названием вятичей (в.н.н.т), поскольку материальная культура славянского населения этого региона имела много общего с культурой верхнеокских вятичей. Однако возникает противоречие между определением «Страны славян» как Северской земли и включением в неё территорий, населённых вятичами. Несоответствие снимается, если принять во внимание мнение А.В.Григорьева, согласно которому активная колонизация в IX в. областей Верхней Оки и Среднего Дона населением, родственным северянам по облику материальной культуры, вероятней всего, шла со стороны Северской земли [Григорьев, 2000, с.177]. Возможно, отделившиеся от основного северянского массива переселенцы постепенно превратились в самостоятельное этнополитическое образование, принявшее в честь своего легендарного предводителя имя «вятичей». Однако во время составления описания «Славянской земли» они всё ещё могли признавать верховное главенство правителя северянского племенного союза, получая взамен помощь и поддержку при освоении новых земель.
При определении нижней даты «Описания северных народов» мы исходим из того, что его автор, описывая мадьяр фиксирует ранний этап их движения на запад, когда они ещё частично проживали на восточном берегу Волги между волжскими болгарами-«эсегель» и печенегами, а частично — в причерноморских степях около хазар, славян и крымских греков. Свидетельство Ибн Ростэ о строительстве хазарами укреплений против мадьяр и Константина Багрянородного о нахождении среди венгров-«турок» трёх родов кабар, являвшихся потомками хазарских мятежников покинувших родину после поражения в междоусобной войне, может свидетельствовать о переселении мадьяр в причерноморские степи как раз во время этой смуты, однако, согласно М.И. Артамонову, не ранее 820-х гг. [Артамонов, 2001, с.459].
Вероятно, «Страна мадьяр» Ибн Ростэ должна быть соотнесена с упоминаемой Константином Багрянородным Леведией, которая тянулась от донских владений Хазарии далеко на запад и, если верно соотнесение Хидмаса-Хингилуса с правобережным притоком Нижнего Днепра р. Ингул, включала в себя Днепро-Днестровское междуречье. Сообщение Константина Багрянородного о проживании венгров в Леведии в течении трёх лет, вероятно, является ошибкой, так как они занимали Днепро-Донские степи с конца 820-х по 890-е гг. Археологическим отражением присутствия мадьяр на левобережье Днепра являются разрушенное погребение у с. Коробчино (Днепропетровская обл., Украина), погребение воина у с.Твердохлебы (Полтавская обл., Украина) и погребения двух девочек 5 — 7 лет из кургана у Комсомольска (Полтавская обл., Украина) на Нижнем Псле [Супруненко и др., 1999, с.23; Приймак, 2008, с.123]. Погребения соотносимые с захоронениями венгров так же обнаружены на Северском Донце, на могильниках Нетайловском, Волоконово Озеро I, Дроновка III и у с.Лиманское Озеро. По мнению В.С.Аксёнова, это свидетельствует о том, что частью Леведии являлись и лесостепные районы бассейна Северского Донца, в которых венгры активно контактировали с носителями салтово-маяцкой культуры [Аксёнов, 2001].
Ещё одним фактом, привязывающим описываемых у Ибн Ростэ мадьяр к землям, лежащим на восток от Днепра является упоминание города Карха, где они продавали грекам захваченных во время набегов славян — «воюя со славянами и добывши от них пленников, отводят они этих пленников берегом моря к одной из пристаней Румской земли, который зовется Карх» [Хвольсон, 1869, с.27]. Хазарский царь Иосиф в написанном между 954 — 961 гг. письме Хасдаю ибн Шафруту среди подвластных ему западных городов упоминает город «К-р-ц», соотносимый с расположенным в Восточном Крыму греческим городом Пантикапеем (совр. г.Керчь), получившим после утверждения хазар в Крыму тюркское имя «Карша» (в древнерусской транскрипции «Корчев»). Если соотнесение Карха Ибн Ростэ с современной Керчью верно, то мадьяры приводили сюда своих пленников лишь в период, когда их кочевья располагались недалеко от Восточного Крыма, так как систематическое пересечение торговыми караванами венгров территории, контролируемойрезко враждебными им печенегами представляется невозможным.
Отсутствие у Ибн Ростэ традиционного для более поздних арабских географов описания трех центров Руси (Славии, Артании и Куябы) дает возможность определить его верхнюю хронологическую планку, так как «Куяба», являвшаяся среднеднепровским анклавом Руси, могла возникнуть только после того, как «бояре» Рюрика Аскольд и Дир захватили Киев перед своим походом на Константинополь в июне 860 г. Исходя из вышесказанного время составления содержащегося у Ибн Ростэ «Описания» можно датировать второй третью IX в. и соотнести «Страну славян» с Северской землей[18].
Вероятно, личной вставкой Ибн Ростэ является информация об исповедующем ислам «царе» болгар Алмуше, правившем в первые десятилетия X в. Алмуш был достаточно известен в мусульманском мире и не упомянуть о повелителе самого северного из мусульманских народов его современник Ибн Ростэ просто не мог.
