Ибо истина скрывается в заУмии

- в зАуми, пойми ты, тугодум!

Быть разумным, ведь, не значит мыслить,

как и мыслящий разумен не во всём.

Все системы философские прокисли,

лишь для истории их мумии спасём.

Нужно философствовать о «ныне»,

чтоб «УЖЕ-СОЗНАНЬЕ» ощутить

и искать «предел возможного» в пустыне

невозможности, чтобы о ней судить!»

Будь он Пифия, не так ли спеть бы мог,

став пророком и поэтом, Ф.И. Гиренок?!…

Нельзя не заметить, что тема и проблема безумия (или, почти как синонимичное сему – глупости, идиотизма, шизофреничности и т.п.) как характерного определения человека и его жизнедеятельности, тема, почти постоянно присутствующая в истории развития рефлектирующего самосознания человечества, особенно актуализируется в смутные, переломные, «безумные» времена, когда резче, явственнее и обширнее, чем обычно проступают и ощущаются различные абсурдные противоречия и феномены человеческого бытия. Тогда говорят о мудрости человеческой как о безумии перед ликом божественной мудрости (или в сравнении с Логосом, Нусом и т.п.), о том, чтоименно «Глупость создает государства, поддерживает власть, религию, управление и суд. Да и что такое вся жизнь человеческая, как не забава Глупости» (Эразм Роттердамский). Причём, и вся история рассматривается уже отнюдь не как триумфальное шествие Разума, который, мол, по французской пословице, в конечном счёте, всегда прав, а скорее, по слову Шекспира, как «сказочка, рассказанная на ночь идиотом», или как «автобиография сумасшедшего», по выражению герценовского доктора Крупова, ибо, де, «homo sapiens – это всего лишь дерзкая шутка Линнея», и т.д. и т. п. Сегодня, как заверяют специалисты, необычайна популярна идея английского психиатра Тимоти Кроу о том, что вообще шизофрения является видовым отличием homo sapiens’а, т.е., что человеческая сущность исходно предопределена шизофренической природой нашей ментальности. Недостатка в фактических подтверждений этого, увы, нет.

Вот и в рассматриваемом издании не случайно, конечно, целый ряд авторов в том или ином плане (помимо вышеотмеченного) философствуют вокруг этой проблематики. Так, к примеру, петербургский философ-эссеист и, как он охарактеризован в преамбуле, «софист по убеждению и призванию», А.К. Секацкий утверждает, что «метафизика фактически представляет собой единственную легитимную возможность войти в контакт друг с другом для тех, кто находится у самой черты шизофрении и даже пересёк эту черту. Все прочие контакты проходят по ведомству психиатрии, и лишь философский спор остаётся последним взаимоприемлемым полем…. Метафизика приглашает высказаться «шизофреника-во-мне». И её сообщения в значительной мере этому персонажу и адресуются… На мой взгляд, Санкт-Петербург вообще крупнейший шизополис мира. Ценность сохраняемых объективаций безумия ощущается интуитивно, хотя не сразу понятно, в чём она состоит…. И сегодня сохраняется ощущение, что именно этот канал коммуникации, равнодоступный для пророков и одержимых, остаётся единственным привилегированным каналом, который выборочно прослушивается Богом. При случае именно по нему передаётся Весть» (там же, с. 286-287). На подобного рода философистику, или, как это называют в рассматриваемом сочинении, «философообразие», «философоваляние», остаётся ответить только в духе рекомендации Фейербаха, согласно которому поэзия имеет преимущество перед прозой, поскольку «поэт едет на коне, прозаик ходит пешком», и потому «поэт при помощи одного положения перескакивает через ров, через который прозаик должен построить «мост для ослов» (Людвиг Фейербах. Избр. филос. произв., Госполитиздат, М., 1955, т.1, с. 396). Отсюда ещё один стихоопус моего изготовления: ШИЗОСОФИЯ

Так бывает: в подпитии или во сне

просыпается вдруг «шизофреник-во-мне»

и канал для общения братского

открывает для мыслей Секацкого:

«шизоидность суть философий н о р м а.

В них в каждом слове затаился и з м.

И если содержанье побеждает форма –

не это ли вполне шизофренизм?!

С о в а вешает голосом вампира:

«Россия – главный «шизополис» мира.

Всех стран объединяйтесь шизолюбы –

вам «Весть» сам Бог влагает в мозг и губы».

И так мы постигаем сразу:

Б е з у м и е – суть Высший Разум!»

Последний тезис непосредственно подводит нас к идеям другого автора, сами названия некоторых работ которого («Прочь от реальности», «Диалог с безумием», «Словарь безумия»), побуждают взглянуть на гносеологический аспект основного вопроса философии с психиатрической, так сказать, точки зрения. Согласно выдвинутой В.П. Рудневым «гипотезе о множественности психических миров» утверждается, что «для сангвиника, истерика, ананкаста, параноика и шизофреника не существует общей фундаментальной реальности – для каждого из этих групп имеется своя реальность». То есть постулируется «существование множества психических миров для каждого характера или расстройства. Патологическое увлечение нормой (за таковую автором признаётся «тот тип психического мира, который оказывается свойствен сангвинику-циклоиду» − В.О.) приводит к выделению особого психического типа – нормоза, не признающего иных психотипов». При этом, на вопрос собеседников в связи с пафосом книги Руднева «Прочь от реальности»: «от какой именно реальности следует бежать восвояси?», автор ответил: «От реальности сангвиника-циклоида, который монополизирует иные психотипические реальности». То есть, получается, что «бежать прочь» нужно как раз от того, что им же и признано в качестве психической нормы, соответствующей «психически нормальному человеку», более или менее адекватно отражающему объективную действительность, которая автором подменяется её психологическим, пансемиотическим или панлингвистическим, восприятием человеком. Ибо Руднев не согласен с «чувственным пониманием реальности, потому что такое её понимание ничем не отличает реальность гусеницы от реальности человека» Естественно, что в соответствии со своей философской позицией лингвистического идеализма, или лингвосолипсизма, он и даёт следующее «определение человеческой реальности»: «Реальность есть нечто иное, как знаковая система, состоящая из множества знаковых систем разного порядка, то есть настолько сложная знаковая система, что её средние пользователи воспринимают её как незнаковую. Но реальность не может быть незнаковой, так как мы не можем воспринимать реальность, не пользуясь системой знаков» (там же, с. 237). Совершенно очевидно, что здесь налицо очередной вариант подновлённого берклианства. Поэтому, естественно, и моя реакция на это «открытие» есть в некотором роде «плагиат» вышеприведённой английской эпиграммы: ЗНАК СВЫШЕ.

«Мир – учил он – есть знаков система,

вся реальность есть в сущности знак!»

Но вот с крыши свалился кирпич – прямо в темя.

И воскликнул ученый чудак:

«До чего же болезненный знак!

Но что значит он? – вот в чём проблема.

Кто решит её: Я или Бог, или Время?

Здесь для мысли премудрой – трилемма!»

И вздохнул философский мастак:

«Психопатство – услада и бремя.

Тот нормоз, кто не думает так!

И не понял, что Руднев Вадим,

получив кирпичом знак, один

лишь остался умом невредим!»

Однако, пожалуй, с наибольшей остротой и предельной обобщённостью – на уровне основного вопроса философии в его исходном, «онтологическом», так сказать, аспекте – вопрос о сущности реальности мира поставлен в созданной Н.М. Солодухо «философии небытия». «Моя философская позиция отличается от других тем, − заявляет он – что я пытаюсь увидеть то, чего нет, учесть наличное отсутствие». Ибо, де, «всякий предмет есть то, что он не есть, и это «не есть» в бесконечно многообразных формах присутствует в каждом предмете как нерасторжимая с ним часть». Стало быть, «отсутствие не менее реально, чем наличное присутствие, небытие – реальность отсутствия, реальность несуществования. Такое понимание небытия соотносимо с бытием, под которым понимается реальность существования. В конечном счёте, бытие – это всё реально существующее, а небытие – всё реально несуществующее…. Поскольку проблема соотношения бытия и небытия шире основного вопроса философии (вопроса об отношении сознания к материи), то решение этой проблемы предшествует спору материализма с идеализмом. В силу сказанного выше для меня мир представляется в виде онтологического единства бытия и небытия, которые взаимосвязаны между собой и оказывают влияние друг на друга. Казалось бы, всё достаточно ясно и просто: есть бытие и есть небытие, надо учитывать реальность того и другого… Мне всегда интуитивно казалось, что если бы в мире ничего не было, то это состояние было бы более естественным, чем то, которое отягощено присутствием реально существующего. Для того чтобы ничего не было, ничего и не надо. Удивление скорее вызывает то, что мир есть в своём реальном многообразии, что в нём реально существуют разнообразные проявления нечто. Удивительно, что вообще что-то есть в мире. Ощущение такое, что для того, чтобы нечто было, необходимы какие-то или чьи-то ( выделено мной – В.О.) усилия. Вот почему странно не то, что мир может быть беспредметным, а то, что он наполнен всем реально существующим» (там же, с.321, 324-325). «Прелесть что за философия!» − сказал бы классик.

Наш отважный автор с лихвой опроверг наивного Козьму Пруткова, призывавшего: «Плюнь в глаза тому, кто скажет, что можно объять необъятное!». Ибо он одним махом в своей философии небытия «объял» не только необъятное существующее, но и необъятное несуществующее. И я не мог, конечно, не выразить по сему поводу своего рифмованного восхищения:

Б Ы Т И Е Н Е Б Ы Т И Я

Вам не странно, что мир не пуст

и не заполнен н е б ы т и е м,

что он е с т ь для ума и для чувств,

и для жизни, и дел, для идей и поэм?!..

Доказал ведь Натан Солодухо,

что «н и ч т о есть субстанция Мира».

И поёт нам натанова лира:

«н и о ч ё м мыслить проще для духа!»

Сочиняет философ трактаты,

что «отсутствием вещи богаты»:

скажем, «если у вас нету тёти»,

вы с бестётности свойством живёте….

«Философия небытия»?! В этом прелесть для мысли своя!

Формулируй, восторг не тая: «ЕСТЬ НИЧТО - значит НЕТ НИ…чего!"

По сути дела, по логике его, мы имеем здесь, как, впрочем, и во всех вышеприведённых примерах, древнее, как сама философия или даже как вообще история человеческого мышления, идеологическое извращение. А именно: «сперва из предмета делают себе понятие предмета (соответственно, и о признаках его наличия или отсутствия – В.О.); затем переворачивают всё вверх ногами и превращают отражение предмета, его понятие в мерку для самого предмета. Теперь уже не понятие должно сообразовываться с предметом, а предмет должен сообразовываться с понятием». А такой ход мысли и является, как всесторонне показали и доказали ещё в позапрошлом веке известные авторы «Святого семейства» и «Немецкой идеологии», ничем иным, как «чистой идеологией, выведением действительности не из неё самой, а из представления». Да-да, подобные спекулятивные (или, как теперь больше любят говорить, «дискурсивные») конструирования и реконструирования мира из тех или иных результатов мышления – будь то «самость», «знак», «небытие» и т.д. и т. п. − «и есть идеология, та идеология, которой до сих (до возникновения марксизма – В.О.) страдали и все разновидности материализма», не понимавшего «зависимости мышления во всяком данном случае от исторических материальных условий» (см.: К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., 2-е изд., т.20, с. 97, 630). Логику подобного «идеологизма» (марксов термин), имманентно присущего «чистой, совершенно философской философии», или «обособленной философии» (выражения Энгельса), молодой Маркс сформулировал лапидарно как раз в процессе своего освобождения от очаровывающего влияния гегелевской философии, в которой, как в «философии по преимуществу», логика идеологизирования находит своё завершение: «В обыденном мышлении всегда оказываются налицо готовые предикаты, которые оно отделяет от субъекта. Все философы делали из самих предикатов субъекты» (там же, т. 2, с.170; т. 20, с. 630; т. 42, т. с. 159; т. 40, с. 78). Как известно, тот, кто не освоил в должной мере существенные уроки прошлого, обречён на то, чтобы неизбежно переживать (и бессознательно пережёвывать!) это прошлое в его пороках и уроках заново. Недоусвоенность марксизма в его подлинном мировоззренческо-методологическом существе, а тем более отказ от него, мстят за себя архаизацией философских исканий при всём их кажущемся новаторстве и авангардизме, даже если это «археоавангардизм».

Так, в вышеописанной «философии небытия» нам усиленно доказывают, что «вообще все абсолютные характеристики оказываются в небытии, а потому само небытие абсолютно», что «всё может начинаться с самого простого и неразвитого, в пределе – с ничего. Таковым является чистое небытие. Это абсолютное начало всего сущего». Отсюда неумолимо неизбежен высший мировоззренческий (стало быть, и методологический) вопрос: «бытие или небытие: с чего берёт своё начало мир? Этот вопрос должен быть признан исходным философским вопросом» (врассматр. изд. с. 325, 449, 550). Автор считает этот вопрос «более широким», чем основной вопрос философии. Но, во-1-х, последний, между прочим, по словам Энгельса, может, «вопреки церкви», принимать и «более острую форму: создан ли мир богом или он существует от века?» У автора же неминуемо получается как раз «возникновение» (создание, творение? Кем же, кроме Бога?) мира из небытия, из ничто, а отнюдь не его вечность. То есть, старая песня: без Бога ни до порога. А во-2-х, даже и обращаясь к Гегелю, автор теории «изначальности небытия» ухитрился игнорировать главный в данном случае урок гегелевской диалектической логики. А именно, что как философска я (т.е. диалектикологическая, сиречь, мировоззренческо-методологическая) категория, небытие, то есть чистое ничто, есть «то же самое определение или, вернее, то же самое отсутствие определений и, значит, вообще то же самое, что и чистое бытие … Чистое бытие и чистое ничто есть, следовательно, одно и то же. Истина состоит не в бытии и не в ничто, а в том, что бытие – не переходит, а – перешло в ничто, и ничто – не переходит, а перешло в бытие. Но равным образом истина заключается не в их неразличённости, а в том, что они не одно и тоже, что они абсолютно различны, но столь же нераздельны и неотделимы и что каждое из них непосредственно исчезает в своей противоположности. Их истина есть, следовательно, это движение непосредственного исчезновения одного в другом: становление; такое движение, в котором они оба различны, но таким различием, которое столь же непосредственно растворилось» (Гегель. Соч., т. 5. Наука логики. М.: 1937, с. 67-68). Подобного рода категории «Логики с большой буквы» (которая и осталась в марксизме от философии «в старом смысле слова») есть не что иное «сокращения», в которых мы охватываем, сообразно их общим свойствам, множество различных чувственно воспринимаемых вещей», есть, значит, «чистое создание мысли и абстракция», как писал Энгельс о «материи как таковой» (К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т.20, с. 550, 570). Строить из них мир – в этом и состоит мистицизм спекулятивного конструирования, вершиной которого и был гегелевский абсолютный идеализм. Отсюда и мой резюмирующий вывод:

ВЫВОДИТЬ МИР ИЗ НЕБЫТИЯ ИЛИ ИЗ БОГА - ЕДИНА СУТЬ.

Осознали элеаты не случайно

и отстаивали эту мысль отчаянно:

«будь небытие абсолютно и изначально,

то для бытия была бы участь печальна.

Ведь из ничто не может ничего родиться,

И в этом может каждый убедиться:

попробуй создать дом из абсолютной пустоты

- с натуги и сдуру свихнёшься ты!

Известно из мифов, что только Бог

из ничего творить нечто мог.

Философия небытия не тем ли и убога,

что обойтись не может без понятия Бога?!

А философ, на чудо божье уповающий,

- не за соломинку ль схватился утопающий!?!

Итак, вопросы, поставленные в начале этих заметок, в особенности о самой сути философии и современного философствования как специфической формы сознания − эти вопросы, как показали вышеприведённые примеры, явно нуждаются в рассмотрении заново. И именно на базе той революции в философии, которая была совершена марксизмом, уроки которого так лихо игнорируются большинством современных авторов. Этому и посвятим следующую статью, нацеленную, можно сказать, на «воспоминание» некоторых подзабытых истин марксистского решения проблемы. Поскольку в связи с известными процессами и событиями оно большей частью, как сказано, игнорируется или оказалось в забвении. А это не есть хорошо. Будущее за подобное беспамятство или ренегатство наказывает. Как говорится, Бог (сиречь История) долго терпит, зато больно бьёт.