Четвертая фаза (имперская древность)

Кризис обществ третьей фазы был вызван тем, что внутри каждого отдельного общества рост прибавочного продукта после первых блестящих успехов цивилизации сильно замедлялся и даже приостанавливался.

Производительность труда в течение третьей фазы значительно возросла. Это было связано с освоением орошаемого земледелия, но также с новыми достижениями в области ремесла – выплавкой медной, а позже и железной руды, технологией бронзы,– с введением плуга, гончарного круга, ткацкого станка, с проведением ирригационных каналов и изобретением первых водоподъемных устройств. В дальнейшем, однако, производительность не только не росла, но иногда даже снижалась. Так, в месопотамском сельском хозяйстве из-за истощения и засоления почвы в результате нерационального орошения более ценные культуры (пшеница) были вытеснены менее ценными (ячмень). Рост нормы эксплуатации также упирался в естественные границы: известное усовершенствование ручных орудий не могло привести к значительному увеличению производительности всё того же ручного труда.

Наконец, и последний резерв увеличения абсолютного количества производимого продукта – естественный прирост населения – также иссякал. Во второй (первобытнообщинной) фазе и особенно в начале третьей фазы (ранней древности) прирост населения был действительно велик по сравнению с первой, собственно первобытной фазой, и мы наблюдаем увеличение числа населенных пунктов. Однако при возникновении урбанизации мы сталкиваемся с общей закономерностью всякого прогресса: за него нужно платить, и плата в конечном счете превышает выгоду от него. Крайняя скученность населения городов при полном отсутствии общественной гигиены приводила к частым эпидемиям и к повышенной детской смертности. Выживаемость детей в условиях как первобытности, так и ранней древности, видимо, не превышала даже вне городов средней цифры два-три ребенка на одну женщину в возрасте, способном к деторождению, т. е. примерно соответствовала норме, едва достаточной для поддержания данной численности населения. К этому добавлялись ежегодные войны, в некоторых регионах приводившие к катастрофическим последствиям (например, к практической гибели ханаанейской цивилизации в Палестине к концу II тысячелетия до н. э. из-за ежегодного безжалостного разорения страны египетскими войсками; это привело к заселению страны пришедшими из пустынно-степной зоны израильскими племенами, находившимися во второй фазе развития) [39].

Государствам приходилось искать вовне дополнительные источники изымаемого продукта.

До начала I тысячелетия до н. э. существовали государства только трёх типов: мелкие «номовые» княжества; неустойчивые конгломераты таких государств, где более слабые платили центральному, более сильному определенную дань и оказывали ему по требованию военную помощь; наконец, относительно крупные царства, объединявшие целый речной бассейн. Единственным довольно стабильным государством последнего типа был Египет (хотя периодически и разваливавшийся и приходивший в хаотическое состояние из-за гипербюрократизации системы изъятия и распределения продукта). Всеобщий кризис обществ третьей фазы привел к необходимости решительных изменений.

Одним из способов привлечения внешних ресурсов был неэквивалентный обмен: в торговле продукт, конечно, не создаётся, но зато он перераспределяется, и можно попытаться перераспределить его с целью увеличения доходов господствующего класса наиболее сильных государств. В ранней древности постоянно и равномерно действующего международного рынка не существовало, и купцы, привозившие товары, в которых остро нуждались земледельческие общества, но которые производились в других местах, могли получать баснословные прибыли. Торговая прибыль в государствах ранней древности усиливала имущественное расслоение и имела тенденцию превращаться в ростовщический капитал. Большинство хозяйств из-за их сезонности (едва ли не как правило) не могли обойтись без кредита, а он принимал ростовщическую форму. Прогресса из этого не получалось.

Делались попытки вести торговлю через государственный аппарат. Этот способ оказался невыгодным: за пределами страны контроль над торговыми агентами был невозможен, и дело сводилось к их частной наживе, а контроль внутри страны был неэффективен ввиду крайней бюрократичности аппарата.

Можно было предоставить международную торговлю частным лицам (что мы кое-где в ранней древности и наблюдаем), а роль государства свести к сбору пошлин князьями. Это значило, что успех и неуспех международной торговли всецело будет зависеть от благоразумия или жадности князей, через земли которых проходили купеческие экспедиции. Но так как кризис в том и состоял, что государства рассматривали изымаемый ими продукт как недостаточный, то рано или поздно побеждала жадность. Когда купцов начинали чересчур обирать или когда грабили их перевалочные центры (как это делали цари Ассирии), они попросту прекращали торговлю (тем самым, приводя экономику торгующих государств к упадку) или меняли направление торговых путей в обход более сильных царств – с Евфрата в Сирию, из Сирии на островные владения Финикии, оттуда – в Карфаген и мир греческих полисов [40].

Задачей государства теперь стало увеличение изымаемого продукта за счёт внешних ресурсов без привлечения торговли, что привело повсеместно к созданию империй. С их появлением началась новая, четвертая общественно-историческая фаза – развитого древнего общества,– сопровождавшаяся переменами в технологии (прежде всего военной) в государственном устройстве, а также в области социальной психологии. Революционный переворот между этими двумя фазами не происходил, но происходили грандиозные военные завоевания, вносившие радикальные перемены в структуру обществ, и нередко эти перемены определялись выдающимися лидерами.

Такие грандиозные завоевания стали возможны вследствие громадного шага вперед в развитии военного дела, а это-развитие стало возможно благодаря существенному технологическому скачку – переходу от бронзового к железному веку.

Железо труднее выплавлять из руды, чем медь, его труднее обрабатывать, чем бронзу, а литейные качества его ниже. Кроме того, на воздухе оно быстрее ржавеет. По всем этим причинам технология производства железа в фазе ранней древности была мало развита; известны лишь отдельные, случайные образцы железных изделий этого периода, главным образом украшения. Во II тысячелетии до н. э. монополистами производства железа были племена северо-востока Малой Азии, и хеттские цари ревниво оберегали эту доходную монополию [41].

С начала I тысячелетия до н. э., с падением хеттов, препятствовать вывозу железа стало некому; создается «железный путь» – от месторождений металла к греческим городам. Южного Причерноморья и по долине Евфрата на Ближний, Восток. Но секрет добычи железа из руд был вскоре раскрыт и в ряде других стран; выяснилось, что железные руды имеют очень широкое распространение на земной поверхности. В IX–VII вв. до н. э. в Европе и на Ближнем Востоке было открыто производство углеродистого железа, которое можно было подвергать закалке,– «стали»!

Только с массовым внедрением производства «стали» мы можем говорить о наступлении железного века. Стальные инструменты делали возможными более успешную обработку земли, вырубку лесов под пашню, прокладку оросительных каналов в твердом грунте, создание более совершенных оросительных устройств; они революционизировали кузнечное, столярное, кораблестроительное ремесла, и прежде всего оружейное.

Вместо кинжалов, топориков и легких копий пехотное войско было теперь вооружено мощными мечами. Появились шлемы, закрывающие щеки, шею и подбородок, латы, поножи, щиты со стальной обивкой, более совершенные луки и стрелы. Уже не могло быть и речи о том, чтобы взятый в плен и обращенный в рабство мужчина, получив в руки лопату или мотыгу, был опасен для охраны. Рабство получило гораздо более широкое развитие. Завоевания могли стать более обширными и более прочными.

Кораблестроение помогло созданию приморских колоний финикийцев и греков, позволило вести регулярную войну на море. Одомашненные кони, прирученные для сопровождения стад и для военных целей сначала только в Восточной Европе и за Уралом, распространились теперь по всем цивилизованным странам, где были введены сначала колесницы, а потом конница. (Заметим, что в хозяйственных целях лошади не использовались, так как подковы были придуманы гораздо позже.)

Центрами образования империй стали не те области, которые и ранее были наиболее развиты, а те, которые были лучше всего стратегически расположены и имели доступ к путям, соединявшим регионы новых производств. Первой такой областью стала Ассирия на р. Тигр.

Точнее сказать, первую заявку на создание «мировых империй» сделали в I тысячелетии до н. э. в Передней Азии Урарту, Элам и Ассирия. Урарту имело относительный успех, включив непосредственно в свой состав все Армянское нагорье (Восточную Анатолию) и часть Закавказья. Признаком сложения новой фазы в истории здесь явилось вытеснение локальных генеалогических пантеонов единым культом общегосударственного бога Халди. Его храмы с приданными им скотоводческими хозяйствами (для обеспечения жертвоприношений) основывались в каждой завоеванной долине – ничего подобного не делали другие ранние государства [42].

Урарту сравнительно быстро пало под воздействием различных внешних сил. Об Эламе мы знаем очень мало. Зато подробно нам известно об Ассирии. Это была первая «мировая держава». Чтобы понять, как же она могла возникнуть, нужно учесть следующее.

Если с точки зрения господствующего класса складывавшейся империи речь шла об увеличении изымаемого продукта, то с точки зрения общества в целом речь шла об обеспечении расширенного воспроизводства, без которого никакое развитие производительных сил невозможно. Расширенное же воспроизводство требует определённого стабильного соотношения производства средств производства и производства предметов потребления. Все области, охваченные древними цивилизациями, и смежные с ними можно рассматривать с точки зрения их роли в общественном разделении труда. Основные земледельческие страны были производителями, прежде всего предметов потребления (хлеба, текстиля и т. п.), в то время как области горные и степные – средств производства (металла, тяглового и вьючного скота, кож и т. п.). Население земледельческих стран этого периода потребляло крайне мало мяса, хлебом же, шерстью и текстильными изделиями могло обеспечить себя само. На строительство шли местная глина и тростник.

Для правильного функционирования общественного расширенного воспроизводства в масштабах целых регионов древних цивилизаций области первого и второго типа (или «подразделения») должны были быть насильственно, но надёжно объединены. В этом заключалась функция империй. Империи представляли собой довольно неустойчивые образования – слишком сильны были центробежные силы, но на месте разрушавшейся империи неизменно возникала новая. Первой такой империей была Ново-Ассирийская, охватившая всю Переднюю Азию (кроме Урарту и Малой Азии, IX– VII вв. до н. э.); за ней последовали Ново-Вавилонская и Мидийская (VII–VI вв. до н. э.), за ними Персидская Ахеменидская, основанная Киром,– она уже захватила территорию от Эгейского моря до долины Инда, от Египта до Амударьи и даже Сырдарьи (VI–IV вв. до н. э.); позднее возникли эллинистические империи. Аналогичными были империя Маурьев (цари Чандрагупта и Ашока) в Индии (IV– II вв. до н. э.), империя Цинь (от реформ Шан Яна до императора Цинь Ши Хуан-ди, IV–III вв. до н. э.) и сменившая её империя Старшей династии Хань (основана императором Лю Баном; с III по I в. до н. э.). Большинство этих империй было основано выдающимися лидерами, яркими личностями, хотя по своим характерологическим чертам они расходились: от кровожаднейших тиранов (Цинь Ши Хуан-ди) до покровителей наук и культуры (Александр) и людей, обладавших терпимостью даже при наличии официального культа (Ашока). Историческая их роль, тем не менее, была жестокой и в принципе примерно одинаковой [43].

Своеобразное и исторически весьма значительное явление представляла собой ранняя Римская империя (I в. до н. э. – III в. н. э.); поздняя Римская империя (III–IV вв. н. э.) представляет собой уже переход к следующей фазе общеисторического процесса.

Экономический смысл возникновения и существования древних империй, как явствует из уже изложенного, заключался в следующем. Для того чтобы обществу, повсеместно переживавшему к концу эпохи бронзы период многолетнего застоя, перестать топтаться на месте (в бесконечной цепи возвышений, смены и гибели и вновь возвышений мелких государств), нужно было обеспечить расширенное воспроизводство (без него никакое развитие производительных сил невозможно) и тем самым достичь определенного стабильного соотношения областей, производивших в избытке продукты потребления, и областей, производивших средства производства.

В горных районах условия для развития сельского хозяйства были хуже, чем в областях цивилизаций речных долин. Но зато их специализация на рудной промышленности не зависела от необходимости периодически вкладывать средства, например, в посевное зерно, а также от доступности или недоступности тяглового скота и пастбищ или фуража для него. В то время как любое земледельческое хозяйство переживает сезонные перерывы в производственном цикле (а неблагоприятные климатические условия– такие, как эпоха засух, наступившая во II тысячелетии до н. э.,– могут нарушить или даже вообще прервать сельскохозяйственные циклы), в горнорудной промышленности сезонность не играет никакой роли, и единственно необходимые затраты заключаются в периодической смене орудий труда и рабочей силы.

В наше время естественно было бы искать объединения регионов в налаженном международном обмене. Но на рубеже II и I тысячелетий до н. э. этому мешали непреодолимые препятствия. Источники сырья в горных районах перестали в то время быть легкодоступными, так как зоны между ними и основными производителями продуктов питания (такими, как Египет и Месопотамия) находились под контролем достаточно сильных ранних государств, а это (при склонности князьков к насильственному захвату торговых путей и торговых центров – и к их полному разорению) служило существенным препятствием для развития международной торговли. В то же время внутреннее развитие районов производства минерального сырья и лесных районов привело к тому, что они могли обеспечить самих себя пищевой и текстильной продукцией в достаточной мере; сырье, ранее задешево вывозившееся, можно было теперь перерабатывать и на месте [44].

Выходом из положения могло быть не просто продолжение взаимного ограбления соседей (что не вело к налаживанию расширенного воспроизводства на всей территории цивилизованного мира), а, как уже отмечалось, обязательное насильственное объединение обоих «подразделений» общественного производства – средств производства и продуктов потребления. Империи, которые отныне сменяли одна другую на всей территории древнего мира, должны были решать именно эту задачу. При этом внутренний обмен в пределах империи начинает играть весьма важную роль. Это находит отражение в повсеместном введении денег (монеты). Серебряный лом в прошлом играл роль преимущественно меры стоимости – реальное серебро редко шло в уплату. Теперь впервые возникает собственно денежный, а не только товарный обмен. Монета была изобретена в Ахеменидской империи в конце VI в. до н. э. и в Китае почти в то же самое время (в период Чжань-го, т. е. ещё до образования империи).

Есть закономерность и в технологическом уровне фазы имперской древности. Заметим соотношение периодов возникновения железного века в различных частях мира и периодов возникновения империй (исключим при этом Средиземноморье, которое шло особым путем развития):

	Массовое введение железа	Установление имперского строя
Ближний Восток XI–IX вв. до н. э.	XI–IX вв. до н. э.	IX–VIII вв. до н. э. (Ассирия)
Индия	VII–VI вв. до н. э.	IV в. до н. э. (Маурья)
Египет	VI–V вв. до н. э.	IV–III вв. до н. э. (Птолемеи)5
Китай	V–III вв. до н. э.	III в. до н. э. (Цинь)
Япония	VI в. н. э.	VII–VIII вв. н. э. (На-ра)

Промежуточные двести лет соответствуют фазовому переходу от третьей к четвертой фазе [45].

Подчеркнем ещё раз, что движущей силой было не введение технологии железного века само по себе, а, во-первых, необходимость объединения регионов производства средств производства и регионов производства средств потребления и, во-вторых, введение производства стали не только в ремесле, но, прежде всего в военном деле (стальные мечи, кольчуги или латы, шлемы).

Империи, или так называемые мировые державы, принципиально отличались от сравнительно крупных конгломератов княжеств, образовывавшихся в фазе ранней древности. Во-первых, империи насильственно объединяли непременно территории, неоднородные по своей экономике и экономическим нуждам, по географическим условиям, по этническому составу населения и по культурным традициям. Во-вторых, если крупные государства-конгломераты в основном не нарушали традиционной структуры управления подчиненных стран, то империи, напротив, подразделялись на единообразные административные единицы (области, сатрапии, провинции). Всё государство в целом управлялось из единого центра, а автономные единицы если и сохранялись в пределах империи, то (во всяком случае, на первых порах) имели совершенно подчиненное значение; империи стремились низвести их до уровня своих обычных территориально-административных подразделений, хотя в то же время не спешили уравнять их жителей с жителями государства-завоевателя.

Ранние империи как огромные машины для ограбления множества народов не могли быть устойчивыми образованиями, потому что простое ограбление было только перераспределением и не могло достаточно обеспечивать расширенное воспроизводство и развитие производительных сил. Грабительская политика империи вступала в противоречие с потребностями нормального разделения труда между включенными в её состав областями; торговые нити, как уже упоминалось, вскоре были перенесены за пределы империй – в финикийско-греко-римский полисный мир (VII–IV вв. до н. э.), на «шелковый» путь, не контролировавшийся Китайской империей (I в. до н. э. – II в. н. э.), и т. п.

Чем более вырастали империи, тем менее они оказывались стабильными, но вслед за падением одной империи сейчас же возникала другая. На Ближнем Востоке вслед за Ассирией появились Ново-Вавилонская и Мидийская империи, затем Ахеменидская, затем Селевкидская, затем Римская, Парфянская; в Индии империя Маурья сменилась империей Кушан (II в. до н. э. – IV в. н. э.), а та – империей Гупт (IV–VI вв. н. э.); в Китае империя Цинь (III в. до н. э.) быстро сменяется империей Хань (II в. до н. э.). Империи возникали вновь и вновь потому, что принудительное объединение областей производства средств производства и производства предметов потребления все время оставалось для общества поздней древности жизненной необходимостью [46].

Постепенно выяснилось, что для империи помимо армии и общеимперской администрации необходим ещё один механизм. Он призван был обеспечить реальное функционирование расширенного воспроизводства в условиях существующих производительных сил и производственных отношений и при этом быть гарантированным от произвольного имперского вмешательства. Механизм этот вырабатывался постепенно, встречая на первых порах решительное противодействие армии и администрации, которые видели в нем подрыв монопольного единства империи; тем не менее, он рос и развивался, хотя в неодинаковой степени в различных империях древнего мира. Наилучшим механизмом явилась система независимых, самоуправляющихся городов внутри целостной империи – центров ремесла и торговли. Отсутствие слишком сильного царского вмешательства и налоговые привилегии создавали благоприятные условия для развития товарного хозяйства и весьма значительного роста богатств господствующего класса, а мир в пределах империи обеспечивал безопасные связи с сырьевыми районами и районами сбыта товаров.

В Западной Азии этот процесс хорошо прослеживается уже при империи Ахеменидов (VI–IV вв. до н. э.), но получает мощный толчок после завоеваний Александра (IV в. до н. э.), когда на Восток была распространена, хотя и в подчинении верховной имперской власти, греческая модель полиса. Она просуществовала, постепенно хирея, в течение всего времени существования эллинистических империй, созданных преемниками Александра: Птолемеями (в Египте и за его пределами), Селевкидами (на Ближнем и отчасти Среднем Востоке) и Аршакидами (в Парфии и Армении),– а затем и римлянами. Менее всего был затронут полисной системой Египет, в основном сохранивший архаические черты государственной бюрократической эксплуатации. Самоуправляющиеся республики были известны и в Индии, где они создавались до эпохи Маурья, но здесь имперские власти не сумели ими воспользоваться, и они захирели очень рано. В Китае при империи Хань наблюдаются известные послабления для торгово-ремесленной прослойки населения и значительный рост городов, самостоятельность которых, однако, была несравнима с парфянскими грекоязычными полисами. Все же они выполняли (особенно вначале) свою роль по стабилизации обмена между районами производства средств производства и районами производства продуктов потребления. Отсутствие полисной системы в Индии и Китае способствовало более скорому падению здесь империй древнего типа и переходу к раннему средневековью [47].

Главным эксплуатируемым классом в фазе поздней (имперской) древности на обоих её этапах являлись не рабы, а некоторая часть населения, имевшая разные наименования в различных империях (лаой в эллинистических империях, шудры (и дасью) в Индии, цзянь-минь в Китае, колоны в Римской империи). Рабство существовало в течение обеих фаз древности и всех последующих фаз истории, однако почти всегда (за исключением отдельных регионов и отдельных периодов) играло вспомогательную роль.

Неясно, можно ли вообще считать рабов отдельным классом или их следует считать низшей прослойкой класса древних подневольных людей, которых мы предложили условно обозначать как илотов. Люди, принадлежавшие к этому классу, обязаны были создавать избыточный продукт в пользу господствующего класса (этот класс часто принимал форму военной аристократии или бюрократии). Продукт мог изыматься в форме простого налогообложения (в Касситской Вавилонии во второй половине II тысячелетия до н. э., затем в Ассирии, в ханьском Китае и т. п.) или же в виде оброка и барщины. Если он взимался в форме налога, то мог переуступаться государством определённым чиновникам и/или военачальникам, а также их потомству или поступать непосредственно государству и распределяться среди господствующего класса каким-либо другим способом.

Сохранение полисной системы было характерно для наиболее могущественной и высокоразвитой (и самой богатой) империи поздней древности – Римской. Важнейшая её особенность заключалась в том, что завоевания здесь велись не каким-либо царем отдельного традиционного государства, а самим полисом Рим. Предпосылки превращения римской городской республики и зависимых от нее областей в империю были созданы при полководце и диктаторе Юлии Цезаре, убитом республиканцами в 44 г. до н. э. и затем при Августе, собственно основоположнике Римской империи. Оба, однако, считались (как и длинный ряд их преемников) республиканскими магистратами. Основная часть Средиземноморья была завоевана ещё республиканским Римом, и даже после установления империи Цезарем и Августом полисы повсеместно являлись её важнейшей структурной частью.

Использование, хотя и в урезанном виде, полисной системы (и даже распространение её на новые регионы) придало Римской империи стабильность, которой были лишены индийские и китайские империи поздней древности. В привилегированном положении находились граждане самого Рима, однако по мере утраты независимости подчинёнными полисами и все большей формализации их институтов наиболее выдающимся гражданам полисов тоже стало дароваться римское гражданство, пока, наконец, в 212 г. при императоре Каракалле оно не было даровано вообще всем свободным в империи. Отсюда само понятие гражданства, как оно было» создано в греческом полисном мире в середине I тысячелетия до н. э., потеряло смысл: римское, гражданство стало означать просто подданство Риму и подверженность римскому налогообложению. Это, как мы увидим, было первым шагом к переходу к ещё одной, пятой фазе в истории человечества [48].

Наиболее существенной чертой, отличающей фазу поздней (имперской) древности от средневековья, является стабильное сохранение лично-свободного крестьянства (оно, хотя и обязывалось платить налоги и нести воинскую службу, не было собственностью какого-либо лица или государственного органа), а также свободных горожан. Древность кончается не тогда, когда кончается рабская эксплуатация (она продолжается и в средневековой, и в капиталистической фазе, и в условиях так называемого развитого социализма). Древность завершается тогда, когда прекращается личная свобода.

Можно ли считать позднюю древность способом производства, отличным от способа производства ранней древности (особой «формацией», или фазой)? Уровень развития производительных сил и средств насилия (оружия) совершенно различен для ранней и поздней древности и в последней опирается на совершенно новую технологию (железный век, ранняя форма стали). Характер эксплуатации низшего класса в поздней и ранней древности отличается мало, однако В. П. Илюшечкиным было показано, что формы эксплуатации не привязаны строго к той или иной фазе исторического развития. Различаются, с моей точки зрения, формы собственности: если для ранней древности характерно противопоставление дворцово-храмовой и общинно-частной форм собственности и почти полное отсутствие регулярного налогового обложения, то для поздней древности – во-первых, сосуществование государственной собственности и собственности частной, во-вторых, разная степень сословной разделённости свободного населения (в Индии – «варны»: жрецы, воины, прочие «дваждырожденные», т. е. полноправные; право гражданства в полисе есть тоже, конечно, сословная принадлежность!) с разным объемом собственнических и гражданских прав («свобод»), причем и эксплуатируемый класс (включая иногда рабов) не полностью лишён собственности на средства производства или, по крайней мере, стабильного владения ими. На то, что имперская древность является одной из закономерных фаз всего исторического развития, указывает и её примерно синхронный и универсальный характер (от Атлантического океана до Китая и, по-видимому, даже до Японии). Не нужно говорить, что политическая надстройка имперской древности тоже отлична от политической надстройки ранней древности.

Имперская древность отделена от ранней древности не социальным переворотом снизу (народной революцией), а закономерным фазовым переходом, в течение которого создавались все необходимые признаки новой фазы («стальное» оружие, имперская идеология, новые формы эксплуатации труда и организации господствующего класса) [49].

Становление государств имперской древности знаменует переход к новой исторической фазе; с точки зрения традиционной марксистской теории между ними должна бы лежать грань насильственного переворота. Таковым можно считать совершавшееся повсюду насильственное завоевание империями обществ типа ранней древности. Но если это и была революция, то революция сверху. Следовательно, и социально-психологические механизмы, непосредственно двигавшие этим переворотом, надо искать не в идеологии масс – те повсеместно держались за старое,– а в психологии образующегося имперского господствующего класса. Хотя мы видим, что в большинстве империй сохранялись прежние пантеоны и даже прежнее терпимое отношение к соседним культам, несколько иным, чем собственные, возникали и особые, ведущие – например, столичные – культы. Но появляется и ещё новая черта: верховный бог рассматривается как царь небесной империи, а прочие боги образуют вокруг него придворный штат. Так было на большей части Ближнего Востока и в Римской империи. В Китае культ безличного, но сознательного божественного «Неба» активно начинает вытеснять местные архаические культы ещё до начала имперского периода. В ряде стран наблюдается и обожествление царя.

Но если имперская революция происходит вне воли и ведома народных масс, то среди народных масс под влиянием тех же социально-политических и экономических процессов зреют новые социально-психологические побуждения, имеющие далеко идущие исторические последствия.

Усложнение технологии и социальных отношений уже в период ранней древности привело к пониманию того, что причинно-следственные связи являются не только мифологическими. Всё более неудовлетворенным оставалось социально-психологическое побуждение к защищённости, «справедливости». Роковой вопрос «почему?» вставал всё болезненнее. Он звучит в замечательных произведениях древности – ещё глухо в вавилонском «Эпосе о Гильгамеше», громко в поэмах «Вавилонская теодицея» и «Невинный страдалец» и в библейской «Книге Иова» (I тысячелетие до н. э.). Глухо звучит он даже в некоторых, в целом очень архаических ведических поянах Индии того же времени. В дальнейшем в этом регионе вырабатывается учение об индивидуальном спасении путем освобождения себя из рабства чувственного мира от «узнавания» вечных начал бытия (Упанишады, VII–II вв. до н. э.?) [50].

Но этим дело не ограничивается: возникают учения универсального, не локального характера, которые ставят во главу угла добро, этическое начало. При этом (на первых порах) либо вовсе отрицается существование каких-либо-божеств (как в раннем джайнизме, VII в. до н. э., созданном Джнатрипутрой, или Натапуттой; джайнисты видели освобождение от зла в крайнем аскетизме), либо божествам приписывалось совершенно второстепенное значение, как в буддизме, созданном Сиддхартхой Гаутамой, или Буддой, в VI в. до н. э.

По учению Будды, отрицавшему традиционное сословное деление индийского общества, этически правильное поведение в конечном счете ведет к личному освобождению любого человека от мирских страданий (в нирване). Те, кто приобщился к такому освобождению, могли отказаться от нирваны и стать бодхисатвами, которые способны помогать страдающим (это, по-видимому, концепция более позднего буддизма). Сам Будда проповедовал устно; письменный буддийский канон, весьма объёмистый, начал складываться, видимо, в III – I вв. до н. э. Буддизм был учением прозелитическим, т. е. не замыкающимся в какой-то одной человеческой общности, а вербующим сторонников.

В Китае уже в эпоху царства Западного Чжоу (XII – VII вв. до н. э.) наблюдаются признаки отмирания архаической мифологической религии, а на грани VI и V вв. до н. э. появляется учение Конфуция, впервые положившего в основу идейной жизни общества нравственное начало (жэнь – «человечность»). Это понятие, однако, не означало некой любви ко всему человечеству, а предполагало, прежде всего, любовь к семье и почитание матери и особенно отца; затем эта любовь иерархически распространялась на главу рода (впоследствии на законного начальника) и, в конечном счете, на государя. Но во главу угла был положен некий культ нуклеарной семьи как основы всех структур человеческого общества. Конфуцианская семья не обязательно мыслилась как моногамная; состоятельный человек мог основать и полигамную семью, при этом жены не были затворницами гаремов (как впоследствии в исламе); все они свободно общались с внешним миром и пользовались правом на почтение, полагающееся замужним дамам [51].

В своей первоначальной форме конфуцианство было не столько религией (хотя оно и предполагало верховный культ Неба, допуская культы и других богов), сколько философским мировоззрением и даже образом жизни. В дальнейшем конфуцианство испытало многие превращения.

В Иране и примыкающих к нему районах Средней Азии слагается на очень ранней стадии, в сущности ещё на самой грани создания ранних государств, учение Зороастра (Заратуштры), изложенное в гимнах Гат и содержащее определённые постулаты, призванные обеспечить общественную справедливость. Однако главным содержанием зороастризма стали формальные моменты: запрет гекатомб скота, культ чистых стихий – воды, огня и плодородной земли – с запретом сжигать трупы или хоронить их в плодородной земле. Но, кроме того, зороастризм обещал посмертную награду безгрешным (переходящим в рай по узкому, как волос, мосту Чинват) и (по-видимому, на каком-то более позднем этапе развития учения) приход Спасителя и царство гармонии в будущем. Дата возникновения зороастризма неясна (VIII– VII в. до н. э.?).

В особом положении оказалось население Израильского царства и в ещё большей степени – отчленившегося от него Иудейского царства в Палестине. Возникший для израильских племен ещё в догосударственный период запрет поклоняться другим богам, кроме союзного племенного бога Яхве, в результате развития движения пророков (Осии, VIII в. до н. э., Исайи и его школы, VIII–V вв. до н. э., Иеремии, VI в. до н. э., и др.) привел к концепции существования одного, вообще единого, бога. Культ единого бога (иудаизм) помимо различных ритуальных предписаний опирался на этические основы, изложенные в «Десяти заповедях», весьма близких по содержанию к пяти заповедям Будды и легших в основу европейской этики на все последующие времена. Возможно, под влиянием зороастризма в иудаизме затем выработалось учение о приходе в будущем «помазанника» – мессии из рода второго общеизраильского царя и основателя иудейской династии Давида; именно мессия создаст абсолютно гармоничное и вечное царство для израильтян; но ряд пророков, начиная с Иеремии, мыслил это будущее мессианское царство как имеющее целью объединить все вообще народы.

Как это было обычно в эпоху древности, древние иудеи были, за редким исключением, грамотны и распространившееся среди них учение и связанные с ним проповеди принимали письменную форму; их отбор и редактирование относятся в основном к периоду V–II вв. до н. э.; окончательную форму канон Библии (евр. «Танах», в христианстве – «Ветхий Завет») получил к 100 г. н. э. [52]

Начиная со II в. до н. э. внутри иудаизма возникают различные обособленные течения, придававшие этическому моменту все возрастающее значение. В начале I в. н. э. появляется Иисус, отвергавший ритуальные моменты иудаизма и придававший вере в единого Бога-Отца целиком этический характер. Иисус объявил себя (или был признан учениками) обещанным иудеям «Помазанником» («Мессией», греч. «Христос»).

Появление предполагаемого царя вечного Израильского царства представляло политическую опасность как для господствовавших в это время в Палестине римлян, так и для официальной иудейской верхушки, заинтересованной в мире с римскими властями, и Иисус был казнен распятием на кресте. Однако его сторонники объявили о его воскресении и вознесении на небеса, с тем, чтобы ему «в последнее время» прийти «судить живых и мертвых, его же царствию не будет конца». Приверженцы Иисуса продолжали считать себя частью иудейства; понадобилась энергичная деятельность Павла из Тарса для того, чтобы догматично сформулировать христианское учение, сделать его прозелитическим и распространить на всю Римскую империю – сначала среди разбросанных по ней групп иудейских беженцев, потом и вообще-народных низов, а затем и среди всего населения.

Уже события и идеи раннего христианства излагались в письменных памятниках, но традиционный текст «Нового Завета», включающий четыре истории жизни Иисуса – «Евангелия», а также «Послания» Павла и некоторых других апостолов и «Апокалипсис» – поэтическое видение конца света и установления Царства Божия на земле, сложился к III в. н. э., а окончательно был канонизирован ещё позже.

Все этические учения древних народов были оппозиционными по своему характеру, и впоследствии в сильно переработанном виде большинство их сыграло свою роль в социально-психологическом обосновании перехода от фазы имперской древности к средневековой фазе развития исторического процесса.

В Средиземноморье этически окрашенное учение греческого мудреца Сократа, умертвившего себя по приговору суда (V в. до н. э.), оказало влияние лишь на численно небольшой слой философствующей «интеллигенции»; в основном сохранились культы старого типа, характерные для многочисленных полисов и царств ранней древности. Такой ход идейного развития обусловливался сохранением, хотя и все более формальным, полисного строя внутри эллинистических и Римской империй. В период поздней империи и здесь все же возникают различные «религии спасения» (герметизм, учение орфиков, гностицизм, митраизм). Но ни одно из них: в смысле обращенности к психологическим нуждам большинства населения не могло поспорить с христианством [53].

Что касается самих империй древности, то их отношение к этико-догматическим религиям было различным в зависимости от обстоятельств. Ассирийская и Ново-Вавилонская империи довольствовались перестройкой традиционной мифологии по образцу имперской земной администрации (о попытке религиозной реформы последнего ново-вавилонского царя – Набонида мы знаем очень мало). Мидийская и Ахеменидская империи приняли зороастризм, по-видимому, в очень искаженном виде; возможно, он уже тогда включал более позднее, чем созданное самим Заратуштрой, учение о явлении Спасителя в конце времен. В то же время эти империи не только допускали дальнейшее функционирование архаических локальных культов, но и покровительствовали им. Эллинистическая и Римская империи сохраняли местные культы архаического типа, обусловив их дальнейшее существование повсеместным введением культа главного божества – покровителя империи или культа самого обожествленного императора.

Поскольку буддизм считал добродетелью покорность своей доле и проповедовал спасение только через внутреннее самосовершенствование, он редко подвергался преследованиям со стороны государства. Мало того, буддисты в сущности обещали монархам, создававшим империи, лучших подданных, более покладистых, более удовлетворенных, чем буйные брахманисты (придерживавшиеся традиционных причудливых и разнообразных индийских мифологий, а также традиционных культов), разделенные на враждебные друг другу, частью озлобленные, частью отчаявшиеся, жесткие сословные группировки (варны), нередко уже не соответствовавшие реальным социально-экономическим отношениям, существовавшим в обществе. Поэтому династия Маурья приняла буддизм как официальную догматическую религию (однако то, допуская, то, преследуя джайнизм и, безусловно, допуская архаические брахманистские и более поздние индуистские культы); отметим, что известная терпимость была вполне в духе буддизма. Нечто аналогичное происходило и при династии Кушан – наряду с буддизмом на территории Индии сохранялись и древние культы, породившие уже к началу новой исторической фазы, на основе большой религиозно-философской работы, новые авторитетные учения индуизма. Буддизм (в менявшихся формах) был отнесен на периферию – в Тибет 13, позже в Монголию, Китай, на Цейлон и, в Бирму, Японию [54].

В Китае не сложилось ничего подобного эллинистическо-римскому по происхождению полисному понятию гражданства. Наиболее полноправными являлись члены бюрократии. Поэтому идеологическое развитие приняло здесь другой характер, чем на Западе. Как буддизм не противоречил интересам нового, имперского строя древних обществ, так обстояло дело и с ранним китайским конфуцианством. Философия Конфуция отвечала на всеобщую для эпохи ранней древности тревогу относительно бессилия справедливости – не какими-либо рецептами её достижения (в конечные времена или уже сейчас, по крайней мере, для индивида), а стремлением снять эту тревогу: «Правитель да будет правителем, подданный – подданным, отец – отцом, сын – сыном». В имперский период древности конфуцианство, особенно в сочинениях мыслителя IV–III вв. до н. э. Мэн-цзы, оставалось неофициальным учением.

Что же касается локальных архаических культов, соответствовавших социально-психологическим потребностям второй исторической фазы (первобытнообщинной) и третьей фазы (ранней древности), то они вступили в противоречие с интересами государственной власти в Китае очень рано (ещё в эпоху Чжань-го). Ко времени же династии Хань центральным для всей империи был культ безличного «Неба», а император выступал как «Сын Неба». Это, однако, не исключало различных второстепенных культов либо архаического или даоистского, либо буддистского происхождения.

В силу того значения, которое конфуцианцы придавали незыблемости устоев, переходящих от предков к потомкам, они признавали каноническими пять архаических книг, пришедших из ранней древности. Из них наиболее существенны «Шу цзин» («Книга преданий») и «Ши цзин» («Книга песен») – постепенно сильно отредактированный и очищенный от архаической мифологии сборник весьма древней поэзии. Нормативными для конфуцианцев были сочинения, приписываемые самому Конфуцию, а также некоторым из его позднейших последователей.

Параллельно конфуцианству развивалось даоское учение. Оба они влияли друг на друга. Для даосов канонической книгой была «Даодэцзин», восходящая, как полагают, к IV в. до н. э. или ранее. Она приписывалась самому древнему святому мудрецу – Лао-Цзы.

Следует различать философский и религиозно-магический даоизм. Основание философии даоизма приписывается полумифическому Лао-Цзы, но она развивалась и углублялась исторически засвидетельствованными деятелями – Чжуан-цзы (IV в. до н. э.) и Лю Днем (II в. до н. э., автор книги «Хуай-нань-цзы»). Центральным для философского даоизма является понятие дао – некоего абсолюта бытия. Задача человека – «неделание» (собственно, неделание ничего «неестественного» – естественная жизнь человека не нарушает дао), т. е. смирение, удовлетворенность жизнью [55] слабостью, отсутствие стремления к знанию, к карьере. Что же касается ритуалов, искусственного упорядочения общества, войны, налогов, официальной нравственности,– всё это отвергалось Лао-Цзы. У Чжуан-цзы к этому прибавляется понимание бытия как вечной перемены, но в то же время на самом деле «все – едино»; человек должен быть «товарищем природы» и «другом и жизни, и смерти». По «Хуай-нань-цзы», бытие подобно текущей воде: вначале было небытие, из пустоты возникло дао, но она же создала вещественный мир, мир создал материальные силы, соединились начала инь и ян – женское и мужское, или негативное и позитивное; эти начала прослеживаются в мироздании вообще. Даосская космогония, в частности учение об инь и ян, была в общем освоена и конфуцианством; очень сильным было влияние даоизма на китайские формы буддизма; в особенности даосизм повлиял на тот вариант буддизма, который обычно обозначается японским термином дзэн.

Параллельно философскому даоизму развивался и религиозно-магический даоизм. Восприняв остатки очень древних культов, он получил оформление во II в. до н. э. в деятельности Чжун Даолина, великого мага и целителя, основателя целой многовековой линии учителей. Исходя из того же принципа инь и ян, религиозно-магический даоизм в то же время был склонен приписывать специальным отдельным божествам едва ли не все явления мира. Главные цели даоса – достижение счастья, здоровья, многодетности и долгожительства. К VII в. н. э. развилась система магических действий, которые должны были принести каждому верующему эти блага и дать проявиться началам «сущности», «жизненной силы» и «духа». Эти действия включали воспринятые из буддизма управление дыханием, определённую диету, омовения, медитацию, сексуальные ограничения, физические упражнения, но также применение лекарственных средств и магических предметов, а впоследствии благоприятствовали созданию алхимии, включая попытки превратить ртуть в золото.

Коснемся теперь Японии, отстававшей в своем развитии.

Несмотря на свое островное положение, она, конечно, поддерживала через моря связь с Кореей и Китаем, и Китай оказал на нее существенное влияние. Но железное оружие было введено в Японии лишь с VI в. н. э.; только тогда здесь началось сложение общества четвертой фазы – имперской древности. Эта фаза не была здесь долговременной, потому что континент жил в то время уже в фазе средневековья, а японские власти копировали континентальные образцы [56].

В конце VI в. влиятельнейший магнатский клан Сога выдвинул нового регента страны – Сётоку Тайси (593–622).

Сога и сам Сётоку задались замыслом построить в Японии государственную систему по китайскому образцу, вернее, по образцу династии Суй, правившей в это время в Китае. В качестве официальной идеологии был принят буддизм, но с добавлением положений конфуцианской этики. Эта идеология, несмотря на свою официальность, ни тогда, ни позже не вытеснила более древних верований, которые лишь намного позже приобрели более определенную форму «синтоизма». В 603 г. были установлены при дворе иерархические чины по китайскому образцу. В 607 г. было послано официальное посольство к китайскому двору, а за ним последовали группы ученых и священнослужителей для обучения.

В результате борьбы между кланами Сага сходит со сцены, и господство захватывает глава другого клана – Камагари Фудзивара. При нем тэнно (императором) стал Котоку. Новые единомышленники провели в 646 г. так называемую «реформу Тайка», в результате которой тэнно был наделен обширной властью и обожествлен, частная собственность на землю и работников была заменена государственной, знать получила места в имперской администрации и наделы от императора. (Места давались не по экзаменам, как в Китае, а по влиятельности клана.) Армия набиралась путем призыва. По закону каждый третий мужчина в возрасте от 20 до 60 лет должен был служить в войске, а в мирное время – в рабочих отрядах. Эту реформу не удалось провести полностью, особенно в отдаленных районах. Уже к VIII в. начинают создаваться частные (магнатские) владения аристократии. Возникают богатые буддистские монастыри.

В 710 г. была основана первая постоянная имперская столица – Нара. Именно с этого времени Япония может считаться империей. Была создана имперская почтовая связь, впервые начала чеканиться монета. Развивается поэзия, и зарождается историография.

К началу IX в. при тэнно Камму столица из Нары была перенесена в Хэйан (ныне – Киото). Одновременно происходили бегство крестьян с государственной земли, коммендация ими себя знатным домам.

Период Нары, будучи кратковременным (всего около 100 лет), может быть определён как составляющий слаборазвитую, непоследовательную четвертую фазу имперской древности. На это указывают такие диагностические признаки, как железные оружие и орудия, централизация государства, обожествление монарха, введение официального вероучения (буддистского; однако отношения между властями и буддизмом, как видно, были довольно неопределенными).

Подытоживая, можно сказать, что для фазы поздней (имперской) древности характерно более или менее активное насаждение определённых культов, направленных на усиление империи и даже на обожествление монарха, что поддерживает действенность социально-психологической потребности «быть как все». Мифологическая идеология прошлого не полностью вытесняется, а приспосабливается к имперским условиям, но повсюду продолжает существовать (менее всего в Китае). Одновременно нельзя не отметить, что крестьяне и ремесленники остаются свободными (хотя и облагаются налогами) и поставляют воинский контингент. Именно это обстоятельство обусловливает сохранение архаических, общинных по своему происхождению культов. Но в то же время среди многих слоёв населения под влиянием побуждения к преодолению «несправедливости» (всё резче ощущаемой в период господства мощной центральной власти) возникают религиозно-этические учения. Эти учения готовят социально-психологический кризис общественного строя эпохи имперской древности. Подводя к новой исторической фазе, они ещё не сразу принимают догматическую форму [57].

Остановимся, наконец, на культурных и научных достижениях обеих фаз древности. О развитии технологии в фазе имперской древности мы уже говорили выше. Важнейшим культурным достижением эпохи всей древности было отделение научного, неэмоционального познания от познания мифологического. Это произошло впервые в полисном мире ещё ранней древности; здесь, как нигде, были созданы условия для свободы мышления. Впервые наблюдается отделение философии от религии – явление, характерное прежде всего для античного мира, создавшего философов, которые оказали очень существенное влияние на передовую мысль как в Европе, так и в Западной Азии. В VI–III вв. до н. э. это – Гераклит, Сократ, Платон, Аристотель, Эпикур, а в имперский период – Эпиктет, Сенека и даже император Марк Аврелий (все они занимались преимущественно нравственной философией); позже появляется учение неоплатоников, уже религиозно-философское. История как наука имеет свои истоки, прежде всего в работе грека Фукидида (V в. до н. э.). Китай имел своих замечательных историков: Сыма Цяня (II в. до н. э.) и Бань Гу, основателей также и китайской литературной прозы. Эта же историческая фаза создала китайских философов. Учение Конфуция (VI в. до н. э.) вначале имело философский характер; вероятно, философом можно считать полумифического Лао Цзы (дата неясна). Уже в V фазе выдающимся философом-материалистом, выпадавшим из общей китайской традиции, был Ван Чун (I в. до н. э. – I в. н. э.).

В Индии тоже можно назвать ряд выдающихся личностей, идеи которых далеко выходили за пределы мифологии. Но все же философия, стремившаяся к объективному познанию мира, здесь не отделилась от религиозного, мифологизированного, если не прямо мифологического мышления.

Начинает развиваться и собственно наука, как неэмоциональное познание явлений мира. В имперский период античности в числе первых надо назвать греков (результат существования полисного мира!): Теофраста (ботаника, IV– III вв. до н. э.), Эвклида (геометрия, III в. до н. э.), Архимеда (математика и механика, III в. до н. э.), Эратосфена (теоретическая география, III в. до н. э.), Аристарха Самосского (астрономия, III в. до н. э.), Гиппарха (астрономия, II в. до н. э.), Герона (создатель автоматов, I в. н. э.), Птолемея (астрономия; он же основатель научной хронологии, II в. н. э.). Несмотря на то, что деятельность этих учёных падает уже на имперский (эллинистический и римский) период, они все были представителями именно полисной идеологии. Труды Эвклида и Архимеда оказывали серьёзнейшее воздействие на европейскую науку вплоть до XIX в. н. э. В Индии можно назвать гениального грамматиста Панини, в Китае между периодами Чжоу и Хань были широко развиты и имели важные достижения геометрия, астрономия, математика, медицина (к сожалению, мы мало знаем о первых китайских учёных) [58].

Надо отметить, что научные открытия времени имперской древности, как бы они ни были значительны, не находили практического применения. Технология, в том числе военная, в эпоху имперской древности хотя и совершенствовалась (осадная техника ассирийцев, улучшенные «скифские» стрелы и луки, введение конницы; из мирной технологии – изобретение шелка в Китае), но совершенствовалась в общем несущественно. Основной фонд орудий труда был заимствован из ранней древности (с заменой бронзы на железо) и лишь отчасти усовершенствован; научные открытия не использовались, наука не стала производительной силой.

Из искусств древности наиболее значительны изобразительные, а также поэзия и драматургия (в Греции, Риме и Индии). Проза (главным образом историческая) появляется поздно – в Иудее в VII–VI вв., в Греции в VI–V вв., в Китае в III–II вв. до н. э. Римские поэты – Вергилий, Гораций, Овидий, Катулл – не потеряли и ныне своей силы воздействия, но это особая область духовной жизни, которую придется оставить в стороне.

Исключительно важное значение для будущей истории человечества имело создание этических учений, либо не сразу ставших религиозными (буддизм, конфуцианство), либо религиозных с самого начала (поздний зороастризм, иудаизм, христианство). Именно они подготовили социально-психологический переворот, послуживший тем механизмом, который, в конечном счёте, привел к концу имперский период древности [59].