2015-01-30
369
Папа Климент V (1305–1314), сам провансалец, назначал много провансальских и французских кардиналов и находился под постоянным давлением французского короля Филиппа IV Красивого. Он расстался с Римом и установил папский престол в провансальском городе Авиньоне (на юге нынешней Франции). Авиньонские папы находились под полным французским влиянием. Они просидели тут до 1377 г. Но затем произошел «великий раскол»: создались две папские курии, и один папа проклинал другого как антипапу. Появился даже «контр-антипапа». Раскол продолжался до 1417 г. Надо прибавить к этому существовавшую практику продажи индульгенций – отпущений грехов, за которые грешники подлежали загробной каре в чистилище (не в аду); деньги шли в папскую казну, а частью и в княжескую казну. Из всего этого становится ясным, что в католическом мире XIII–XIV вв. не было ни альтернативной идеологии, ни сколько-нибудь уважаемой официальной идеологии. И дело не спасли отдельные человеколюбивые и самоотверженные монахи, вроде святого Франциска Ассизского (1182–1226), деятельно проповедовавшего любовь не только ко всем людям, но и ко всем живым существам [121].
Огромную тормозящую роль играли пользовавшиеся традиционным уважением монашеские ордены (бенедиктинцы, картезианцы и др.), нищенствующие «братские» ордены (доминиканцы, францисканцы, кармелиты и др.) и особенно введенная доминиканцами инквизиция. Строгие уставы орденов служили укреплению авторитета католической церкви и препятствовали созданию альтернативной идеологии.
Движение ранних (XIII–XIV вв.) «гуманистов» не следует смешивать с мощным идеологическим движением Высокого Ренессанса, относящимся уже к шестой фазе. Суть раннего «гуманизма» заключалась в следующем: поскольку в средние века государственные границы непрерывно передвигались, была необходимость создания общих языков взаимопонимания через границы. Это были живые языки, находившиеся в постоянном пользовании, во всяком случае в интеллектуальном обиходе, но, конечно,, отличные от народных разговорных: латынь для Западной Европы, церковнославянский для Балкан и Руси, арабский – для всех стран ислама тюркский, а также персидский–для восточных стран ислама, древнееврейский – для иудеев, разбросанных по самым разным странам, санскрит– для Индии, литературный китайский – вэньянь, потом байхуа – для ханьцев (китайцев) и отчасти для Японии. Конечно, поскольку эти языки были живыми (во всяком случае, в определенной среде), они подвергались изменениям, и латинский язык трактата Данте «О народном красноречии», вероятно, привёл бы в ужас Цицерона. В Италии XIII– XIV вв. возникает учёное движение за восстановление Цицероновой латыни и, кроме того, за изучение и чтение греческих классических авторов в оригинале. Это стало возможным благодаря массовому бегству учёных-греков из Византии в связи с турецким завоеванием. Ранние «гуманисты» были чаще всего университетские профессора и клирики (некоторые из них сделались даже кардиналами). Никакого влияния на общественное развитие Европы ранние «гуманисты» не оказали, но они подготовили почву для гуманистов XV–XVII вв., о которых речь пойдет в следующем разделе.
И в некоторых других частях Европы возникают первые признаки складывания новой исторической фазы. Появляется всё больше независимых городов, в которых концентрируются международная торговля и переходящее в мануфактурную форму ремесло. Складываются новые классы: рабочие и буржуазия, которая начинает конкурировать с феодалами. Всё это приводит к кризису не только в Италии в XIII–XV вв. На территориях, тяготевших к Северному и Балтийскому морям, в XIII–XV вв. возникает Ганзейский союз самоуправляющихся торговых городов во главе с Любеком, включавший, между прочим, города Антверпен, Гамбург, Штральзунд, Висбю (на шведском острове Готланд), Ригу, Ревель (Таллинн) и десятки других. Наиболее отдаленными ганзейскими городами были: на западе – Утрехт, на востоке – Дерпт (Тарту), на юге – Эрфурт. Конторы ганзейцев были учреждены в Бергене (Норвегия), в Байё (Нормандия), в Лондоне, в Пскове и Новгороде, а торговля велась на ещё более обширной территории. В пределах Священной Римской империи привилегии городских самоуправлений были законодательно или договорно закреплены. Но, как уже упоминалось, и помимо Ганзейского союза ремесленники (а также купцы, цирюльники, врачи и т. п.) объединялись в цехи, которые регулировали производство с точки зрения технологии и условий труда, отношений мастеров и подмастерьев [122].
Важным очагом складывания капиталистической фазы были города Фландрии (ныне частью в составе Бельгии, частью – Франции и Нидерландов) – Гент, Ипр, Брюгге, Антверпен, Амстердам, являвшиеся крупнейшими центрами внешней торговли ещё начиная с XII в. и особенно в XIV– XV вв.; здесь (и в Англии, о чем см. в следующем разделе) впервые на севере Европы не только в торговле, но и в производственной сфере (сукноделие) стали развиваться буржуазные отношения.
Исторически, быть может, наиболее важным достижением позднесредневекового города в Западной Европе было создание огнестрельного оружия, с введением которого возникают условия для образования общества шестой, постсредневековой фазы. Теперь требовалось, чтобы здесь назрело возникновение альтернативных социально-психологических побуждений – и поле для их развития в виде стабильных «национальных» государств.
Однако перейдем к Восточной Европе.
Польша после долгих средневековых усобиц была в XIV в. вновь объединена Владиславом I Локотком и его сыном Казимиром III Великим.
В числе прочего Казимир III вскоре после общеевропейской эпидемии «Черной смерти», чумы (1348–1349), призвал в Польшу евреев, которые с тех пор и вплоть до нацистского геноцида 1939–1945 гг. и деятельности Владислава Гомулки (1967 г.) составляли важную часть населения страны.
Польское сельское население не стремилось в города. Казимир был озабочён все усиливавшимся проникновением в города немцев, не без основания опасаясь, что вместе с ширившимся влиянием жителей германских городов Ганзы возникнут притязания Священной Римской империи, и потому решил, что в качестве городского населения гораздо предпочтительнее евреи, за которыми не стояло никакой внешней политической силы.
После разрушения Иерусалима римским императором Веспасианом и его сыном Титом в 70 г. и особенно после неудачного восстания Бар Кохбы (135 г.) иудеи были выселены из Палестины и рассеялись по всей Римской империи. Им нигде не выделяли земли (а впоследствии европейские государства в законодательном порядке запрещали евреям землевладение), поэтому они занимались только городскими профессиями: ремеслами, торговлей, богатые евреи – ростовщичеством. В обстановке фанатизма, вызванного Первым крестовым походом (1096 г.), в Германии началась массовая резня евреев, которая затем регулярно возобновлялась в течение последующих веков. Поэтому евреи охотно приняли приглашение Казимира, который даже даровал им род собственного парламента (кагал), обладавшего правом суда и сбора налогов с единоверцев. Однако в XVII в., особенно в ходе польско-украинской войны, евреи и в Польше, и на Украине подверглись кровавой резне, погибли сотни тысяч человек. Тем не менее, еврейское самоуправление в Польше просуществовало, хотя и в сильно урезанном виде, до 1764 г. Евреи принесли в Польшу свой диалект (идиш), принадлежащий к германской группе языков.
Польское общество XII–XIV вв. состояло из крестьянства (в основном арендаторов), из слоя высшей знати (магнатов) и из массы родов шляхтичей; группа таких родов имела свой герб. Постепенно шляхта – первоначально свободные воины, типичные для ранней древности,– превратилась в дворянство, разделявшее некоторые привилегии магнатов. В борьбе с магнатами шляхта добилась, чтобы её съезды (сеймы) ограничивали королевскую власть (с 1505 г.), а затем получили право выбора королей.
Польское королевство, значительно укрепленное при Казимире III, расширенное, особенно за счёт земель Тевтонского ордена, не было, однако, ещё национальным государством. Сын Казимира был избран королем Богемии (Чехии), а позже Венгрии; другой его сын стал великим князем Литовским. Такими династическими фортелями полна история средневековой Европы: например, популярный король чехов Карл IV (Венцеслав) был сыном германского герцога Люксембургского (позже короля Богемии) и польской принцессы, был женат первым браком на французской принцессе, жил одно время в Италии, участвовал на стороне французов в битве с англичанами при Креси (1346 г.) и был коронован в императоры в Риме [123].
При Казимире III начинается общий рост городов, независимо от их населения (польского, немецкого или еврейского). В сельском хозяйстве получила господство арендная система.
Наиболее важным событием в истории Польши было заключение, унии с Литвой – государством, охватывавшим не только собственно литовские земли, но и ту часть древней Руси, которая впоследствии получила название Белоруссии.
В этом государстве династия Гедиминовичей была литовской, боярство и крестьянство – лишь отчасти литовскими, а в основном белорусскими.
После Казимира III в Польше кратковременно правил Людовик, сын венгерского короля Карла Роберта, происходившего из неаполитанской линии анжуйского дома, а затем его дочь Ядвига (с 1384 г.); в 1386 г. она была выдана польскими магнатами за великого князя литовского Ягайлу, который крестился по католическому обряду и принял имя Владислава II. Объединение с Литвой превратило Польшу в великую державу. Начался процесс перехода в католицизм и полонизация белорусской и литовской знати; крестьянство сохраняло «русский» (белорусский или украинский) язык и православие (а отчасти литовский язык и католицизм). В качестве компромисса польские власти попытались ввести в 1506 г. особую «униатскую» церковь, которая сохраняла православный церковнославянский ритуал, но должна была признать верховенство римского папы. Тем не менее, православная церковь сохранила важные позиции.
На Руси московским великим князьям удалось в XIV– XVI вв. сколотить довольно прочное абсолютистское государство с достаточно постоянной и сплоченной территорией и с признаками национального самосознания. Иван III (1462– 1505) объявил Москву «третьим Римом» и принял титул «царя» (т. е. цезаря). Русское общество этого времени нельзя отнести к пятой фазе – в общеисторическом масштабе её время миновало,– но не могла, как следует ещё сложиться шестая; общество временно как бы застревает между пятой и шестой фазами.
Землевладельческий класс в послемонгольской Руси не представлял собой монолитного дворянского сословия и в то же время не образовывал феодальной цепочки взаимной зависимости (где барон мог служить графу, граф – герцогу и т. д.). Звания могли наследоваться. Среди Рюриковичей и Гедиминовичей долго сохранялись удельные князья, владения которых восходили к киевской удельной системе и которые в пределах своего удела имели власть государственную, хотя и ограниченную верховным суверенитетом великого князя (царя). Звания (как правило, не княжеские) могли даваться царями, с одной стороны, произвольно, а с другой – фактически с учетом генеалогии (например, Рюриковичи шли впереди Гедиминовичей, Гедиминовичи – впереди князей из татарских или горских выходцев и т. д.), а также военных и государственных заслуг предков. Высшую знать составляли бояре, созывавшиеся царем на совещательную боярскую думу. Однако в думе могли заседать как князья (потомки владетельных князей), так и нетитулованные бояре [124]. И, наоборот, вне думы вполне могли оставаться князья менее высокородные. Значительную часть времени боярская дума проводила в спорах о том, чьи предки имели больше заслуг, которые давали право «пересесть» представителей менее заслуженных родов («местничество»).
Помимо бояр различались ещё дети боярские, окольничие, разного ранга дворяне и т. п.
Время от времени цари по своему усмотрению собирали Земские соборы – род парламента, где кроме боярства заседали духовенство и представители горожан и произвольно назначенных «вольных» крестьян (крепостное право до XVII в. не существовало, но крестьяне находились в зависимости от землевладельцев из-за долгов, воинских обязанностей и т. п.).
Новым задерживающим фактором оказалось правление Ивана IV (1533–1584). Разговоры о его якобы прогрессивности, конечно, совершенно несерьезны. Со времен Карамзина Иван Грозный рисуется, прежде всего, как садист и кровавый истребитель старых княжеских и боярских родов. Таким он и был; свирепейшим террором закончилось противостояние князей и боярства московскому абсолютизму. Но для страны было гораздо хуже то, что Иван сделал с крестьянством. Разделив свое царство на «земщину», куда он согнал всю старую землевладельческую знать, и «опричнину», в которой земли раздавались его личным сторонникам, фаворитам и палачам, он организовал массовое переселение крестьян из «земщины» в «опричнину» и наоборот, что привело к огромным человеческим потерям и к утрате крестьянством веры в стабильность своего положения (элемент этого неверия в стабильность вошёл в русский национальный характер). Затем Иван IV завершил «дело», начатое Иваном III: эти два царя не просто завоевали, но до корня извели вольные города Псков, Новгород Великий и Хлынов (Вятку). Тем самым была отрезана возможность развития в сторону шестой фазы. Новгородские граждане были перевешаны вдоль большой дороги из Новгорода в Москву. После этого грозный царь, потеряв «окно в Европу», которое давали Пскову и Новгороду их ганзейские связи, для того чтобы вновь «открыть» его, ввязался в затяжную Ливонскую кампанию, вылившуюся в большую войну с Польшей, Швецией и Данией, не «открывшую окна» и вновь принесшую только тяжелые людские потери и моральные жертвы. Прибавим к этому, что в период с 1597 по 1649 г. для крестьян Московского государства, кроме севера, Сибири, а также Украины (перешедшей под власть Руси в 1654 г. в результате восстания гетмана Богдана Хмельницкого против Польши) и полусамостоятельных казачьих республик на юге, наступала эпоха крепостного права, а затем последовала гражданская война и польская оккупация [125].
Можно легко понять, что к началу воцарения династии Романовых (1613 г.) Россия находилась далеко позади Западной Европы (и Китая) и только начала переходить к постсредневековой фазе. «Уложение» Алексея Михайловича типологически сходно с сасанидским и танским кодексами. Оно лучше обосновано юридически, чем танский кодекс, но хуже, чем сасанидский. Правда, складывался всероссийский рынок, ускорился рост городов с торгово-ремесленным населением и появились первые мануфактуры, однако они в значительной мере эксплуатировались крепостным способом, так что об оформившихся классах буржуазии и наёмных рабочих говорить ещё нельзя. Не было и какой-либо возникавшей альтернативной идеологии – старообрядческое движение было ориентировано на прошлое, а не на будущее. Из огнестрельного оружия были только пушки и пищали. Мушкеты ещё царю Алексею Михайловичу (1645–1676) приходилось закупать за границей. Образование находилось в плачевном состоянии.
Я все время говорил с читателем о Евразийском континенте (об Африке и Австралии речь ещё пойдет в дальнейшем). Я надолго отвлекся от великого континента, который разделяет Тихий и Атлантический океаны.
Об Америке шла речь в самом начале в связи с оценкой фаз исторического процесса, которых успели достичь её коренные жители до соприкосновения с европейцами. Я продолжаю считать, что некоторые американские индейцы достигли только первой фазы – первобытности в полярных и части таёжных зон Северной Америки и в глубине джунглей Латинской Америки; часть их достигла второй фазы – чифдомов (наиболее значительные племена нынешних Канады, США, многие племена Центральной Америки) или грани между второй и третьей (астекская цивилизация в Мексике и, может быть, майянская в Южной Мексике, Гватемале и Сальвадоре) и только в одном случае – третьей (андская цивилизация инков – кечуа и аймара).
Из кратких курсов всеобщей истории события, происходившие в Америке в период, который лежит между открытиями и завоеваниями Колумба, Кортеса и Писарро и возникновением Соединенных Штатов, обычно выпадают почти полностью. Между тем с теоретической точки зрения далеко не безразлично, как шло развитие Америки, особенно менее у нас известной Латинской Америки (Южной и Центральной), между концом XV – началом XVI в. и концом XVIII – началом XIX в. Процесс шёл здесь очень необычно, и может показаться, что тут был какой-то скачок от ранней или поздней первобытности прямо к капитализму [126]. Это могло случиться, если бы культуры первой-третьей фаз были полностью уничтожены и европейцы, находившиеся в шестой и седьмой фазе, начали бы свою историю в Новом Свете с той точки, от которой они стартовали на родине. Но если такая картина в некоторой (неполной) мере может быть применима к США и части Канады, то она заведомо неверна для Латинской Америки, где истребления аборигенного населения (кроме Карибских островов) не было, хотя завоевание и нанесло им большие людские, материальные и культурные потери.
В какой мере история Америки подтверждает нашу теорию восьми фаз, различаемых по уровню развития технологии вообще и технологии оружия в особенности, по соответствующему ей строю производственных отношений и по социально-психологическим установкам (т. е. характеру идеологий – мифологической, этико-догматической или плюралистической)? Ответить на этот вопрос – значит ответить, применима или неприменима в принципе предлагаемая гипотеза к развитию всякого общества живых существ, производящих орудия и питающихся биологическими продуктами,– даже если они живут на какой-либо планете в другой галактике или в нашей, но далее 100 световых лет от нас. Очевидно, что фазы исторического процесса в Евразии и в Латинской Америке в любом случае не синхронны, но можно ли проследить смену все тех же фаз и там? Есть ли общее правило для развития фаз исторического процесса, где бы он ни происходил?
Американский континент, заселенный в ледниковый период с запада – через Берингов пролив, посещался европейцами и до Колумба. Так, норманнские колонии в Северной Америке (Винланд) и в Гренландии платили десятину римскому папе до начала XV в.; возможно, берега Америки случайно видели и другие ранние мореплаватели. Но слава открытия Америки принадлежит Колумбу.
Кристобаль Колон (или по-итальянски Коломбо, по-латыни Колумбус) и его семья считались происходившими из Генуи, но родным языком его был испанский, на котором он переписывался даже с братом и сыновьями. Имя его – Кристобаль, или Христофор,– явно говорит о том, что он был католиком, но остаётся не вполне понятным, почему целая семья испанцев осела в XV в. в вовсе не дружественной к Испании Генуе. Поэтому весьма вероятно, что справедливо предположение, высказанное впервые С. де Мадариагой: Колумб происходил из семьи марранов, т. е. испанских католиков еврейского происхождения, втайне продолжавших исповедовать веру своих отцов, и его предки были вынуждены бежать в Геную, спасаясь от преследований инквизиции. Далеко не все марраны вернулись к иудаизму [127].
В популярных работах говорится, что, обдумывая свою идею (пользуясь шарообразностью земли, завладеть сокровищами Восточной Азии не с запада, через мусульманские страны, а напрямик, через Атлантический океан, подобно легендарному святому Брандану), Колумб пользовался трудами португальского принца Генриха Мореплавателя и других учёных. На самом деле он, как кажется, был параноик и, как многие параноики, очень деятельный, способный (до поры до времени) добиваться интересных результатов, хотя не тех, которые им ожидались.
В своих исканиях Колумб основывался прежде всего на словах библейского пророка Исайи, упоминавшего «острова в море» (XI, 10–12), и на апокрифической Первой книге Ездры. Как справедливо заметил один историк, Колумб пришел к твердому убеждению, что Азия лежит не слишком далеко на запад от Европы, «путем чтения, медитаций, интуиции и ошибочных расчетов». Дойдя до этой мысли, он развил бешеную деятельность с целью найти сторонников, и, главное, таких, кто готов был его идеи финансировать. Нетрудно догадаться, что среди мужей холодного рассудка он таких не находил, хотя на поиски их успел потратить немало своих и чужих денег. Наконец ему повезло: в 1486 г. он получил аудиенцию у испанской королевы Изабеллы, женщины экзальтированной и фанатичной, едва ли не параноички тоже. Деньги на путешествие Колумба Изабелла добыла не вполне благородными методами. Но и это могло бы не дать возможности Колумбу достичь желаемого результата, если бы не помощь опытного морехода М. Алонсо Пинсона, согласившегося быть заместителем начальника экспедиции, и его братьев.
На 71-й день после отплытия из Палоса корабли «Сайта Мария», «Пинта» и «Нинья» подошли к о-ву Сан-Сальвадор, одному из Багамских островов. Впрочем, кораблями, по нашим понятиям, назвать их трудно: вся экспедиция включала менее 100 человек, а на «Нинье» было всего семь человек. Высадка на неведомый островок была совершена со всей пышностью – с хоругвями, с крестами, в парадных латах (у кого были). Некоторым разочарованием было то, что вместо» богатых и цивилизованных жителей золотоносного Ципанго (см. примеч. 57) конкистадоров встретила группа «дикарей», одетых (но не все) в набедренные повязки. Встречали они их тоже торжественно – как богов, вышедших из Восточного Океана. По несчастью, у некоторых индейцев были золотые серьги и другие безделушки, и в конце Колумбова крестного хода его люди уже начали выдирать серьги из ушей и тащить обнаженных девушек под ближайшие кустики [128].
Не пробыв долго на этом диком островке, поплыли дальше на запад, где были открыты большие острова Куба и Испаньола (ныне – Гаити). Там уровень жизни местных жителей был несколько выше: на Испаньоле добывалось золото, и Колумбова команда всерьез предалась грабежу (в ней было немало бывших пиратов и каторжников). Кубу Колумб опять принял за Ципанго, но обосновался не там, а на Испаньоле, где основал маленький поселок Сан-Доминго.
В марте 1493 г. Колумб вернулся в Испанию. Сообщения его вызвали сенсацию. Колумб был немедленно отправлен обратно с 17 кораблями, и на них 1500 поселенцев и миссионеров.
Некоторое дипломатическое осложнение вызвало то, что «Индии» после плавания Васко да Гамы в 1498 г. вокруг Африки были объявлены владениями Португалии. Мореплаватели вовсе не считались с тем, что в открытых ими странах были своя администрация, свои традиции и религии. Для объявления какой-либо страны португальской достаточно было благословения папы на власть над этими землями. Правда, папа предоставлял его только при условии, что местные жители примут христианство, но с такими тонкостями новые завоеватели мало считались; они нередко начинали контакт с местными жителями прямо с обряда их крещения.
С Португалией все было ясно, но теперь и Испания, оказывается, претендовала на власть в «Индиях», и, кроме того, мысль о шарообразности Земли, видимо, носилась в воздухе. Уже в 1494 г. под покровительством папы был заключен Тордесильясский договор между Испанией и Португалией. Граница между их владениями должна была проходить по океану от полюса до полюса через точку, лежащую в 370 лигах (около 2500 км) на запад от крайнего из Островов Зеленого Мыса. Делили Западное полушарие, в сущности, вслепую, и лишь позже выяснилось, что Тордесильясская граница пересекает континент «Индий» (в Южной Америке) по территории нынешней Бразилии.
Между тем Колумб, с точки зрения Испании, не имел успеха: золота поступало мало, аборигены бежали в горы или гибли. Король Фернандо Арагонский постепенно уменьшал привилегии Колумба и, в конце концов, послал ему на смену Бобадилью, который отправил его к королю в цепях. Но и Бобадилья не имел большого успеха, и с 1502 по 1507 г. Испаньолой правил Овандо. Он основал новые поселки, запретил обращение аборигенов в рабов, но разрешил сменную подневольную работу. На Испаньоле осталось к тому времени в живых мало аборигенов, и испанцы занялись открытием новых островов и побережий и соответственно грабежами и убийствами в новых районах. Между прочим, практиковалось массовое сожжение аборигенов, уклонявшихся от завоевания. Более легкая смертная казнь применялась в случае принятия жертвами перед смертью святого крещения. Надо сказать, что смертность среди новых поселенцев (от болезней, к которым у европейцев не было иммунитета, реже – от мести аборигенов) превышала 50%. [129]
Колумб, вновь бороздивший эти моря в 1502–1504 гг., был теперь уже лишь одним из многих мореходов Карибского архипелага. В ходе исследований Карибского моря с 1500 по 1542 г. были нанесены на карту и отчасти ограблены (с убийствами местных жителей) все острова и побережья от Флориды до района современного города Веракрус в Мексике (между прочим, в 1539 г. было открыто устье р. Миссисипи). Около того же времени Охеда и Никуэса (а после их гибели Писарро и Бальбоа) обошли с моря богатую тогда жемчугом Коста-Рику, Панаму и часть Колумбии. В экспедиции Охеды участвовал итальянский учёный Америго Веспуччи, позже издавший книгу о новооткрытых землях, которые в его честь затем и получили название Америки. В 1513 г. на перешейке Панамы первый европеец увидел Тихий океан. По преданию, это был Бальбоа; его открытие не помешало другому конкистадору в 1519 г. казнить его «за измену». К началу 1540-х годов не только всё Карибское море было исследовано, но отважные искатели «золотых городов» прошли и по всем главнейшим тропам юго-западной части будущих Соединенных Штатов, а также по западным беретам Северной Мексики и Южной и Северной Калифорнии; кое-где здесь они закрепились.
Обходя стороной ту часть южноамериканской суши, которая по Тордесильясскому договору досталась Португалии, испанские мореходы всё же обратили внимание и на степные районы вокруг долины р. Рио де ла Плата (Парана) – ныне это Аргентина,– к западу от оговоренной границы. Устье реки было открыто в 1516 г., в 1520 г. вновь обследовано Магелланом. В 1526 г. вверх по реке поднялся итальянский мореплаватель на английской службе Кабот. Он установил, что там нет выхода к Тихому океану, но зато привез образцы серебра. Бассейн Параны был впоследствии сравнительно мирно освоен Иралой. В его владениях (в нынешней Боливии) были найдены богатейшие серебряные рудники Потоси, видимо частично известные уже инкам. В новой области были основаны города Буэнос-Айрес (будущая столица Аргентины) и Асунсьон (будущая столица Парагвая).
Отношение испанского правительства, и лично королевы Изабеллы, к вопросу о будущем рабстве её новых подданных было колеблющимся. К середине XVI в. было выработано положение, запрещавшее обращение индейцев в рабство и предписывавшее отпуск их на волю, кроме (?) как в случаях каннибализма, мятежа и сопротивления испанской колонизации и христианизации [130]. От этих «послаблений» коренные жители островов Карибского моря ничего не выиграли по той причине, что к 1540–1550 гг. их уже просто не было в живых. Стали ввозить рабов, захваченных в Африке. На континенте Америки вместо рабства испанские «Новые законы» 1542 г. вводили так называемую энкомиенду, при которой каждый индеец «коммендировался» к определённому испанскому владельцу, и тот имел право вызывать его на нужную работу; лишь в остальное время индеец мог отдавать свои силы собственному дому и хозяйству. Испано-американские «энкомиенды» подходят под наше определение «илотии» (в широком смысле). Правило о необращении индейцев в рабство, однако, и позже соблюдалось не всегда.
Между тем начался период испанского наступления на континентальные индейские предгосударства и государства внутри материка: государство астеков Мехико (в Мексике), государства майя в Центральной Америке, предгосударства чибчей в Колумбии, андское государство инков.
Первая задача выпала на долю Эрнана Кортеса. Слухи о богатстве астекской империи дошли до завоевателя Кубы, Веласкеса, и для её разведки, а затем и покорения он направил Кортеса, снабдив значительными средствами. Кортес отправился в путь в 1518 г., но поссорился с Веласкесом. На побережье Мексики он основал посёлок Веракрус, и «сенат» этого новоиспеченного «города» поручил Кортесу завоевать Мехико во имя короля Карла I (императора Карла V). Через разведчиков и через свою любовницу индианку Малинче, служившую ему переводчицей и осведомительницей, Кортес знал, что астеки поклоняются световому, а потому белоликому богу Куэтцалькохуатлю и что белый цвет его, Кортеса, лица внушает астекам суеверный страх. Он двинулся на столицу Мехико, озерный город Теночтитлан у подножия огнедышащей горы Попокатепетль. Посредине города высилась ступенчатая пирамида – храм бога. Сотни испанских бронированных пехотинцев, десятки конников и многотысячные отряды подчиненных Теночтитлану племён, жаждавших от него отложиться, почти год осаждали астекскую столицу, В 1521 г. полуразрушенный город сдался испанцам. Царь Монтесума умер в плену, а позже и последний пленный царь астеков, Куаутемок, взятый ранее в плен, был обвинен в заговоре и повешен [131].
Вскоре после победы над астеками Кортес одолел соперничавшего с ним соседнего испанского полководца и приступил к покорению Гватемалы. Тем временем Мехико перешел в руки врагов Кортеса; он уехал жаловаться в Испанию. Несмотря на все свои деяния, Кортес слыл наиболее благородным и справедливым из конкистадоров. После его отъезда Мексика (включая и территории, впоследствии отошедшие к США) стала ареной долгих усобиц. В 1524 г. помощник и друг Кортеса, Альварадо, начал покорение царства майя на п-ове Юкатан.
В 1524 г. началось испанское проникновение в андские области. Захватчиков манило легендарное богатство Перу. Установив, что перед ним достаточно мощное государство, Писарро вернулся в Испанию за подкреплениями. Новый поход начался в 1532 г., а в следующем году к Писарро подошел с дополнительным подкреплением Альмагро. Для покорения царства инков потребовалось более двух лет; за это время Писарро построил на побережье город Гваякиль в качестве своей военной базы. Вскоре между Писарро и Альмагро началась война, связанная с неудачной самовольной попыткой последнего овладеть Чили. В ходе войны погибли оба военачальника. После периода гражданской войны руководить войсками было поручено Вальдивии. Поход этот оказался особенно трудным, но Вальдивия сумел захватить северное Чили (в южном ему не удалось подавить сопротивление отважного племени арауканов).
