ГЛАВА 26. В невероятно изменившемся мире к некоторым вещам относились просто

В невероятно изменившемся мире к некоторым вещам относились просто. Владу трудно представить ситуацию, при которой после ночного нападения стаи хищников рыбаки или туристы, наскоро заштопав кровоточащие раны, начали бы как ни в чем не бывало обсуждать перспективы утренней ловли щуки на блесну. А здесь такое в порядке вещей.

Сволки, к счастью, никого не сумели опасно ранить. Болтуну сразу два вцепились в ноги, но у одного зубы завязли в голенище сапога – изделии внушительной крепости, второй, хоть и прокусил кожаную штанину, развить успех не сумел. Похожим образом пострадал Диадох – понимая, что ничего другого сделать не успевает, подставил в раскрывшуюся пасть хорошо защищенную левую руку. Зверь попался упорный – продолжал ее жевать, несмотря на все новые и новые ножевые раны, так что помощь Влада пришлась кстати.

Ему, кстати, не повезло сильнее всех – плечу серьезно досталось, хотя боли почти не чувствовалось. Да и не волновался он – был уверен, что заживет быстрее, чем на собаке. Даже гораздо быстрее – прецеденты уже случались.

Укусы кое‑как промыли, засыпали порошком из целебных трав. Влад настоял, чтобы все – и раненые, и непострадавшие – приняли по пилюле биоты. Пусть ее очень мало осталось, но для профилактики обязательно надо. Ночка та еще: вымокли, продрогли, перенервничали, познакомились с зубами хищников. После такого легко свалиться от болезни, а этого сейчас допускать нельзя.

Закончив с медицинскими делами, начали обсуждать сложившееся положение. Лошадей оживить вряд ли получится, значит, чтобы продолжить путь с удобствами, надо добыть новых. Поблизости деревень не наблюдалось, но найти их не проблема – куда‑то ведь эта дорога ведет. Но не факт, что там есть кони на продажу, да и наконечники – валюта не абсолютная, могут не принять. Заняться разбоем – тоже не вариант, тут не такое оживленное движение для него. Можно неделю просидеть, но так никто и не проедет. С учетом того, что погоня вряд ли успокоилась, такие задержки ни к чему, так же как и рысканье в поисках подходящих населенных пунктов.

Вот и получается, что лучший вариант – продолжить движение пешком. Но здесь тоже без проблем не обошлось. Лена, хоть и очухалась, все равно с виду оставалась слабоватой. Возможно, это у нее от природы – насколько Влад помнил их первую встречу, тогда она тоже статью не блистала. Сомнительно, что сможет выдерживать долгие пешие переходы. Лиля покрепче, но недалеко ушла от младшей подруги. Обычные городские барышни.

Положение усугубляется обувью – у всех, кроме Диадоха и Болтуна, она не предназначена для походов по пересеченной местности. Туфли Влада выглядели плохо, хотя пока держались, Давид тоже не очень жаловался. У Лены более‑менее, а вот у Лили каблуки великоваты, а левый сапог вот‑вот начнет просить каши. Для езды на телеге Диадох ей соорудил что‑то вроде кожаных обмоток, но подолгу в таких бродить не сможешь, тем более по камням.

Почесав затылок, Болтун обрезал с лошадей всю сбрую, распустил на узкие ремешки свою куртку и начал что‑то быстро плести. Диадох пояснил, что в итоге получатся кожаные лапти. Они лучше подходят для гор, чем какие‑то загадочные «поршни», но на будущее надо разжиться хорошей кожей. Лучше бычьей или зубра, можно бизона. Лосиная тоже сгодится. Из нее, если не гнаться за красотой, можно сделать удобную и долговечную обувку, а сейчас придется довольствоваться временной.

До утра Болтун успел сплести несуразные лапти для девушек. Влад и Давид денек‑другой могут подождать – их обувка пока держится.

О том, чтобы замаскировать богатырский рост Влада и нездорово выглядящую Лену, не могло быть и речи. Ну не в карман же их прятать теперь?

* * *

Рамоний стоял возле брошенной повозки и равнодушно осматривал следы побоища. Если поначалу, увидев это место издали, он не сдержался, и в глазах возник огонек острого любопытства, то, убедившись, что, кроме животных, здесь никого не осталось, почти потерял интерес.

Да и на что он надеялся? На чудо Господне? Что стая сволков уничтожит тех, кто с легкостью и невиданной наглостью убил шестерых братьев? В голодные зимы на севере эти хищные отродья порою сбиваются в целые армии, способные разорить приличную деревню. Но ведь сейчас лето, и здесь не север. Сколько их было? Двадцать? Тридцать?

Повернулся к Мерхаку, который в мирской жизни был не последним охотником:

– Что там со следами? Сколько было тварей?

– Брат, ты о каких тварях спрашиваешь? – вежливо вопросил тот.

Справедливый вопрос…

– Я о тех, которые на четырех лапах.

– Не могу сказать точно. Двадцать пять, может, чуть меньше или чуть больше. Не иначе как сам Техно помог нечистым – очень трудно отбиться от такой стаи без Божьего попустительства.

Что ж… почти угадал. Рамоний еще раз пробежался взглядом по полю боя. Две лошади и тринадцать туш сволков. Половина стаи полегла, неудивительно, что остальные отступили, бросив начатое. К тому же, судя по кровавым следам, не все ушли целыми. Может, раны таковы, что сдохли в ближайшем овраге.

– Брат Мерхак, а ты уверен, что двуногих здесь было шестеро?

– Да. И ступни у одного такого размера, что давно не видел подобных.

– Наш великан объявился.

– Похоже на то.

– Скажи, а могут шестеро человек, причем среди них были две женщины, перебить половину стаи, а вторую половину стаи заставить разбежаться?

– Не слышал о таком. Даже не знаю… Будь дело на удобном месте, и чтобы у каждого лук тугой, то еще можно. Но только сволки не глупы, и на отряд лучников в открытую не кинутся. А здесь такое и вовсе невозможно. Дело сразу после дождя было, ночью, в темноте. Вдали зверя не разглядишь, а вблизи одну‑две стрелы разве что второпях выпустить успеешь. Еще если в латы облачиться целиком, вряд ли прокусят, а сам можешь кинжалами колоть. Только это вовсе будет чудно – никто давно такие доспехи не таскает, разве что в некоторых землях на турнирах. Неудобные они. Да и не было здесь ничего такого. Тут дело нечистое.

– Это и так понятно, но в чем именно?

– Раны у зверья диковинные. Будто от стрел, но не совсем. Я одну расковырял, и вот. – На ладонь Рамония упал чуть сплюснутый увесистый шарик, покрытый кровью. – С виду свинец, но как он попал так глубоко, не знаю. Еще стекла мутного осколок. Тоже в ране нашел. Как такое могло произойти? Тоже не знаю. У этих вот от копья отметины, а зато посмотри на вон того.

– У него голову расплющило.

– Верно. Будто положили башкой на наковальню и молотом врезали. Но не вижу я здесь ни молота, ни наковальни.

– Может, тот великан огрел чем‑нибудь увесистым?

– Если так, то этот великан очень страшен. Не доводилось никогда про такие удары слышать. Я следы нашел – дальше они пешком пошли. Без лошадей ведь. В повозке крупы остались, овощей немного, овес кормовой, кувшины здоровые. Но самое ценное, похоже, с собой унесли.

– Сможешь идти по следу?

– Не везде. Горы близко, местами сплошной камень выходит. На нем не разглядеть ничего.

Рамоний повернулся к нетерпеливо переминавшимся с ноги на ногу добровольцам:

– Можете забирать, что хотите.

Цена даже зимней шкуры сволка невелика, а уж летняя почти даром идет, но жадное воинство, получив разрешение делать что угодно на поле чужой битвы, бросилось туда с радостными криками. Тут же послышалась ругань и завязалась вялая потасовка, на которую никто не смотрел. Подумаешь – не поделили что‑то. Некогда отвлекаться на ерунду – надо хватать все, до чего загребущие руки дотянутся.

Шкуры хищников, конина, мокрый грязный овес – в хозяйстве все пригодится. За сутолокой жадно наблюдал шериф – хоть сам ничего не хватал, но явно планировал и себе долю заполучить. У этого прохиндея обязательно получится.

Рамоний брезгливо поморщился, отвернулся. Семнадцать добровольцев не внушали даже крохи доверия. Отребье, непригодное для драки в грязном кабаке, не говоря уже о большем. Из‑за них ему тогда до утра пришлось задержаться в городке – раньше никак не получалось выйти. Не дожидаясь отстающих, бросились в погоню, в первый же день потеряв половину набранных. То лошадь захромает, то вдруг согласившийся было передумает и с бранью развернется или отстанет молча. Если первоначально сила казалась приличной, то вскоре луддит пожалел о своей поспешности – с ее остатками страшно даже подумать выходить на древних.

А после увиденного здесь стало еще страшнее. Это что же за создания, положившие тринадцать сволков и отделавшиеся всего лишь потерей лошадей. Да и то случайно – видимо, молодняк хищный порезвился, проигнорировав рык вожака бросаться исключительно на двуногих. Теперь беглецы не привязаны к дорогам – могут идти, где вздумается, не оставляя следов и свидетельств тех, кто их повстречал.

Хотя они и без того явно не боятся оставлять за собой натоптанную тропу. Чего стоит одна та плита на холме, исписанная нечестивыми письменами, похожими на латиницу, давно запрещенную как язык богослужений иноверцев. Рамоний на всякий случай переписал их себе, дабы показать мудрым братьям, втайне дивясь наглости беглецов. Улепетывают, но не стесняются такое за собой оставлять. Для чего? Насмехаются над погоней? Или ритуал богомерзкий проводили, без которого обойтись не могли?

Этого он не знал, но начал подозревать, что беглецами они себя не считают, раз ни во что не ставят погоню. Значит, они ее не боятся. Силу в себе чувствуют неодолимую.

И что прикажете делать, имея за собой двух братьев и семнадцать болванов, не пригодных вообще ни на что? Он бы их всех охотно обменял на остатки стаи сволков, даже понимая, что те, ослабленные потерями, схватку вряд ли выиграют. Но все равно шансов у зверья будет побольше, чем у этого отребья.

Добровольцев не жалко – ведь для того и набрали, чтобы мясом глупым поработали. Но как бы не пришлось к уже потерянным братьям прибавлять еще троих. Тем более если один из них ты сам – жить‑то всем хочется, и перед собой можно в этом признаться.

Пустая земля, где мало кто живет, а те, которые все же соблазнились скудной местной почвой, поглядывают на Рамония косо и наотрез отказываются помогать в святом деле. Даже деньги их не соблазняют – после городка лишь троих смогли привлечь, да и те в тот же день отстали.

Ох, как все плохо…