Глава семнадцатая плата за совестливость

Нападение удалось отразить, но в этот раз без раненых не обошлось. Несколько монахов серьезно пострадали, один был при смерти. Альпинадорцам пришлось еще тяжелее: многих уносили с поля соплеменники.

— Глупцы! — гремел отец де Гильб, потрясая кулаком вслед отходившей толпе варваров.

Стоявшие тут же монахи не смели открыть рот. Никогда еще им не приходилось видеть настоятеля в таком замешательстве.

— Хочешь, чтобы мы вас всех поубивали, дурак Тейдру? Если ты заботишься о своем народе, зачем бросаешь его на съедение голодным волкам?

К этому моменту почти все варвары уже вернулись в свой лагерь, разбитый на пляже. Де Гильб вопил во все горло, но было ясно, что его слов им уже не разобрать.

Однако епископ продолжал разглагольствовать еще некоторое время, в основном критикуя Тейдру, потом наконец повернулся к братьям.

— Идиоты! — буркнул он.

Несколько монахов закивали.

— Им не прорваться за наши стены, — прошептал один, повторяя главный тезис святого отца.

Де Гильб тяжело вздохнул и прислонился к каменному парапету, позволяя себе немного расслабиться после битвы.

— Будем работать с гематитом всю ночь, — обратился он к Джавно. — Составьте посменный график и позаботьтесь, чтобы раненым был обеспечен круглосуточный уход.

— Конечно, — отозвался тот и почтительно поклонился.

— Если эти глупцы сегодня нападут снова, то не тратьте магические силы, отгоняйте их камнями и горячей водой, — приказал де Гильб всем. — Нам надо беречь энергию, чтобы исцелить раненых.

Сказав это, настоятель направился к лестнице, ведущей во двор, и уже начал спускаться, когда с главной сторожевой башни донеслось:

— Они снимают лагерь!

Отец де Гильб помедлил, вместе с остальными глядя вверх, на кричавшего монаха. Затем все бросились обратно к парапету.

Как и сообщил дозорный, варвары в лагере были заняты тем, что убирали палатки.

— Куда они уносят свои вещи? — крикнул отец де Гильб монаху, торчавшему на башне.

— На корабли! — радостно завопил тот в ответ. — Они собираются уплыть!

Некоторое время де Гильб наблюдал за суетой, царившей на пляже.

— Ну что, сломали мы наконец их волю? — спросил он тихо.

Монахи дружно забубнили что-то в знак согласия.

Вскоре все братья острова Часовни, за исключением тех, кто был занят лечением раненых, столпились на самой высокой южной зубчатой стене и с надеждой смотрели на берег. Не прошло и часа, как кончилась битва, а на альпинадорских кораблях уже поднялись первые паруса. Весла опустились в теплые воды Митранидуна. Часовня взорвалась радостными криками.

— Возможно, они не так уж глупы, как мы думали, — сказал отец де Гильб брату Джавно.

Они улыбнулись друг другу, будто только что прошли тяжелое испытание.

Но радость победы померкла, когда в кабинет отца де Гильба, задыхаясь, ворвался молодой монах.

— Их нет! — пробормотал он.

— Кого? — успел уточнить брат Джавно прежде настоятеля.

— Варваров! — объяснил молодой человек.

— Да, мы видели, как они снимаются с лагеря, — ответил Джавно.

— Нет, — возразил монах, запинаясь и с трудом переводя дыхание. — Я говорю о тех, которые были в нашем подземелье. Они ушли!

— Как?.. — на сей раз не понял отец де Гильб.

— Вниз по туннелю. Дверь в пещеру была открыта, а сетка отодвинута, — рассказывал молодой монах. — Они уплыли, я уверен.

Де Гильб и Джавно озабоченно переглянулись.

— Теперь понятно, почему наши враги погрузились на суда, — сказал брат Джавно.

Отец де Гильб уже покинул кабинет и спускался по лестнице.

Когда они вышли из сторожевой башни и направились к пристройке, Джавно заметил Кормика и жестом велел ему идти с ними.

— Это моя вина, — неожиданно произнес юноша, увидев опустевшее подземелье.

Все обернулись на него.

— Я должен был разгадать их уловку, — на ходу сочинял он. — Их отказ от еды.

— Что ты знаешь об этом? — потребовал ответа Джавно.

— Это было колдовство. Разве вы не понимаете? — спросил Кормик. — Они не ели, якобы в знак протеста, хотели уморить себя голодом, лишь бы не принять нашу веру. На самом деле их цель была иной. Дикари хотели исхудать до такой степени, чтобы шаман, приказавший им это, или кто-то другой мог освободиться от пут и развязать остальных. Ох, надо было догадаться!

— Что за чушь! — воскликнул Джавно.

— Пусть продолжает, — велел отец де Гильб.

— Их магия связана с силами природы, — попытался объяснить Кормик, хватаясь за голову. — Возможно, даже вполне вероятно, что они устроили это голодание лишь для того, чтобы их шаман при помощи заклинаний мог сделать запястья и кисти рук еще тоньше.

— Но я туго связывал их, — возразил молодой монах.

— Это было несколько дней назад, — напомнил Кормик. — Пленники тогда были намного тяжелее.

— Никто этого не знает, — заметил Джавно.

— Согласен, — кивнул Кормик. — Но ведь как-то им удалось выскользнуть! Теперь все обретает смысл: их голодание, самоуверенность, непокорность. Когда мы только столкнулись с этим народом, еще до того, как между нами пролегла стена непримиримой вражды, я многое узнал об их обычаях. Их магия связана с природой. Шаманы знают, как заставить своих воинов казаться выше, чтобы вселить страх в сердце врага. Говорят, их величайшие маги могут принимать вид животного, почти как легендарные самхаисты.

— Значит, ты считаешь, что их отказ от еды был частью плана? — спросил отец де Гильб.

В его тоне явственно слышалось недоверие, сквозившее и в хмуром взоре Джавно, который внимательно наблюдал за Кормиком из угла маленькой темницы, вслушиваясь в каждое его слово.

— Исходя из того, что я знаю об их магии, это похоже на правду, — ответил юноша, прекрасно понимавший, что обратной дороги нет. — Почему я не разгадал их хитрость!

Он сокрушенно покачал головой и поспешил отойти в сторону, пока новые вопросы не наделали в его версии еще больше дыр.

— Возможно, ты прав, — коротко заметил отец де Гильб, и Кормик облегченно вздохнул. — Пусть они и хитры, но все равно дураки, — хмыкнул настоятель и повернулся к двум молодым монахам. — Обыщите башню, туннели и прочие строения, — приказал он. — Скорее всего, они удрали. Этим и объясняется отъезд наших упрямых врагов. Но если дикари здесь, то найдите их немедленно!

Монахи бросились выполнять поручение, забрав Кормика с собой.

— И закрепите решетку как следует, — крикнул отец де Гильб вслед их удаляющимся шагам. — Брат Кормик считает, что разгадал загадку, — обратился он к Джавно, когда они остались одни.

— Может быть, — ответил Джавно, обходя кругом деревянную стену, к которой привязывали узников. — Хотя если шаман освободился, уменьшив себе кисти рук, то почему же все веревки перерезаны?

Отец де Гильб равнодушно пожал плечами, как будто этот факт ничего не значил. Пленники сбежали, варвары с Йоссунфира покинули остров Часовни, положив конец тяжелому испытанию. Теперь епископу стало безразлично, прав Кормик или нет. Удрученный де Гильб махнул рукой и вышел из подземелья.

Брат Джавно прекрасно понимал его состояние. За что они в конечном счете боролись? За души четырех человек, которые у них отобрали. Альпинадорцы добились своего магией, простым упорством или же…

Подумав о перерезанных веревках, о странном объяснении брата Кормика, которое его никто не просил давать, Джавно тихонько улыбнулся.

— Как я могла в тебе усомниться! — прошептала Милкейла, задыхаясь в объятиях Кормика, когда они стояли на песчаной отмели под сверкающим звездным небом.

— Давай не будем об этом, — попросил ее он.

— Андрузис уже сочинил песню в твою честь.

— Прошу тебя. — Кормик приложил палец к ее губам. — Я хочу поскорее забыть об этих сражениях, об осаде, обо всем.

— Тебе было больно узнать, каковы на самом деле твои собратья, и предать их.

— Еще я увидел, что твой народ не менее упрям.

— Мы не держали людей против их воли, — напомнила юноше Милкейла, отстранившись и строго взглянув на него. — Не вторгались на ваши земли, требуя принять нашу веру.

Кормик попытался успокоить ее поцелуем, но девушка отвернулась.

— Я знаю. Да и ты понимаешь, что я чувствую по этому поводу, — сказал он.

Милкейла начала было спорить, но он не дал ей сказать ни слова.

— Разве ты забыла, что я только что сделал?

— Конечно нет!

— Тогда поцелуй меня! — игриво попросил Кормик, стараясь перевести разговор на другую тему.

Милкейла поняла это и улыбнулась. Она прильнула к нему губами и позволила увлечь себя на песок. Когда они раздевались, Кормик протянул ей ожерелье из самоцветов, и девушка послушно надела его.

Брат Джавно сидел в маленькой лодке посреди озера и слышал их любовные ласки так же хорошо, как перед тем разговор, поражаясь, насколько же далеко в ясную ночь передаются по воде все звуки.

Он не удивился, узнав, что предателем оказался Кормик, но это его задело до глубины души. Молодой, красивый, талантливый и полный огня, сильный в бою и в магии самоцветов, как он мог не понимать миссии каждого абелийца в канун столетия их религии? Кормик выбрал путь компромисса, столь опасный в мире, где полно врагов, для которых подобные уступки выглядят лишь притворством жаждущих господства монахов.

Абелийцы вели в эти годы тяжелую борьбу с самхаистами, которые не собирались отказываться от своих древних и жестоких заветов. Если бы не они, то орден мог бы закрыть глаза на чрезмерную терпимость Кормика к остальным, даже к поври. Но не сейчас. Весь Хонсе был охвачен жестокой борьбой за власть. Один владыка против другого, абелийцы против самхаистов. Никто не имел права оставаться в стороне. Нейтралитет, как и терпимость по отношению к варварам, отказавшимся узреть прелесть блаженного Абеля, были невозможны.

Брат Джавно всегда любил Кормика, но слышать, как юноша милуется с варварской шаманкой, было выше его сил.

Нос лодки мягко зашуршал по песку. Кормик вылез из нее и аккуратно втащил на берег. Рядом вверх дном лежал еще один челнок. Здесь же отдыхали двое монахов, в чьи обязанности входило следить за тем, чтобы лодки хранились надлежащим образом.

Завидев Кормика, они поспешили ему на помощь.

— Отец де Гильб хотел поговорить с тобой, — сообщил юноше один из братьев. — Как улов?

Кормик достал из лодки пару форелей, которые дала ему Милкейла, как и всегда, когда они встречались на песчаной отмели.

— Когда ты один рыбачишь, лучше получается, — заметил второй монах. — Пожалуй, надо отправлять тебя на озеро каждый день!

Кормик улыбнулся, кивнул и подумал о том, что встречаться с Милкейлой в их тайном месте каждый день — не такая уж и плохая мысль. Никто на пляже даже представить себе не мог, какими пророческими окажутся эти слова.

Юноша легко добежал от пляжа до часовни. Казалось, весь остров вздохнул с облегчением, как будто над ним наконец рассеялись бесконечные тучи. Трехнедельная осада очень измотала монахов, но, несмотря на волнения из-за побега пленников, гибель четверых собратьев и серьезные ранения некоторых других, жизнь довольно быстро вошла в прежнее русло.

Кормик обратил внимание, что работа над укреплением стен не кипела так со времен их постройки. Истинное рвение, с которым монахи взялись за труды, говорило о том, что они заново осознали свою цель. Наконец-то настала необходимость заняться чем-то более значительным, чем ежедневная забота о простом выживании. Они построили часовню для защиты и в знак торжества блаженного Абеля. Теперь это были не просто слова. Сегодня братья знали, что сделано удачно, а что нет. Уже было нарисовано множество проектов укрепления и модернизации стен, которые позволят в будущем отражать любую атаку. Параллельно придумывались декоративные элементы, знаки гордости и благодарности их покровителю.

— Цель, — прошептал Кормик, пересекая двор.

Ему вдруг подумалось, не в этом ли желании найти в жизни цель, только немного извращенном, кроется причина бесконечных войн между народами и расами, населяющими Митранидун? Не будь врагов, каков был бы смысл их жизни?

Такому доброму человеку, как он, подобная мысль казалась весьма пугающей, поэтому юноша отогнал ее прочь.

Когда Кормик вошел в кабинет отца де Гильба, брат Джавно посмотрел на него так пронзительно, что он невольно вспомнил о второй перевернутой лодке, которая, по видимости, причалила немногим раньше его самого.

— Св… святой отец, — начал, заикаясь, Кормик, не в силах отвести взгляд от Джавно. — Вы хотели меня видеть?

— Где ты был? — спросил настоятель голосом, полным разочарования.

Кормик посмотрел на отца де Гильба и немного помедлил с ответом, пытаясь собраться с мыслями и понять, что все это значит.

— На рыбалке, — наконец ответил он. — Я часто рыбачу, с благословения брата Джавно. Сегодня поймал двух крупных…

— Ты рыбачил с лодки или с другого острова?

— С лодки, конечно.

— Тогда что ты делал на острове? — спросил отец де Гильб. — Ведь ты был там, встречался с варваркой?

— Святой отец, я… — Ошеломленный Кормик покачал головой.

В этот раз де Гильб не стал его прерывать, но юноша и сам не мог найти ответ. Он лишь заикался.

— Это ты их освободил, — заключил отец де Гильб. — В пылу сражения ускользнул, спустился в туннель и освободил пленников.

— Нет, святой отец.

Вздох де Гильба ранил молодого монаха до глубины души.

— Не усугубляй своего положения ложью. — Настоятель снова вздохнул и добавил: — Кормик.

— Четыре души, предназначенные блаженному Абелю, отпущены, чтобы вернуться на языческий путь, за который будут вечно прокляты, — резко вмешался брат Джавно. — Интересно, как ты собираешься справиться с угрызениями совести?

— Нет, — покачал головой Кормик. — Мы думали, что они не едят в знак протеста, а это была хитрость. Или…

— Брат Джавно следил за тобой на озере, Кормик, — прервал его отец де Гильб, опять опустив слово «брат», что очень задело молодого монаха. — Он слышал, как ты встречался с женщиной, все, от первого до последнего слова. Если твою похоть можно простить и искупить — братья нередко поддаются подобным соблазнам, — то твой поступок, предшествовавший ей, — совсем другое дело.

Кормик тупо смотрел на настоятеля и чувствовал себя абсолютно беспомощным. Вспомнив весь разговор с Милкейлой, он понял, что Джавно услышал более чем достаточно, чтобы рассеять любые сомнения и свести на нет все его попытки оправдаться. Он стоял перед дрожавшим от гнева отцом де Гильбом и чувствовал себя пустым сосудом, но не желал, чтобы его наполнили этим ядом.

— Как ты мог предать нас? — грозно спросил де Гильб. — Защищая это сокровище, души четырех альпинадорцев, гибли люди. Умерли четыре твоих собрата, пятый скоро последует за ними! Что ты скажешь их семьям, родителям? Как объяснишь, что они погибли зря?

— Чересчур много было смертей, — ответил Кормик почти шепотом, но в комнате стояла такая тишина, что его услышали все. — Слишком многим еще предстояло умереть.

— Мы должны были удержать варваров! — настаивал брат Джавно.

— Тогда мы убили бы их всех, — возразил Кормик. — И в этом, уж конечно, нет ничего святого. Блаженный Абель…

Не успело это имя соскочить с его уст, как из руки отца де Гильба вырвался разряд молнии и отбросил юношу к противоположной стене. Он со всей силы врезался в дверной косяк и повалился на пол, ничего не понимая и корчась от боли.

— Разденьте его и привяжите во внутреннем дворе, — распорядился де Гильб.

Джавно жестом велел двум монахам поднять Кормика и выжидательно посмотрел на настоятеля, когда его унесли.

— Двадцать ударов плетью, — сказал де Гильб, но затем поправился: — Пятьдесят. С шипами.

— Это наверняка убьет его.

— Тогда пусть умрет. Такое предательство нельзя искупить. Не жалейте его и не халтурьте. Бейте, пока не устанете, затем передайте плеть самому сильному брату в часовне. Пятьдесят, никак не меньше! Если будет больше, я возражать не стану. Если он умрет на сорока, все равно доведите дело до конца.

Брат Джавно видел, как трудно дался отцу де Гильбу этот приказ, и глубоко ему сочувствовал. Это было неприятно и безрадостно, но совершенно необходимо. Глупец Кормик сделал выбор и предал своих братьев ради варваров, которые штурмовали часовню, пока он выручал их сородичей.

Такое не должно было остаться безнаказанным.

Джавно почтительно кивнул настоятелю и собрался уходить, но де Гильб остановил его.

— Выживет он или нет, положите его в самую маленькую лодку и отправьте в открытое озеро на съедение троллям, рыбам или стервятникам. Брат Кормик для нас уже умер.

Через два с небольшим часа полумертвого Кормика бесцеремонно бросили в самую плохонькую лодчонку, какую смогли найти на острове Часовни, и столкнули ее в воду.

— Он уже мертв? — спросил один из монахов, собравшихся на берегу.

— Какая разница? — ответил другой и с отвращением фыркнул, чем выразил всеобщий настрой.

Многие из них были друзьями Кормика, кто-то даже восхищался им. Но его неожиданное предательство ранило их в самое сердце. Никто из них не находил иного решения, кроме приговора, вынесенного отцом де Гильбом.

Некоторые, например брат Муркрис, погибли, защищая пленников и часовню. Никому в голову не приходило оспорить решение святого отца оставить у себя пленников и принять осаду, да и времени на это не было. Все их внимание сосредоточилось на простой необходимости выжить и отбить атаку врага, пусть даже не понимая, чего он хочет.

Умом некоторые могли бы понять и принять предательское поведение Кормика, но сердцем они чувствовали, что он получил по заслугам.

— Если парень еще жив, то ненадолго, — заметил какой-то монах.

Джавно подошел к лодке и бросил на распростертого и окровавленного Кормика красный берет поври.

— Это шрам на сердце каждого брата на острове Часовни, — сказал он. — Толкните лодку, чтобы ее унесло течением в бухту, где его съедят дикие звери. Он уплывет, и мы навсегда забудем имя погибшего брата Кормика.

Джавно удалился с пляжа, остальные взялись за утлое суденышко и оттащили его на глубину. Один из монахов взял берет и нахлобучил его на голову Кормика.

— Кажется, впору, — пожал он плечами в ответ на недоуменные взгляды остальных.

Все засмеялись и хорошенько подтолкнули лодку, чтобы ее подхватил какой-нибудь из многочисленных потоков, рожденных горячими источниками.

— Если прибьет обратно, я отбуксирую его подальше, — вызвался кто-то. Но в этом не было необходимости.

Вскоре темный силуэт похоронной лодки Кормика исчез на фоне сверкающего золотом заката.