Эзотеризм Талмуда в свете Православного Предания

Шрёдер пишет, что «далеко не все отдают себе отчет в том, что попытки достичь точного понимания Библии требуют не меньших усилий, чем научные исследования» [167, с. 29]. Он подтверждает свою мысль высказыванием из трактата «Синедрион» Вавилонского Талмуда: «Точно так же, как молот разбивает скалу на множество осколков, так один отрывок из Библии может иметь много значений» [167, с. 30]. Эта мысль сама по себе не крамольная, но она может стать такой, если мы, увлекшись, будем пытаться выискивать в библейских стихах тот смысл, который в них не заложен – то есть прикладывать всуе те «усилия», которые зачем-то как молот разбивают библейскую «скалу на множество осколков».

Есть все основания считать, что еврейские мудрецы именно к такому напрасному делу и призывают тех, кто доверяет их трактовке Слова Божия. Вот, к примеру, что пишет о первых стихах книги Бытия Маймонид: «Описание начала суть наука о природе, но столь сложная, что она вся выражена иносказаниями» [167, с. 68].

Вовсе не так считали Святые Отцы Церкви. Для всех них буквальный смысл повествования Моисея о Шестодневе был главным.

Преподобный Ефрем Сирин: «Никто не должен думать, что шестидневное творение есть иносказание» [41, с. 210].

Святитель Василий Великий высказал свое отношение к этому вопросу наиболее развернуто: «Известны мне правила иносказаний, хотя не сам я изобрел их, но нашел в сочинениях других. По сим правилам иные, принимая написанное не в общеупотребительном смысле, воду называют не водою, но каким-нибудь другим веществом, и растению и рыбе дают значение по своему усмотрению, даже бытие гадов и зверей объясняют сообразно со своими понятиями, подобно как и снотолкователи виденному в сонных мечтаниях дают толкования, согласные с собственным их намерением. А я, слыша о траве, траву и разумею; также растение, рыбу, зверя и скот, и все, чем оно названо, за то и принимаю. Не стыжуся бо благовествованием (Рим. 1, 16)» [19, с. 157– 158]. По мнению святителя Василия Великого, подменять буквальный смысл Шестоднева аллегорическим толкованием «значит ставить себя премудрее словес Духа и под видом толкования вводить собственные свои мысли. Посему так и будем разуметь, как написано» [19, с. 159].

Различное понимание Библии у Святых Отцов и у талмудистов объясняется уклонением иудейской традиции в сторону эзотеризма, тайного толкования Священного Писания. Это породило у них самые вычурные трактовки Божественного Откровения. Вот как свидетельствует об этом Дмитрий Щедровицкий:

«Кратко остановимся и на традиционном подходе к осмыслению Священного Писания. Согласно одному древнему изречению, “у Торы семьдесят лиц”. Это значит, что каждый библейский стих имеет 70 (!) уровней интерпретации. Из них наиболее традиционные – четыре, обозначаемые четырьмя древнееврейскими словами: “ пшат ” – “простой смысл”, буквальное толкование (исторический контекст); “ ремез ” – “скрытый намек”, иносказательное объяснение; “ друш ” – “изыскание”, толкование символов, скрытых за завесой простого повествования; наконец “ сод ” – “тайна”: имеется в виду таинство Божественной, высшей жизни, “просвечивающей” сквозь данный стих и доступное восприятию лишь особо одаренных, духовных, людей» [168, с. 27–28].

Появление подобных толкований объясняет Л. А. Тихомиров:

«Моисеева вера резко отличается от окружавших языческих религий полным отсутствием религиозной тайны... Откровения пророческие также обращались ко всему Израилю... Между тем, после вавилонского пленения, неудержимо, все сильнее стала заявлять о себе идея какого-то тайного, скрытого учения... Эта идея начала выражаться уже в быстро растущем убеждении, будто бы истины веры выражены в писанном законе не только явно, но и прикровенным образом. Эта прикровенность выражается не только в символизме, который, конечно, неизбежен при выражении неизобразимых духовных состояний и созерцаний, но и в расположении слов, в форменной зашифровке истины в тексте Священного Писания, в самом даже начертании букв, до их малейших черточек и хвостиков... Является учение о том, будто бы Моисей во время сорокадневного пребывания на Синае слышал множество Божественных истин, которые открыл немногим, именно старейшинам, и будто бы эти истины передавались затем устно из рода в род. Это учение быстро стало официально еврейским» [132, с. 201–202].

Лев Тихомиров приводит мнение известного защитника Талмуда Карла Фишера о том, что «Мишна, по еврейскому вероучению, содержит в себе те законы, которые Бог дал Моисею устно на горе Синае» [132, с. 202].

Не следует полагать, будто трактаты, написанные Святыми Отцами в жанре «Шестоднева», содержали, подобно иудейскому Талмуду, ключ к церковному пониманию Божественного Откровения. Такая точка зрения совершенно не состоятельна. Ни «Шестоднев» святителя Василия Великого, ни другие распространенные в древности произведения под тем же названием, никогда не претендовали на раскрытие какого-то сокровенного эзотерического смысла библейских стихов, но лишь служили иллюстрациями к ним. К примеру, в стихе 1, 11 книги Бытия говорится о Божьем повелении Земле произвести растения.

Святитель Василий Великий живописует эти слова следующим образом: «По сему глаголу сгустились кустарники, выбежали из земли все деревья, обыкновенно достигающие чрезвычайной высоты, – ели, кедры, кипарисы, певги; все мелкие деревья сделались вдруг ветвистыми и густыми; явились употребляемые для венцов растения – розы, митры и лавры. Ничего этого прежде не было на земле, и все в одно мгновение времени пришло в бытие, с принадлежащим каждому свойством, самыми явными разностями отличенное от растений инородных и узнаваемое по свойственному для каждого признаку» [19, с. 75–76].

Совершенно иной смысл отводит изучению природы Маймонид. В «Наставнике колеблющихся» он говорит: «Если хочешь постичь взаимосвязь между мiром и тем, как Бог управляет им, – изучай астрономию и физику» [цит. по 167, с. 17].

Ничего не имея против изучения астрономии и физики – равно как геологии и других естественных наук, – мы никак не можем считать, что эти знания способны приблизить нас к тайнам Божиим, к постижению Его сущности и способа, которым Он творил и управляет мiром.

Более верными представляются нам слова св. апостола Павла: Божия никтоже весть, точию Дух Божий. Мы же не дух мiра сего прияхом, но Дух иже от Бога, да вемы яже от Бога дарованная нам (1 Кор. 2, 11–12). Действительно, можно поспорить с Маймонидом, который сравнивал тех, «кто понимает единство естественного и божественного, с подданными короля, находящимися в его тронном зале, а тех, кто пытается понять Библию, но не обладает познаниями в естественных науках – с теми, которые напрасно толкутся у самых дальних ворот королевского дворца» [цит. по 167, с. 29].

Иногда, современные эволюционисты указывают на «аналогичную» мысль апостола Павла в речи о язычниках, в которой иные хотят видеть подтверждение мысли о познаваемости Бога через рассматривание творения: Разумное Божие яве есть в них, Бог бо явил есть им. Невидимая бо Его от создания мiра, твореньми помышляема, видима суть, и присносущная сила Его и Божество (Рим. 1, 19– 20). Однако, в словах апостола о присносущной силе и Божестве вовсе не содержится призыва изучать свойства Божии, отождествляя их со свойствами и законами тварного мiра. Как справедливо писал святитель Феофан Затворник: «Вникни в творение по частям и увидишь, ясно отпечатленными всюду непостижимую премудрость Божию и благость беспредельную, то, что апостол означает словом: Божество... Премудрость в устроении всякого существа, благость в окружении его всем потребным для благобытия» [151, с. 92]. Это и есть именно то разумное Божие или «то, что можно знать о Боге, что доступно в Нем уму человеческому и постижению» [151, с. 88]. При этом, чтобы никто не обманывался, трактуя апостольские слова, святитель Феофан Затворник отмечает непостижимость для нас образа действия Божьего: «Самые действия Божии невидимы. Если бы был ты в минуту творения мiра и смотрел, как все происходит, то видел бы только, что тварь за тварью являются на сцену бытия, образа же появления сего не мог бы видеть» [151, с. 90]. Между прочим, невозможно себе представить, чтобы последняя фраза о «минуте творения» могла бы быть написана эволюционистом.