Контрольные задания, проблемные вопросы и упражнения:. 1.Как перестройка и последующие политические события повлияли на состояние исторической науки?

1.Как перестройка и последующие политические события повлияли на состояние исторической науки?

2. Какая историческая тематика и проблематика поднималась в публицистике втор. Пол. 80-нач.90-х гг. ХХ в.? Какое влияние оказала историческая публицистика на распад СССР, советской и социалистической системы? Какую позицию при этом занимали профессиональные историки?

3.В чем проявился методологический кризис исторической науки во втор. Пол. 80-нач.90-х гг. ХХ в.? Какие поиски велись в области теории и методологии истории?

Отечественная историческая наука второй половины 80- начала 90-х гг. ХХ в.

В силу ряда объективных причин советская историческая наука в сер. 80-х гг. оказалась в самом эпицентре политических баталий.

Взятый командой Горбачёва курс на реформирование советской системы не встретил достаточной поддержки среди партийной элиты. В таких условиях горбачёвское руководство стремилось расширить своё влияние и укрепить собственные позиции как за счёт кадровых перестановок, так и за счёт формирования общественного мнения. Решение второй задачи оказалось тесно связанным с утверждением нового отношения к истории и с постановкой новых задач перед исторической наукой. На Всесоюзном совещании заведующих кафедрами общественных наук в ноябре 1986 г. были очерчены первые контуры новых требований. На нём было официально признано, что теоретическая мысль практически не развивалась на протяжении десятилетий, представления о социализме остались на уровне 30 – 40-х гг. в истории, теории и политики оказались непреодолёнными сталинское наследие и сталинская традиция. Впервые открыто констатировалось наличие в советской истории «белых пятен», зон, закрытых для изучения и критики, фигур умолчания.

Однако, историческая наука по-прежнему должна была опираться на ленинское наследие, хотя и очищенное от сталинских деформаций, на решения последних партийных съездов и пленумов ЦК, общечеловеческие ценности и принципы нового мышления, мало прояснённые и мало что дающие для подлинного интеллектуального обогащения.

Главным принципом стало очищение ленинского наследия от всевозможных деформаций. Именно поэтому новации горбачёвского руководства не вызвали тревоги среди профессиональных историков, а даже наоборот были встречены с энтузиазмом.

Но произошло непредвиденное для авторов перестройки: инициатива из рук профессионалов была перехвачена узким, но активным кругом публицистов интеллектуалов-шестидесятников. На этом фоне стала формироваться новая волна критики положения дел в исторической науке, «критики извне». Её отличал прежде всего больший радикализм. Но главное – критика шестидесятников была иной по содержанию. Очень скоро они вполне естественно дошли до постановки вопроса: а хороши ли те принципы, которые должны быть очищены от деформации и на основании которых надо стремиться обновить общество? Как только публицистика начала формулировать данный вопрос в качестве центрального, стало ясно, что теории «белых пятен» и «зон вне критики» оказываются несостоятельными. Испытывая давление одновременно «сверху и извне», историческая наука не могла не реагировать на происходящие перемены. Но потенциал её реагирование в это время был ограничен рядом факторов, важнейшие среди которых:

- содержание советской историографической традиции, которая определяла у историков устойчивое представление о критериях научности, - наличие внутренней самоцензуры;

- ориентация на следование партийным установкам и документам как последнему слову в научно-теоретической мысли;

- многолетняя изоляция советских историков от основных направлений исторической мысли XX столетия при ощущении собственного превосходства и обладания истинно научной методологией познания;

- невозможность свободного доступа к историческим архивам и научной информации;

- отсутствие культуры диалога и ведения научной полемики.

Для историографических оценок сложившейся в это время ситуации в исторической науке характерно три общих момента. Во-первых, политический фактор сохранил в этот период своё доминирующее воздействие на развитие исторической литературы и историографической ситуации в целом. Во-вторых, «новые исторические оценки» были в большей степени эмоционально окрашенными, чем научно взвешенными. В-третьих, историческая наука перестала быть однородной, впервые за многие десятилетия формируются основания для становления различных научных школ и направлений. Историческая наука в это время развивалась по трём направлениям.

I. Направление, нередко называвшееся в литературе консервативным (или даже консервативно-охранительным). Основные представители: В. К. Гусев, И. И. Минц, Ю. А. Поляков, А. И. Зевелев, Е. И. Голубева, С. С. Хромов, С. Л. Тихвинский, Ю. С. Кукушкин и др.

Первоначально многие из историков этого направления поддержали идею необходимости перестройки в науке, сообразуясь с требованиями очередного партийного съезда. Правда, уже на начальном этапе с оговорками более жёсткими, чем это позволяли себе официальные партийные лидеры.

В области теории исторического процесса они по-прежнему ориентировались на возможность и необходимость активного использования марксистских идей как единственной основы для научного познания исторического прошлого. При этом признавали (или допускали), что марксистская (или марксистско-ленинская) теория исторического процесса оказалось искажённой, а многие принципиальные идеи сведены к набору штампов и стереотипов.

Они соглашались двигаться «вперёд – к Ленину», но не допускали движения вне Ленина, вне ленинизма. Главное, следовательно, было в сохранении прежнего отношения к Ленину и ленинизму – не как к реально жившему в определённую эпоху политическому лидеру, а как к определённому фетишу. И такая позиция была гораздо сильнее любого идеологического диктата, вновь обрекая историков на роль комментаторов классических текстов.

В методологической области для представителей данного направления было характерно:

- решительное отделение «ленинизма» как некой идеальной теории или модели от сталинизма или сталинско-брежневских наслоений;

- признание факта построения в СССР социалистического общества, несмотря на все деформации;

- непримиримая критика всех попыток поставить под сомнение действенность и научность ленинского учения или социалистический характер семидесятилетней отечественной истории.

В первые годы перестройки деятельность представителей данного направления была особенно активной. Именно они способствовали осмыслению, историографической и конкретно-исторической переработке тезиса о т. н. «белых пятнах» в истории. Первоначально введённый в научный оборот этот термин не означал ничего, кроме констатации того, что историки не могут дать ответы на ряд вопросов просто в силу отсутствия необходимых разработок и необходимой информации. К концу 80-х гг. под ним стали понимать не просто отсутствие информации, а результат целенаправленной деятельности по её сокрытию, исключению из практики научных исследований огромного числа проблем, сюжетов, по постановке барьеров и ограничений на пути продвижения к истине, созданию зон умолчания вокруг определённых исторических событий и лиц.

Возможности использования понятия «белые пятна» были далеко не беспредельными. В конце концов не мог не возникнуть вопрос о том, а есть ли у нас вообще написанная история XX в., если на каждую проблему приходится определённое количество «белых пятен»? на повестку дня всё более выдвигалась необходимость постановки и разработки именно концептуальных вопросов.

Эту задачу попытался решить Ю. А. Поляков, опубликовавший в журнале «Вопросы истории КПСС» статью «Исторический процесс многомерен», в которой определил сосуществование двух концепций (схем) советской истории в тогдашней историографии.

Одна (традиционная для советской историографии) – связана с попытками на основе многочисленных умолчаний и оставлений в стороне острейших вопросов (причины политической победы Сталина, цена достижений, причины несостоятельности почти всех советских политических лидеров и т.д.) дать облегчённую, и тем самым неверную, историю социалистического строительства.

Другая (новая) схема базируется на признании того, что в 1929 г. Сталин и его ближайшее окружение совершили антисоциалистический и антипартийный переворот и повели дело к реализации принципов «казарменного» или «военно-феодального» социализма. Но подобный вывод также не объяснял всех фактов советской истории: энтузиазма, героизма масс, утверждения в обществе «фундаментальных ценностей социализма».

При этом обе концепции имеют в себе одно общее: создание и поддержание мифов о советском народе – творце социализма (миф о процветающем народе – в первом случае, миф о народе страдающем – во втором).

Стремясь преодолеть существующий схематизм и определить главные критерии истинного подхода к советской истории, Ю. А. Поляков в основу своей концепции кладёт несколько принципиальных теоретич6еских положений. И прежде всего вывод о том, что исторический процесс многомерен. Многомерность составляют различные исторические потоки, действующие иногда не только противоречиво, но и прямо противоположно.

Первый (главный) поток – процесс выдвижения людей из народа во все сферы жизни, создание достижений советского строя (индустриализация, бесплатное образование и здравоохранение, равенство народов, возвеличивание человека труда).

Второй поток – чрезвычайное усиление роли государства и аппарата, на основе которого формируется и укрепляется бюрократия, что способствует развитию культа руководителей партии и государства.

Третий поток – деятельность руководителей государства и воздействие их на жизнь и деятельность народа.

Четвёртый поток – вера подавляющего большинства народа в социалистические идеалы, деятельность Коммунистической партии по воспитанию у населения убеждённости в правоте революционного дела.

II. Направление, которое условно можно назвать «альтернативным», для характеристики которого хорошо подходят слова из книги Г. А. Бордюгова и В. А. Козлова «История и конъюнктура» (1988) – «тоска по альтернативам». Основные представители: П. В. Волобуев, И. Д. Ковальченко, Б. Г. Могильницкий, А. П. Логунов, И. М. Клямкин, А. Х. Бурганов и др.

Представители этого направления признавали однонаправленность исторического развития по восходящей к социализму. В основе их взглядов лежал формационный подход и признание существования строго определённых закономерностей развития истории. Однако при всём этом они рассматривали исторический процесс как цепь разнообразных альтернатив, подчёркивая и особое значение сознательной деятельности людей. В цепи исторических событий историки видели и пытались целенаправленно выявлять различные зигзаги, тупики, отступления, сбои в темпах – но в рамках общего движения к социализму. Т. о. в идеях этого направления не было, по сути, ничего принципиально нового. Всё дело заключалось в акцентах. В результате их смещения история России XX в. представала перед читателями как воплощение сознательного или стихийного выбора народных масс.

Б.Г. Могильницкий попытался реализовать принцип «альтернативности» для объяснения причин социалистических деформаций в сталинский период. По его версии, советское государство в 20-х гг. оказалось перед альтернативой осуществления одной из двух возможностей: грубого, деспотического или гуманного, демократического социализма (Сталин vs. Ленин и Бухарин). Данный подход позволил исследователям решить одну из наиболее сложных задач в обстановке второй половины 80-х гг. – задачу реабилитации социализма в глазах широкой общественности. Если была возможность построения «гуманного социализма», то, следовательно, все негативные аспекты советской истории – результат не социалистического выбора и не специфики российского развития, а либо беспомощности (или преступности) политического режима и конкретных политических лидеров, либо чрезвычайных условий, в которых разворачивалось строительство социализма в нашей стране.

Сторонники данного направления за короткое время сделали чрезвычайно много для того, чтобы избавить и историческую науку, и самих историков от определённой «зашоренности», пробудить интерес к проблемам и личностям, которые долгое время оставались в «зоне умолчания».

Однако, чем больше информации вводилось в научный оборот, чем более раскрепощёнными в своих пристрастиях становились историки, тем очевиднее оказывалась и ограниченность возможностей продвижения вперёд в рамках данного направления.

III. Направление, которое можно охарактеризовать как радикальное. Основные представители: Ю. Н. Афанасьев, В. Г. Сироткин, А. Я. Гуревич, Г. С. Кнабе, Е. И. Пивовар, В. Д. Поликарпов и др.

Основы идей этого направления были заложены Афанасьевым в статье «Прошлое и мы» (1985). В ней был выдвинут ряд положений и идей, отличающихся для советской историографии новизной:

- стремление вписать отечественную историю и историческую науку в мировой контекст не как его вершину, не как образец для подражания, а как «участок мировой истории»;

- оценка уровня советской «методологической культуры исторического мышления» как невысокого;

- ориентация на необходимость понимания истории вместо её толкования, что было традиционно присуще советской историографической традиции.

По существу же, в статье был поставлен вопрос о необходимости создания новой исторической науки; иной путь грозил отставанием от общечеловеческих потребностей и в XXI в. В последующих выступлениях и статьях Афанасьевым был сделан ряд дополнений к положениям этой статьи:

- необходимость «размыкания» теоретических основ советской исторической науки как прямое следствие признания того, что современное видение исторического процесса не может базироваться на идеях и традициях, сформировавшихся в сер. XIX – нач. XX вв.;

- ориентация в методологической области на принципы современного гуманитарного знания (сам Афанасьев отдавал предпочтение историографической традиции и методологическим основаниям школы «Анналов»);

- решительный разрыв с советской историографической традицией, вывод о том, что XX съезд КПСС не прервал традиции сталинской историографии, что сталинская версия не просто сохраняется, а по-прежнему господствует в отечественной историографии;

- разработка тезиса об истории как социальной памяти человечества вместо традиционной ориентации на воспитательные и просветительские функции исторической науки;

- основная содержательная задача перестройки в исторической науке – понять прошлое, чтобы его преодолеть.

Историографическое значение статей Афанасьева определяется позитивными идеями, содержание которых позволяет говорить о своеобразном историографическом феномене Афанасьева. Этот феном характеризуют следующие параметры:

1). ориентация преимущественно на цивилизационный подход (в области теории исторического процесса);

2). акцент на диалоговых основаниях исторического познания и постановке принципиально иных вопросов перед прошлым (в области методологии);

3). преодоление изолированности и локальности советской историографической традиции (в области историографии).

В рамках данного направления формировались новые подходы к изучению истории Октябрьской революции, роли народных масс в истории и т. д., стало преодолеваться представление о качественных различиях между «ленинским» и «сталинским» этапами в отечественной истории, советское государство стало изучаться как государство тоталитарного типа.

Кроме заметной перегруппировки сил и складывания новых направлений, для историографической ситуации рассматриваемого периода характерны ещё некоторые принципиальные моменты:

- коренным образом изменилось отношение отечественных историков к зарубежной немарксистской историографической традиции, что привело к конкуренции идей;

- к кон. 80-х гг. усиливается интерес историков к философскому и теоретическому наследию русских мыслителей кон. XIX – нач. XX вв.;

- к кон. 80 – нач. 90-х гг. значительно изменяются лицо и содержание ведущих исторических журналов;

- выходят в свет первые обобщающие труды, авторы которых стремятся либо реализовать новые подходы в освещении отечественной истории, либо по крайней мере избавиться от наиболее одиозных наслоений советской историографии («Наше Отечество. Опыт политической истории», «История России во второй половине XIX – XX вв.»).

Т.о., в нач. 90-х гг. становятся всё заметнее новые черты в развитии отечественной историографии. Однако именно теперь историки-профессионалы особенно настойчиво заговорили о кризисе исторической науки в России, как бы повторяя то, что было уже сказано публицистами раньше и что они принимали с такой обидой и неудовлетворённостью.

Содержание размышлений о кризисе, ставших центральными в теоретическом поиске первой пол. 90-х гг., не могло не сказаться на общих подходах к изучению отечественной истории XX в. Дискуссии о том, какое строй был построен в СССР уступают место проблемным исследованиям, в которых наблюдается интерес к проблемам социальной истории, демографии, культуры; появляются такие непривычные для отечественной историографии сюжеты, как изучение менталитета советского народа, крестьянства, интеллигенции и т.д.; одно из центральных мест в работе историков занимает публикация документов и комментариев к ним.

Можно с уверенностью заявить, что кон. 80 – нач. 90-х гг. стали временем подведения итогов развития советской историографической традиции. Отечественная историческая наука перестаёт быть локальной, замкнутой в своих теоретических основаниях, складывается её новый язык. В настоящее время обозначилось ряд факторов, замедляющих перемены:

- недостаточная прояснённость для многих историков тех ориентиров, к которым должна двигаться наука;

- большая глубина кризиса, чем предвидевшаяся в 80-х гг., что выражается в малом количестве статей, монографий и диссертаций, которые стали бы заметным явлением в историографии;

- неравномерное распределение сил между сторонниками глубоких перемен в науке и теми, кто надеется обеспечить преодоление кризиса за счёт частных решений.