Ф. Ницше: вопя к власти

У Ницше можно прочитать такую оценку философии своего предшественника: «…единственный философ девятнадцатого столетия — Артур Шопенгауэр? Вот — философ; ищите же подходящей к нему культуры! И если вы можете чаять, какой должна быть та культура, которая соответствовала бы такому философу, — вы этим самым уже произнесли приговор над всей вашей образованностью и над вами самими!» [2]

Вместе с тем отношение Ницше к философии Шопенгауэра не столь однозначно положительное, это скорее (даже в ранний период) переосмысление, попытка вывести иные оценки, иные интерпретации. И прежде всего это стремление преобразовать пессимизм и мизантропию Шопенгауэра в иное, оптимистически-трагическое мировоззрение. Впервые речь зашла о философии жизни, взятой в шопенгауэровских терминах «воли» как «воли к жизни» и отрицающей крайний негативизм выводов учителя «мировой скорби» и его эпигонов.

Фридрих Ницше (1844–1900) родился в семье протестантского пастора. Он рано усвоил дух независимого фанатизма, стремление следовать внутренней логике духовного развития во многом определило всю его дальнейшую судьбу, которая поражает своей последовательностью и целеустремленностью.

Продуктивное творчество Ницше длилось немногим более восемнадцати лет и довольно естественно разделяется на три периода, каждый из которых охватывает по шесть лет и является определенным этапом его духовной эволюции. Первый, так называемый романтический, период (1870–1876), несомненно, находится под большим влиянием А. Шопенгауэра, его идей, которые молодой профессор классической филологии переосмысляет по отношению как к античной, так и к современной ему философии. Второй, так называемый «позитивистский», период (1876–1882) отражает долгий и подчас мучительный процесс разрыва философии жизни Ницше с господствующими философскими направлениями того времени и попытку разработать иные мировоззренческие установки, такие, в которых как бы преодолевалась политическая «злоба дня» и достигалась иная перспектива оценки и переоценки действительности, всех существующих ценностей. И наконец, третий период (1882–1888) — период «абсолютного утверждения»; это — «проповедь» новой, «вечной», «вневременной» философии на основе найденных им мифологем «воли к власти», «сверхчеловека», «вечного возвращения того же самого».

Отношение Ницше к Шопенгауэру в процессе этой эволюции также менялось. В работе «Рождение трагедии из духа музыки» (1872) дионисийское начало, то есть в сущности иррациональная, слепая воля Шопенгауэра, противопоставляется началу света и формы, разума и меры, которое Ницше именует аполлоновским и которое соответствует «миру представления», как его мыслит Шопенгауэр. Именно дионисийское начало есть, по Ницше, подлинная реальность, тогда как аполлоновское — это своего рода иллюзия, покрывало майи, скрывающее от нас подлинную стихию жизни. Испытав сильное влияние позитивизма и дарвинизма, Ницше перевернул «ценностную шкалу» Шопенгауэра, что коснулось прежде всего принципов нравственности. Как мы знаем, философия Шопенгауэра носит пессимистический характер. В основе его этики лежит чувство сострадания — высшая добродетель. Основным человеческим пороком он считал эгоизм, порожденный принципом индивидуации и питаемый ненасытным стремлением воли к получению удовольствия. Только отказ от влечений может, по Шопенгауэру, освободить человека от страданий вечно неудовлетворенной воли. Ницше совершил «переоценку ценностей»: не отказ от воли, то есть от жизни как таковой, не стремление к вечному — сверхвременному и потустороннему бытию, на место которого у Шопенгауэра встало Ничто, а радостное утверждение жизни со всеми ее страстями — вот к чему зовет Ницше, убежденный в том, что жизнь есть единственная реальность, поскольку никакого потустороннего высшего начала не существует. В морали сострадания Ницше видит проявление рабской психологии, общей у Шопенгауэра с христианством. Христианскую этику ненасилия и любви к ближнему Ницше считает плодом рессантимента — мстительного чувства слабых и низких к сильным и благородным, носителям воли к жизни в ее чистой и высшей форме — воли к власти. Отсюда — романтика силы, воинствующий атеизм и война против христианства, утверждение индивидуализма и относительности всех ценностей — как теоретических (истина), так и этических (добро). Романтически-аристократический индивидуализм с его культом героя, воспринятый сквозь призму натурализма, и в частности дарвинизма, нашел свое выражение у Ницше в его культе сверхчеловека.

Разработанная Ницше метафизика жизни излагается им и в символической поэме «Так говорил Заратустра» (1883–1884), и в трактатах: «По ту сторону добра и зла» (1886), «Генеалогии морали» (1887), «Антихрист» (1888), «Ницше contra Вагнер» (1888), «Ессе homo» (1888). Ее должен был завершить основной труд, подытоживающий духовные поиски мыслителя, — «Воля к власти» (опубликован в 1889–1901 годах). Однако в первых числах января 1889 года психическая болезнь прервала творческую деятельность Ницше.

Воля к власти — это всего лишь одна из разновидностей волевых импульсов человеческого поведения. Однако Ницше не только считал ее определяющим стимулом деятельности и главной способностью человека, но и «внедрял» ее в «глубины всей жизни». По его мнению, чтобы понять, что такое «жизнь» и какой род стремления и напряжения она представляет, формулу воли к власти надо относить «как к дереву и растению, так и к животному». Более того, воля к власти подается им в своеобразной физикалистской упаковке, обретает как бы характер естественно-научной гипотезы. «Восторжествовавшее понятие „сила“, — пишет Ницше, — с помощью которого наши физики создали Бога и мир, требует, однако, дополнения: в него должна быть внесена некоторая внутренняя воля, которую я называю „волей к власти“, т. е. ненасытное стремление к проявлению власти или применение власти, пользование властью как творческий инстинкт, и т. д.» [1]. Используя идеи хорватского математика XVIII века Р. Бошковича, Ницше сформулировал понятие «атома власти», или «кванта власти», которое характеризуют два основных свойства: притяжение и отталкивание. «В сущности, имеется только воля к насилию и воля защищать себя от насилия. Не самосохранение: каждый атом производит свое действие на все бытие, — мы упраздним атом, если мы упраздним это излучение воли к власти. Поэтому я называю его некоторым количеством „воли к власти“» [2]. Расплывчато и метафорически толкуя жизнь как «специфическую волю к аккумуляции силы», Ницше утверждает, что жизнь как таковая «стремится к максимуму чувства власти». «Рассматриваемая механистически энергия вселенной остается постоянной; рассматриваемая экономически, она подымается до известной точки высоты и снова опускается в вечном круговороте. Эта „воля к власти“ выражается в направлении, в смысле, в способе затраты силы: с этой точки зрения превращение энергии в жизнь и в „жизнь в высшей потенции“ является целью» [3]. Подобная мифологизация воли, онтологизация (то есть «внедрение» в само бытие) этой нерациональной человеческой способности как нельзя более соответствует всему духу и стилю ницшеанского философствования, которое представлено в виде броских афоризмов, парадоксальных мыслей, памфлетов и притч.

Однако «внедрение» воли к власти в самые «недра» Вселенной, апелляция к энергичным «волевым» импульсам самой жизни — нечто большее, чем экстравагантная метафора философского языка. За этим мыслительным приемом скрываются и определенные устремления. Так, Ницше, с одной стороны, резко и оправданно критикует современное ему общество, бездуховность, аморализм жизни, лицемерие религии, с другой — пытается обосновать культ «сверхчеловека» с его гипертрофированной волей к власти. Если воля, лежащая в основе шопенгауэровского мира, становится у Ницше волей к власти, то шопенгауэровский мир как представление предстает у него в виде «перспективизма», или «перспективной оптики жизни». Оценивая попытки физиков нарисовать «научную картину» мира, Ницше пишет: «И, наконец, они, сами того не зная, кое-что в своей системе опустили: именно необходимый перспективизм, с помощью которого всякий центр силы — не только человек — конструирует из себя весь остальной мир; то есть меряет его своей силой, осязает, формирует… Они позабыли включить в истинное бытие эту полагающую перспективы силу, или, говоря школьным языком: бытие в качестве субъекта» [4].

Именно с позиций такого «перспективизма» Ницше отрицает методологию позитивизма и позитивных наук. «Против позитивизма, который не идет далее феноменов, — пишет он, — существуют лишь факты, сказал бы я: нет, именно фактов не существует, а только интерпретация» [1]. «Перспективизм» лежит в основе критики Ницше основных категориальных понятий почти всей предшествующей и современной ему философии: субстанции, субъекта, объекта, причинности и т. д. — как некоего «удвоения» реально действующих «квантов» воли к власти. Сам рационализм, опирающийся на разумное мышление, по мнению Ницше, — это «интерпретирование по схеме, от которой мы не можем освободиться». Мышление создает лишь удобные для использования фикции. Парменид сказал: «Нельзя мыслить того, чего нет; мы находимся на другом конце и говорим: „То, что может мыслиться, должно быть непременно фикцией“» [2].

В результате деструктивной критики науки и философии Ницше создал концепцию, в определенной степени предвосхищавшую постмодернистскую мысль конца XX века: нет ни истории, ни горизонта времени, нет причины, общих принципов детерминизма, центра и периферии, иерархии, порядка, стратегии научного познания. Сгустки атомов, «кванты» воли к власти воздействуют друг на друга в процессе вечного становления, «возвращения того же самого», создают бесчисленные комбинации, ансамбли, новые сгустки воли к власти только для того, чтобы вновь распасться и играть эту игру бесконечно — таков «перспективный» характер бытия, вытекающий из динамической картины мира, предлагаемой Ницше. Сама жизнь, как высшее выражение воли к жизни Шопенгауэра, в философии Ницше — это только «средство к чему-то: она есть выражение форм роста власти». И конечный вывод: «Нет никакой воли, есть только пунктуации воли, которые постоянно увеличивают или теряют свою власть» [3].

Ницше — своеобразный консервативный революционер, пытающийся возвратить бытию его природную первозданную свежесть, а человеку — антиметафизическую чистоту «перспективного» видения мира. Каждый индивид, подобно мифическому Адаму, заново дает вещам имена, создает свою картину мира, хотя и в этом он действует согласно метафизике «воли к власти» и «вечного возвращения того же самого». И это его судьба, его рок, его amor fati (любовь к року) — таков финальный аккорд, завершающий философию. Ницше в целом — это мифическое, дионисийское восприятие мира, своего рода мифологическая метафизика жизни. Это философия жизни, взятая в мифологизированных псевдофизикалистских категориях.

Перерастание философии в мифологию делает философию Ницше весьма популярной среди творческой интеллигенции конца XIX — начала XX века. Отзвуки ее, ее явное и неявное влияние испытывают многие направления философии, объединившиеся под широким крылом «философии жизни».