Формирование корпоративного мировоззрения государственных служащих

Создание в результате губернской реформы множества новых чиновничьих и канцелярских мест в системе местного государственного аппарата породило определенный дефицит кадров и заставляло власть пополнять государственный аппарат выходцами из непривилегированных сословий. В этот период служащие в местные учреждения набирались, кроме, естественно, дворян, из среды церковнослужителей; приказных, подьяческих и секретарских детей; обер-офицерских детей, солдатских детей, из купечества и даже из отпущенных на волю крепостных крестьян и господских людей. Кардинальные изменения в социальном составе местного чиновничества, происшедшие в очень короткие сроки, стали хорошо заметны к началу 80-х годов. Мы уже отмечали, что они не остались незамеченными и современниками-мемуаристами. И.И. Мешков писал в своих записках: "По новости Саратовской губернии, в канцелярских служителях по всем присутственным местам была общая потребность и, стало быть, не предстояло ни малейшего затруднения быть принятым на службу немедленно". Кстати, прадед мемуариста был крепостным, отпущенным помещиком на волю в 1748 г.; сам же Мешков, поступив на службу при открытии Саратовской губернии, в 1782 г., в возрасте 15 лет, стал копиистом, в 1784 г. - подканцеляристом. 16 марта 1787 г. он был произведен в канцеляристы, а 23 ноября того же года - в губернские регистраторы. Первый классный чин - коллежского регистратора - Мешков получил 1 декабря 1791 г., т. е. после 10 лет канцелярской службы. Пишет об этом и выходец из крестьян Л.А. Травин, отец которого "находился крепостным графа Павла Ивановича Ягужинского и его жены": "...При наступлении 1778 года открылось Псковское наместничество... Тогда свободно было вступать имеющим вечные отпускные в приказные чины". На это же указывают и мемуаристы-дворяне.

Развитие этой тенденции в начале XIX в., после министерской реформы, уже в системе центральных государственных учреждений, описывает Ф.П. Лубяновский (кстати, с 1819 г. - пензенский гражданский губернатор): "Нынче сто рук нужны там, где тогда одиннадцатая была лишнею. Едва ли однако же это можно безусловно приписать лишь разделению работы, впрочем, до роскоши дробному. Нужда здесь, кажется, сама о себе промышляет: тысячи молодых людей всякого звания, редкий из них не нищий, приготовляют себя по отеческому преданию к статской службе дома, в судах, в частных, публичных заведениях, и как на море волна за волной, так они толпа за толпой спешат выйти на этот берег. Изъяв немногих, которым способности, более или менее обработанные наукою, и еще немногих, которым счастливые случаи пролагают дорогу, большая часть, и то не все правильно, изучают одно ремесло, немудреное, но в их глазах выше всякой промышленности, ремесло владеть пером как челноком за ткацким станом, этим ремеслом начинают и оканчивают служебное поприще, не приготовив себя ни к чему иному, не имев к тому и способов".

В ходе губернской реформы была не только создана система местных государственных учреждений, но и сформировался новый тип чиновника - выходца из разночинцев или податных сословий по социальному происхождению и маргинала по своей социальной сущности. Такой "маргинальный" тип чиновника - явление исключительно российское. Оно могло возникнуть лишь в специфических российских условиях целенаправленного формирования и длительной консервации сословного деления общества.

В провинциальном чиновнике конца XVIII в. характерно сочетание извечного чиновничьего превосходства и определенная социальная ущербность - сочетание с психологической точки зрения не столь уж редкое и вполне понятное. Свидетельством осознания мелкими чиновниками своей социальной значимости являются их мемуары, причем не только, а может быть и не столько, содержание мемуара, сколько сам факт их писания, свидетельствовавший о самоосознании личности. Значительный интерес представляют мемуары П.С. Батурина, Г.С. Винского, Г.И. Добринина, Т.П. Калашникова, Ф.П. Лубяновского, Ф.П. Печерина, М.С. Ребелинского, Я.И. де-Санглена, Л.А. Травина, И.А. Тукалевского, B.C. Хвостова.

Чувство чиновничьего превосходства во многом основывалось на осознании феномена могущества канцелярии. Глубокие размышления или отдельные наблюдения на эту тему можно найти у многих мемуаристов. Например, П.С. Батурин пишет: "При первом моем входе в судилище я почувствовал некое священное движение в душе моей, происходящее от воображения, что от должности судящих зависит благосостояние и жизнь человека". Но далее он подробно описывает порядки в учреждении, показывая, что реальная власть была у секретаря канцелярии и основывалась она, по мнению мемуариста, на исключительном преимуществе знания законов, с которыми чиновники присутствия обычно не имели охоты знакомиться, а те же, кто хотели это сделать, включая и самого Батурина, наталкивались на сопротивление канцелярии: "Секретари, хотя имели некоторые собрания под названием "Свода законов", но они с ревностию хранили их от желающих познать оные, а паче от присутствующих, подобно древним Гиерофантам, хранившим тайны свои, дабы не потерять уважения от несмышленных; так и секретари судебных мест, дабы они могли руководствовать в делах судящими и быть указателями законов, по мере прибыли, им от такого присвоения приносящей, укрывали законы от присутствующих". Любопытно, что, описывая те препятствия, с которыми ему пришлось столкнуться при стремлении изучить законодательство, Батурин отмечает среди них и такое: "В каком источнике оное познание черпать надлежало, мне было неизвестно, ибо законов печатных не много тогда было и те, кроме некоторых указанных книг, печатны были порознь и не во всяком присутственном месте находились". Это свидетельствует о малой эффективности усилий правительства, направленных на публикацию законодательных актов. Она была предусмотрена объявленным еще из Сената указом от 16 марта 1714 г. "О обнародовании всех именных указов и Сенатских приговоров по Государственным генеральным делам" [ПСЗ. Т. V. № 2785]. Но поскольку, согласно именному указу от 22 января 1724 г. "О важности государственных уставов и о неотговорке судьям неведением законов по производимым делам под опасением штрафа" [ПСЗ. Т. VII. № 4436], незнание закона чиновником рассматривалось как преступление, члены присутствия всячески демонстрировали свою компетентность. Например, в ходе заседания присутствия "...председатель притворялся, будто он читаемое дело разумеет, а когда доходило до выписок под экстрактами из законов, тогда он читать их не приказывал, желая через то показать, что он законы и без читания знает...". Естественно, что при таком отношении присутствующих служащие канцелярии ощущали свою значимость, несмотря на невысокие чины.

Основания для особого самоощущения чиновников давала перспектива повышения их социального статуса при получении очередного чина - вплоть до потомственного дворянства с чином коллежского асессора (VIII класс), открываемая перед чиновником Табелью о рангах. Чин выступал для государственного служащего как ценность, равноположенная жалованью, а иногда и более значимая, чем оно. "В России человек без чина... - утверждал Г.И. Добринин, - человек без звания". Однако здесь выходца из непривилегированных сословий ждало разочарование. При чинопроизводстве явное предпочтение отдавалось дворянам, что прекрасно осознавали все государственные служащие. В частности, Ф.П. Печерин, описывая получение им чина коллежского асессора в 1806 г., отмечал: "Причиною моего долговременного бытия в 9 классе непредставление, отчасти по беспечности, грамоты на дворянство или достаточного свидетельства о службе предков". И это заставляло приподнявшегося над своим сословием купца или сына священника постоянно ощущать собственную ущербность.

В мемуарах чиновники значительное внимание уделяли вопросам чинопроизводства и вознаграждения за службу, фактически свидетельствуя о действенности законодательных усилий правительства, направленных на сохранение дворянского характера государственного аппарата. Выше мы уже писали об отношении мемуаристов к указу от 16 декабря 1790 г., упорядочившему чинопроизводство, и приводили свидетельства И.И. Мешкова и Я.И. де-Санглена. В целом мемуаристы подчеркивали эффективность названного указа и четкость порядка чинопроизводства после его издания. Пожалуй, лишь В.Ф. Малиновский писал о "торговле чинами" (правда, не в провинции, а в Петербурге) и "по слухам" приводил даже такой неприглядный факт: "Ныне слышал, что одному коллежскому секретарю захотелось асессорского чина. У него была дочь красавица. Ему сказали, что если ее отпустить на ночь к (ген. ад.) А.Б., то ему будет чин. Он отпустил дочь и за ее честь получил чин". Но, на мой взгляд, такие свидетельства В.Ф. Малиновского можно скорее объяснить плохим характером мемуариста, чем реальной распространенностью таких фактов в действительности.

Часто сетуя на задержку чинопроизводства, мемуаристы обращали внимание на привилегированное положение дворян, которые могли начинать службу на военном поприще или служить по выборам. Кроме уже приводившихся слов Я.И. де-Санглена: "Тогда ни единый дворянин не начинал службы с коллежского регистратора, разве больной, горбатый и проч., и переходил в статскую, по крайней мере, в штаб-офицерском чине...", - в мемуарах можно обнаружить и иные свидетельства. Так, И.И. Мешков, описывая в своих "Записках" баллотировку уездного предводителя дворянства, отмечал: "Особливого примечания заслуживает оказавшееся при открытии губернии рвение дворянства служить по выборам: каждый за особливую себе честь поставлял быть избранным в какую-либо должность". Правда, у выходцев из непривилегированных сословий была возможность ускорить чинопроизводство, и она не осталась незамеченной мемуаристами. B.C. Хвостов, в частности, описывая набор чиновников для службы в Иркутской губернии, писал: "Для поощрения же, чтобы туда ехали люди способные, испросили по два чина; следовательно, сделался я из капитанов надворным советником и был определен советником в гражданскую палату...". Кстати, то, что в качестве поощрения за службу использовалось преимущественное чинопроизводство, а не повышенное жалованье, весьма примечательно.

Внимание мемуаристов занимали также вопросы вознаграждения за службу. Существенное место в их воспоминаниях уделялось денежному жалованью. Вполне достаточным считали свое жалованье сами чиновники. Т.П. Калашников так описывал получение им жалованья при поступлении на службу: "Первой раз за первую треть получил я жалованье 93 копейки - великая для меня сумма". И конечно же, для мелких канцелярских служащих весьма ощутима была прибавка жалованья при занятии более высокой должности. Тот же Т.П. Калашников замечал: "...В 21-е апреля 1776 года сделан был подканцеляристом, а с чином и жалованья уже стал получать 60 рублей в год". О получении жалованья как значимом в его жизни факте пишет в своем дневнике титулярный советник Михаил Семенович Ребелинский. 15 сентября 1794 г. он записывает: "Жалованья получил 82 р. 10 к. в треть". О жалованье как об единственном источнике существования писал и И.И. Мешков, правда, применительно уже к началу XIX в.: "Без должности оставаться было мне невозможно, так как у нас с женою особенных средств к жизни не было, и мы жили одним только моим жалованьем. Таким образом, примечателен сам факт написания мемуаров чиновниками, в том числе и выходцами из непривилегированных сословий, что свидетельствует о состоянии их самосознания. Что же касается содержания мемуаров, то вполне естественно, что основное внимание в них уделяется вопросам службы, особенно чинопроизводства, и получения жалованья.

Подводя итоги становления государственной службы в XVIII в., можно сделать следующие выводы:

-на протяжении XVIII в. наблюдалось противоборство двух тенденций: с одной стороны, государственные служащие стремились обособиться от прочих социальных групп, а с другой стороны, власти хотели обеспечить преобладание дворянства на государственной службе;

-изменения социального состава государственных служащих, постепенно происходившие на протяжении всего XVIII в. в соответствии с принципами Табели о рангах, усугубились в результате проведения губернской реформы 1775 г., что заставило правительство активизировать политику в сфере регулирования социального состава и имущественного обеспечения государственных служащих;

-в последней четверти XVIII в. для выработки и проведения политики по отношению к чиновничеству была налажена система его учета, действовавшая вплоть до революции 1917 г.;

-исследование состава семей чиновников, социального происхождения их жен и служебной карьеры их сыновей позволяет сделать вывод об устойчивом характере происходивших в их среде в рассматриваемый период социальных изменений.