Хайек Ф. фон. Познание, конкуренция и свобода

Незнание и свобода

Если бы люди были всеведущими, если бы мы могли знать все о будущем помимо сиюминутных желаний, вряд ли оставались бы аргументы в пользу свободы.

Экономическая проблема общества заключается в том, как использовать знания, принадлежащие человечеству, а не кому-то из людей персонально.

Ценность индивидуальной свободы основана, прежде всего, на признании неизбежного нашего невежества, т. е. того, что наибольшее число факторов, от которых зависит реализация наших целей, нам неизвестно.

Свобода имеет смысл только тогда, когда есть место непредсказуемому. Именно из принципиальной неопределенности возникают возможности для достижения наших целей. Любой из нас знает, в сущности, немного, поэтому мы обязаны доверять множеству оспаривающих друг друга независимых сил. Так появляется на свет то, что мы в действительности хотели, то, о чем прежде рождения мы знать не могли.

Прогресс и сохранение человеческой цивилизации зависят от необъятного множества факторов. Это комбинации сведений и обычаев, способностей и установок, а также особых качеств профессионалов, имеющих дело с необычными ситуациями.

Наше неведение ставит нас перед необходимостью принимать решения и действовать, просчитывая вероятность разных неопределенных факторов. Это имеет место как в частной жизни, так и в социальной. Именно мы своими расчетами и решениями готовим исход различных событий. В научном исследовании, по замечанию Пастера, случай помогает только хорошо подготовленному уму. Чтобы использовать случай, нужна смекалка. Вероятность ошибки при этом остается, она никогда не переходит в определенность. Остается риск возможной неудачи действий групп или индивидов, неуспеха и даже краха большинства, как и вероятность небольшого продвижения вперед. Мы только можем способствовать увеличению шансов на удачную комбинацию таланта личности и обстоятельств, что может стать новым средством улучшения уже существующего положения.

Эта книга поможет нам убедить, что все институты свободы суть адаптации к основному факту — неведению того, что случается с определенной долей вероятности. Проблема в том, как наилучшим образом использовать наши знания, чтобы продвинуть эффективные нормы жизни, позитивность которых доказана практикой.

Конкуренция как процедура открытия

Конкуренция всегда дает хорошие результаты, и не только в эко­номике, когда неизвестно, кто лучше исполнит определенную мис­сию. На рынке, в спортивных состязаниях можно видеть, кто показал лучший результат, но нет гарантии, что тот, кто сделал лучше, не может еще лучше. Если один стоит далеко от другого, конкуренция оставляет широкое поле возможностей для того, как и чем заняться. Но в случае, если конкурент преследует по пятам, индивид непре­менно максимально задействует свои возможности.

И в научных экспериментах конкуренция суть процедуры откры­тия. Ни одна теория не может начать с того, что все интересующие факты уже известны. Необходимо убедиться, что некая процедура может привести к ситуации, когда приняты к рассмотрению макси­мум фактов, потенциально полезных, полученных из любых других известных научных процедур. Именно выбором известной политической линии продиктована такая оценка результатов конкуренции, что все более или менее значимые факты уже известны единственному мозговому центру. На деле есть лишь один вопрос: как оптимально использовать специализированные знания, рассеянные среди миллионов людей. Конкуренция - процесс, посредством которого передают знания. Нет никакого смысла судить о результатах конкуренции в духе того, что надо было сделать, что кто-то намеревался получить. Результаты оцениваются только в контексте определенных условий. Нельзя говорить, что конкуренция ведет к максимизации с чем-либо соизмеримого результата. Она ведет лишь к лучшему использованию способностей и знаний. Но и тогда, когда польза позитивного использования установлена, все же нельзя сказать, насколько велик общий доход. В отсутствие ясной сопоставимости величин остается считать оптимальными общие условия, которые, скорее всего, ведут к открытию наибольшего числа возможностей.

Ни один человек не знает заранее, как он будет действовать в условиях конкуренции, с какими конкретными обстоятельствами столкнется. Один из основных источников ошибок в этой области — фиктивное понятие кривой ценообразования, что, дескать, колебания цен суть объективные данные для производителя, не зависимые от его сознания. Напротив, очевидно, что все зависит от того, один ли производитель поставляет на рынок данный продукт, работает ли он работает ли он в условиях сильной конкуренции, или он один из немногих.

Объяснять результаты конкуренции - одна из задач каталлактики как раздела экономической теории, все же отмеченные факты заметно ограничивают возможность предвидения ее исхода. Ценность конкуренции состоит именно в том, что, будучи процедурой открытия, она непредсказуема. В противном случае в ней не было бы никакой необходимости. Экономическая теория может раскрыть указанную процедуру открытия посредством создания более или менее точной модели. Такая модель полезна, ибо, показывая способ функциониро­вания систем, она помогает применять ее к конкретным ситуациям. Экономист работает с моделями, словно заглядывая в карты всех игроков, и посредством создания искусственных условий может теоретически контролировать общие результаты. Однако, не располагая исчерпывающими знаниями обо всех фактах, он не может контролировать ситуацию в эмпирическом смысле слова.

Для конкуренции необходимы рациональные действия

Конкуренция не единственный метод использования познаний и способностей, все же большая часть достигнутых человечеством благ получена именно путем состязания. Этого не понимают авторы тези­са о сознательном и рациональном поведении участников рынка. Разумное поведение агентов не есть предпосылка экономической теории, как бы этого ни хотели. Напротив, конкуренция с необходи­мостью требует рационального поведения как условия пребывания на рынке. Теория должна взять за основу гипотезу, что посредством конкуренции одни участники как более разумные вынуждают других к оспариванию результатов. В обществе, где рациональное поведе­ние приносит свои плоды, таким методам другие стараются подра­жать. Нет смысла использовать разум, если от этого одни неприятности. Именно поэтому не рациональность необходимая предпосылка для функционирования конкурентного рынка, а сама конкуренция и поддерживающие ее традиции стимулируют рациональность.

Из попыток сделать лучше, чем делают обычно, складывается процесс формирования критических способностей и изобретательского менталитета. Ни одно общество не имеет другого пути к системати­ческой рациональности, кроме того, где становится очевидной польза разумных инструментов для отдельно взятого человека.

Это следует напомнить тем, кто говорит, что конкуренция не может функционировать среди людей, лишенных предпринимательского духа. Этот дух не может проявиться в отсутствие продуцирующих его условий и методов, т. е. если поначалу немногих смельчаков не одобрят за открытие новых способов, а других не похвалят за попытку подражать первым. Конкуренция — особый метод воспитания умов, великих изобретателей и предпринимателей не было бы, если б не среда благоприятствования росту талантов. Даже врожденная способность к обдумыванию примет решительно иное направление в зависимости от характера предданной цели.

Такое развитие станет возможным, если большинство сторонников традиций не станет навязывать другим свою неприязнь ко всему новому. Это означает, что власть большинства должна быть ограничена нормой, запрещающей нарушать границы личной жизни своих ближних, что исключает внешние предписания относительно наших частных проектов. Диктат мнения большинства или навязывание обязательств, что каждый императивно должен делать, блокирует процесс постепенной замены менее разумных действий и процедур бо­лее разумными. Интеллектуальный рост общества поддержан также тем, что ущерб терпят консерваторы, оказывающие сопротивление новому. Конкуренция — процесс доказательства правоты меньшинства, когда большинство склоняется к действиям, которых прежде не делало. Она усиливает эффективность, меняет привычки, призывает к большей внимательности, что совершенно бесполезно в бесконкурентных условиях.

В обществе с непроявленным духом предпринимательства большинство старается препятствовать новому, но помешать возникновению конкуренции оно не в состоянии. Ничем не сдерживаемая демократия мешает работе рынка, а иногда, возможно, способна разрушить его совсем. Конкурентов мы воспринимаем с раздражением, ибо они мешают нам спокойно жить. Однако за этими внешними эффектами скрывается непрямая выгода остальных. Прямые эффекты ощущают участники процесса состязания, зато потребителя вовсе не беспокоит мысль, кто стал причиной снижения цен и улучшения качества тех или иных товаров.

Дисперсия конкретных сведений о месте и времени.

Невозможность планирования из одного центра.

Функционирование системы цен.

Особый характер проблемы рационального экономического по­рядка связан с фактом неполноты сведений об обстоятельствах на­ших действий. Часто противоречивые и фрагментарные сведения рассеяны по разным людским головам. Проблема не в том, как со­брать все эти данные, а в том, как обеспечить наилучшее использо­вание наличных ресурсов, имея в виду, что их относительная важность известна только конкретным членам общества. Как не принадлежа­щее никому в отдельности знание сделать полезным для всех и ка­ждого?

В обычном языке термин «планирование» определяют как комп­лекс решений, связанных с распределением имеющихся ресурсов. В этом смысле вся экономика — это планирование, в любом обществе люди строят проекты, основываясь на безличных знаниях, но затем плановик делает эти сведения своими, чтобы работать с ними. По­знания, на которых люди основывают планы, разными способами пре­парируются и передаются. Формы передачи — наиважнейший момент экономической теории. Проблема использования рассеянных сведе­ний становится центральной для политической экономии в разделе эффективности проектирования.

Ответ на поставленный вопрос тесно связан с вопросом: кто дол­жен планировать? Не существует вопроса, нужно или не нужно пла­нировать, а есть лишь вопрос: планировать следует из одного властного центра или многих раздельных индивидуальных центров? Чаще все­го под планированием понимают именно единое и централизованное. «Конкуренция» как термин, скорее всего, отсылает к децентрированному способу планирования многими участниками.

Ответ на вопрос и общая позиция будет различаться по оценке разных типов знания. Либо мы доверяем мудрости отдельно взятых индивидов, либо с надеждой уповаем на осведомленность власти и состоящих у нее на службе эксперто в. Сегодня чаще всего принято считать, что последние знают все благодаря занимаемой ими особой позиции и научным регалиям. При этом мы забываем, что наука не единственный тип знания. Если выбор сделан в пользу корпуса научных экспертов, то для наилучшего контроля за имеющимися в распоряжении знаниями следует, возможно, ограничиться проблемой селекции этих экспертов. Однако этот вопрос далеко не вся проблема, а всего лишь ее часть.

Сегодня мнение, что научное познание не есть сумма всего знания, почти наверняка назовут ересью. Тем не менее нельзя отрицать, что есть блок важнейших знаний, свойство которых — неорганизованность. Если с научностью связывать наличие общих законов, то они ненаучны. Я имею в виду обстоятельства времени и места. Именно в том типе осведомленности каждый обладает чем-то, чего нет у других. Уникальность подобной информации можно использовать с выгодой только при условии, если связанные с ней решения зависят от ее обладателя или осуществлены при его непосредственном участии. Подумаем, какая часть нашей жизни уходит на освоение специ­фических сторон выполняемой работы. Уметь распознать пока неиспользованные способности людей, локальные особенности, подключить альтернативные техники производства — все это не менее важно и полезно.

Любопытно, что о таком типе познания говорят часто с презрением, словно общество не использует ежедневно самые последние научные достижения, чтобы быть на высоте. Этот предрассудок весьма распространен в оценке деятельности коммерческих фирм и агентов, с меньшим презрением люди относятся к производителям. Даже экономисты, казалось бы, защищенные от грубых ошибок прошлого, молча предполагают, что все из области практических тонкостей дела заранее известно и находится в общем распоряжении. Такой подход не учитывает, что на деле ситуативный метод — проблема, требую­щая усилий для решения.

Сегодня мы склонны недооценивать роль ситуативного знания в гипотетических переменах. Все же взгляды плановиков отличаются от либеральных именно разной оценкой момента. Конечно, регулировать экономическую активность было бы проще, если было бы возможно заранее иметь детально расписанные долгосрочные планы, исключающие дальнейшие коррективы. Следует подчеркнуть, что экономические проблемы вообще рождаются только вследствие опреде­ленных перемен. Пока дела идут нормально, как прежде, нет ника­ких проблем и вопросов, требующих ответа и новых планов. Сказать, что процесс пересмотра подходов утратил важность, значит сказать, что экономические проблемы уже потеряли важность, что технологи­ческая эра решает их автоматически.

Устраняет ли факт существования сложного аппарата современ­ного производства необходимость менять экономические решения? Например, в случае, если речь идет о новой фабрике или новой от­расли производства, возможно ли, раз отладив схему производствен­ного процесса, уже не сверять его с меняющейся ситуацией? Согласимся, что суть экономической проблемы заключается именно в адаптации к переменам в обстоятельствах времени и места. Зна­чит, просто необходимо оставить конечные решения людям, непо­средственно знающим о переменах, тем, кто знает, как реагировать. Мы не можем бездействовать в ожидании, когда центр соберет все сведения и раздаст команды. Мы нуждаемся в децентрализации, по­скольку только так можно быстро использовать частные сведения об обстоятельствах времени и места. Все же индивиды на местах, глу­боко понимающие специфику ситуации, нуждаются в системе ком­муникаций, чтобы, передавая и принимая информацию, они смогли вписаться в общую экономическую систему. Так в каких же сведе­ниях мы нуждаемся для принятия верного решения?

Практически нет мелочи, которая так или иначе не могла бы на что-то повлиять. Однако для действия нам нужен конкретный набор знаний, например, нам безразлично, почему имеется спрос на отвер­тки такой-то величины или пластиковые, а не тканые мешки. Важно лишь, насколько велик спрос на производимый тем или другим про­изводителем товар определенного типа. Получается, что это пробле­ма относительной важности интересующих данного производителя вещей. Именно поэтому я назвал экономический расчет чистой ло­гикой выбора, ибо система ценовых пропорций помогает решить ча­стную проблему.

В социальной системе децентрализованного знания лишь посред­ством цен можно координировать автономные действия множества людей. Точно так же, как субъективные ценности помогают челове­ку согласовывать части своего плана. Чтобы понять механизм и си­стему цен, приведем такой пример. В один прекрасный день изменилась цена на олово. Для нас неважно, появилась ли новая потребность в олове или одним из источников стало меньше. Важно, что люди стали экономить этот материал. Лишь немногие из них понимали причину нового спроса и переместили свои ресурсы. Эффект перестройки отразился на всей экономической системе, хотя большая часть поставщиков олова и замещающих его материалов не подозре­вали, что происходит и какова причина перемен. Только концептуально можно представить, что один мозг может просчитать все шкальные зависимости, о которых реально информировано множество независимо действующих людей.

Ценовую систему следует воспринимать как механизм передачи информации и регистрации любых социальных изменений. В условиях замороженных цен силы, вызывающие изменения, не проявлены. Участники обмена не должны обременять себя излишними сведени­ями, экономия знания очевидна в нормальных рыночных условиях. Необходимая информация передается только заинтересованным лицам посредством ценовых символов. Отдельные производители мо­гут отслеживать лишь некоторые показатели, но, словно стрелки нескольких циферблатов, ценовые колебания позволяют им приспо­собить свою деятельность к изменениям, о которых они мало что понимают.

Рыночный порядок

Теперь необходимо подробнее рассмотреть рыночный порядок и природу получаемых нами от него благ. Этот порядок создан не ради наших целей, чтобы вести какие-то действия, наводя соответствие между субъективными ожиданиями. Рынок расширяет перспективы и возможности контроля за темпами производства и качеством това­ров, что недоступно другому способу ведения дел. Эта система ко­ординации действий гарантирует эффективность совместимых знаний ее членов, однако всегда ценой того, что развенчивает и упраздняет другие, несовместимые с ней ожидания. Для понимания этой особенности необходимо освободиться от расхожих ассоциаций понятия «экономика». Экономно ведет себя, например, семья, сельская община, предприятие. Всех их объединя­ют общие цели и средства, в зависимости от их относительной важ­ности, в рамках единого плана. Рыночный порядок не связан ни с одним из системных комплексов целей. Национальная экономика, таким образом, есть не одна, а целая система связанных между со­бой экономических структур. Есть некоторые общие характеристики у рынка и экономики в узком смысле слова, однако в рыночном порядке отсутствует единая иерархия целей. Ошибочно верить, что экономическая активность отдельных членов общества должна впи­сываться как часть в общую экономику в узком смысле слова. Тем не менее, всякий раз, когда говорят об экономике страны или даже мира, подразумевают, что все должны следовать линии социалистов, согласно единому предданному плану и унитарной цели.

Однако если экономическая организация в техническом смысле предполагает сознательное использование средств, известных часто единственному существу, то мир рынка не управляется никем, он служит разнообразным целям, несоизмеримым с чаяниями его чле­нов. Смешение и двусмысленность терминов уже немало принесли вреда. Необходимо четко усвоить, что множество связанных между собой экономик в отсутствие единой шкалы сознательных целей образует суть рыночного порядка.

Чтобы обозначить специфику этого понятия, не так давно вспом­нили о древнем понятии «каталлаксия» (от греч. katallaxis). Под ним подразумевался не только процесс обмена, но и процесс образования общежития — из врагов превратиться в друзей.

Мы можем сказать, что именно так описывается порядок взаимногоприспособления многих экономик в рамках одного рынка. Каталлаксия — особый спонтанный порядок, введенный рынком и людьми, действующими по нормам частной собственности, договорами ответственности по взаимным обязательствам.

Для свободного общества характерно отсутствие общепринятой иерархиицелей. Часто рыночный порядок обвиняют в анархии и непризнании общих целей. В действительности именно в этом заключаетсяего огромная заслуга, ибо это делает людей по-настоящему свободными,ибо каждый сам выбирает свою цель. Открытие такого порядкавещей, когда люди могут мирно жить, не устанавливая при этом императивные цели и субординацию, привело к созданию большогообщества. Так удалось расширить мирное сосуществование далеко за пределы маленьких групп, ибо каждому стало доступно извлекать пользу из знаний и умений других людей с совершенно иными целями.

Решающим шагом на пути мирного сотрудничества стал торговый обмен.Для торговогообмена характерно намерение приобрести или продать нечто новое, и никто не обязан согласовывать цели своих действий. Более того, чем шире диапазон несовпадающих между собой целей, тем большепользы извлекают из обмена. Внутри некой экономической организации разные члены взаимно помогают друг другу, преследуя схожие цели. Каталлаксис предполагает взаимообмен и взаимообогащение, какими бы ни были намерения и характер целей. В условиях открытого общества люди вносят свой вклад, отвечая неясным целям и потребностям, иногда, знай они заранее, возможно, эти цели отвергли бы. Но мы не знаем, как другие используют нами оказываемые услуги. Сам факт, что люди работают ради реализации чужих целей, не ведая, разделяют они их или нет, находится в осно­вании нового типа общества, гарантирует его мощь. Пока процесс сотрудничества предполагает наличие общих целей, люди с разными системами ценностей будут считать себя врагами в борьбе за обла­дание средствами. Только рыночный обмен делает возможной вза­имную пользу без того, чтобы до бесконечности оспаривать и согласовывать конечные цели.

Когда впервые мы ясно осознаем этот эффект ненамеренной и неожиданной пользы обмена, акцент переносится на разделение труда и эгоистические интересы, служащие обмену услугами. Нечаянное совпадение частного интереса с общественным отмечали многие из европейских мыслителей, такие как Смит, Юм, Мандевилль, Мон­тескье, Бюрке и др.

Разделение труда практикуется в рамках различных организаций. Польза спонтанного порядка не зависит от эгоизма частных людей в расхожем смысле слова. Важно понимать, что каталлаксис стыкует и примиряет до крайности разные цели и познания, невзирая на то, насколько они эгоистичны. Это глобальный тип порядка, который превосходит любую форму сознательной организации, ибо позволяет людям — эгоистам и альтруистам — адаптироваться к неизвестным целям множества незнакомых существ. Считается недостатком, что у Большого общества нет никаких конкретных содержательных целей, что есть только взаимно увязанные средства. И это верно: главная его цель абсолютно инструментальна. Она гарантирует безо­пасное формирование абстрактного порядка, чтобы д ать возможность каждому преследовать собственные цели. Господствующая ныне моральная традиция, в основном укорененная в племенном обществе с унифицированными целями, расценивает безличный порядок откры­того общества как недостаток нравственности, от чего следует ис­кать лекарство. Но это ошибка, вытекающая из непонимания, что только ограничение соблюдением негативных норм поведения в духе уважения к закону как таковому делает возможной свободную ин­теграцию людей в мирный процесс созидательной конкуренции.

Концепция, обосновывающая общую шкалу целей, глубоко укоренена в человеческой истории. Интел­лектуальная защита основывается на ошибочном тезисе, что мирная интеграция действий людей невозможна, если она не скреплена шка­лой общих ценностей. Тем не менее, теперь мы понимаем, что именно унифицированные ценности — главное препятствие для достижения любых целей. Открытое общество не имеет ничего общего с соли­дарностью, понимаемой в духе единства общепризнанных целей. Если мы считаем единственно позитивным иметь общие со всеми надежды, и испытываем подъем, когда в едином порыве устремляемся к высо­кой цели, то в нас говорит племенной инстинкт. Это полезно в слу­чае опасности, когда небольшая группа реагирует единодушно на чрезвычайную ситуацию. Например, в момент развязывания войны мы испытываем удовлетворение от сильного желания сплотиться. Не зря двумя самыми большими опасностями цивилизации стали на­ционализм и социализм.

Большая часть познаний, основываясь на которых мы преследуем наши цели, представлена вторичными продуктами деятельности тех, кто осваивал мир в самых разных направлениях. Такое познание не стало бы возможным в иных условиях, если бы у всех были только значимые для нас цели. Ставить в качестве условия принадлежности к обществу фактические доказательства причастности к общим це­лям означает устранять главный фактор прогресса открытого обще­ства. Там, где согласие по частным конкретным вопросам — необходимое условие мира и порядка, а несогласие — опасность для социального порядка, где ввод цензуры обосновывают целями безо­пасности, там силы умственного прогресса вытеснены на обочину. Существование согласия по поводу целей нужно лишь для упроще­ния жизненного процесса, а допустимость несогласия или хотя бы отсутствие принуждения к конформизму — основа цивилизации. Ведь еще древние греки видели в свободе мысли самый действенный ме­тод активизации человеческого духа.

Открытое общество, хотя и содержит множество экономик, объе­динено тем, что в просторечьи называют сетью экономических связей. Называя рыночный порядок экономикой, люди ошибаются в определении основания расширенного общества. Одни и те же эксперты, справедливо называющие спроектированные организации экономи­кой, обосновывают далеко не экономическими аргументами единство всех целей. Напротив, именно факт увязки средств, а не целей сде­лал реальностью спонтанный порядок рынка. Так называемые эко­номические связи образуют отношения, обусловленные тем фактом, что использование любого средства несет на себе печать конкурен­ции множества целей. Стало быть, термин «экономика» следует понимать в более широком смысле чистой взаимозависимости всех социальных частей. В «Трактате о политической экономии» (1817) Дестут де Траси подчеркивал, что общество в изначальном смысле слова есть серия коммерческих обменов, а термин «экономический» равен по смыслу понятию «межперсональный». В торговом обмене дана суть общества.

Идея о том, что только чисто экономические (точнее, каталлактические) связи поддерживают единство нового общества, встретила невероятно сильное эмоциональное сопротивление. Тем не менее сложно установить другое основание для общества с таким огром­ным множеством измерений, какие есть у современного. Многим не нравится идея, что сумма прозаических экономических связей под­держивает единство нового общества, что нет ничего более надежно­го, чем борьба за наилучшее удовлетворение материальных нужд людей.

В общей структуре огромного общества есть бесчисленные связи, которые никак нельзя назвать экономическими. Это не меняет фак­та, что именно рыночный порядок делает возможным мирное сосу­ществование целей, полезных для всех. Взаимозависимость всех людей превращает их в единое целое, без рыночного порядка такое един­ство не просуществовало бы долго. Что как не потребности рынка связывает европейца или американца с обитателями Австрии, Япо­нии или Заира? Это можно видеть на примере бурного развития технологий коммуникации и транспорта. Если бы условия производ­ства в разных частях мира были бы идентичными, то в них не было бы необходимости.

Рыночные механизмы создают все новые каналы более эффек­тивного использования познаний. Каталлаксис как наука описывает единственный порядок, понятный всем народам, поэтому экономисты вправе настаивать на том, что все институты сле­дует оценивать с точки зрения рынка как гомогенного стандарта.

Хайек Ф. фон. Познание, конкуренция и свобода. СПб., 2003, с.48-67.

Швейцер Альберт (1875-1965) - німецько-французький мислитель-гуманіст, теолог, лікар, пастор, музикознавець, теоретик філософії культури, суспільний діяч. «Негритянський лікар» у Ламбарене (Габон) (1913-1917, 1924-1965). Доктор філософії (1899), доктор теології (1900), доктор медицини (1913). Лауреат Нобелівської премії миру (1952).

Швейцер прийшов до розуміння культури через релігію та оптимістичну віру в людину як найбільш розумну істоту. Він увічнив своє ім’я оригінальною доктриною “благоговіння перед життям”. Ще будучи молодою людиною, Швейцар вирішив зв’язати своє життя з християнським вченням, що закликає любити людей, допомагати їм. Після закінчення медицинського факультету і захисту дисертації він разом з дружиною – сестрою милосердя – поїхав в далеку африканську країну Габон, де на власні кошти заснував лікарну для місцевого населення.

Основні твори: "Тайна мессианизма и страдания. Очерк жизни Иисуса" (1901), "И.С. Бах" (1908), "Упадок и возрождение культуры. Философия культуры. Часть I" (1923), "Культура и этика. Философия культуры. Часть II" (1923), "Христианство и мировые религии" (1924), "Религия в современной культуре" (1934), "Мировоззрение индийских мыслителей. Мистика и этика" (1935), "О положении нашей культуры" (1947), "Философия и движение в защиту жи­вотных" (1950), "Проблема мира в современном мире" (1954), "Проблема эти­ческого в развитии человеческой мысли" (1954-1955), "Гу­манность" (1961).

Як і інші великі культурологи Сорокін та Тойнбі, він вважав, що сучасна західна культура знаходиться в глибокій кризі завдяки занепаду віри і духовності. Філософ по-новому подивився на мораль, розширивши її межі. Швейцер усвідомив необхідність розширити сферу моралі, включивши в неї також ставлення людини до природи. Він звернув увагу на те, що зверненість моралі лише до людини є великим недоглядом європейської етичної традиції. Швейцер стверджує моральну цінність живої природи, необхідність етичного ставлення до неї. Він визначав етику як «безмежну відповідальність за усе, що живе». Йому належать слова: «істинна філософія повинна виходити з найбільш безпосереднього і всеохоплюючого факту свідомості. Цей факт проголошує: «Я є життя, яке хоче жити. Я є життя серед життя, котре хоче жити»».

За Швейцером, дійсно моральною є людина лише тоді, коли вона підкоряється внутрішньому спонуканню допомагати будь-якому життю, котрому вона може допомогти. Для неї священним є життя як таке. Принцип «благоговіння перед життям», який він називає «новим раціоналізмом», виступає в якості критерія розрізнення добра і зла, має виступати основою універсальної, космічної етики і світогляду взагалі людини і людства. «Добро - те, що служить збереженню і розвитку життя, зло є те, що знищує життя або ставить перешкоджає йому».

Лише в межає такого підходу, за Швейцером, можливо подолати згубний характер впливу сучасної цивілізації на людину. Етика розглядається ним як душа культури і основний засіб подолання духовної кризи, притаманної техногенній цивілізації. Смисл буття людини - це безперервне удосконалення з метою гармонізації і покращення власної природи. Інший шлях не є гідним людини, її духу, освяченого божественним походженням. Саме рівень гуманізму, досягнутий суспільством в цілому, адекватно відображає ступінь його зрілості.

Свої етичні погляди Швейцер доводив і перевіряв власним життям, яке було безкорисливим служінням проголошеному ним ідеалу.

Швейцер А.А. Культура и этика