Россия и постиндустриальное общество

Кастельс дал весьма интересный, хотя и во многом спорный анализ ситуации в СССР, которая привела к его распаду и «экономическим руинам». С его точки зрения, крах СССР обусловлен пороками сложившейся в нем социально-экономической системы, которую он называет «советским этатизмом». В течение длительного времени, особенно в 1950-х и до конца 1960-х гг. «советский ВНП рос в общем быстрее, чем в большей части остального мира».[239]

Советская статистика грубо переоценивала темпы роста, особенно в 1930-е гг. Однако, как показал Г.И.Ханин, советский национальный доход с 1928 по 1987 г. вырос в 6,9 раза, т.е. экономический рост СССР был быстрее, чем на Западе, а темпы индустриализации – «одними из быстрейших в мировой истории».[240] «Советский Союз в течение половины столетия продемонстрировал экстраординарные успехи».[241]

«Что-то» случилось в 1970-х гг. и вызвало технологическое отставание СССР».[242] Это «что-то» случилось не в СССР – техно­логическая революция, основанная на информационных технологиях. Советские компьютеры между серединой 1940-х и серединой 1960-х гг. не слишком отставали от западных эквивалентов. Советское государство оказалось неспособным заметить эту революцию. СССР погубила гипериндустриализация.

Однако «демонтаж коммунистического государства и, более того, распад Советского Союза не были исторической необхо­димостью».[243] «Экономика потерпела крушение вследствие спекуля­тивных маневров номенклатуры ради собственной выгоды, вследствие безответственных рекомендаций о введении абстрактной политики свободного рынка со стороны Международного валютного фонда, некоторых западных советников и политически неопытных русских экономистов, которые внезапно оказались на командных высо­тах».[244]

Весьма интересны близкие оценки потенциальных возмож­ностей СССР и России, высказанные Д.Беллом в предисловии к рус­скому изданию «Грядущего постиндустриального общества» 1999 г. Россия, отмечал Белл, располагает сегодня «огромными природными ресурсами», а также «огромным числом образованных инженеров и техников. Если бы она достигла внутренней стабильности и избежала разорительных этнических конфликтов и гражданских войн, она была бы готова вступить в постиндустриальный век раньше, чем любая другая страна».[245]

Неолиберализм, политика свободного рынка неминуемо приводит экономику страны в тупик. Страны, которые полностью отдались стихии рынка, особенно болезненно реагируют на изменение финансовых потоков и уязвимы с точки зрения технологической зави­симости. После того, как выгоды от либерализации растворятся в реальной экономике, «обычно за потребительской эйфорией следует шоковая терапия, как это было в Испании после 1992 г., а также в Мексике и Аргентине в 1994-1995 гг.».[246]

Русский народ должен будет пройти через «восстановление своей коллективной идентичности в мире», где потоки власти и денег пытаются дезинтегрировать возникающие экономические и социаль­ные институты еще до того, как они окончательно оформились, чтобы поглотить эти институты в своих глобальных сетях. «Сегмен­тированная инкорпорация» оставшихся от СССР «экономических руин в глобальную экономику есть последний фронт экспансии капи­тализма».[247]

Испытывая определенные симпатии к России, Кастельс выражает уверенность, что Россия найдет в себе силы противостоять экспансии глобализма. «Похоже, что для России и бывших советских республик ухудшение экономической ситуации может протянуться далеко в ХХI в.».[248] Однако Кастельс сомневается, что «социальная сегментация и социальная исключенность, скрыто присутствующие в логике глобальной экономики, могут развиваться в России и дальше, не встречая отпора».[249]