Двести восемьдесят девятая ночь

Когда же настала двести восемьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что второй халиф и те, кто сидел с ним, не переставая пили, пока напиток не овладел их головами и не взял власть над их разумом. И халиф Харун ар‑Рашид сказал своему везирю: „О Джафар, клянусь Аллахом, нет у нас сосуда, подобного этим сосудам! О, если бы я знал, каково дело этого юноши!“

И когда они потихоньку разговаривали, юноша вдруг бросил взгляд и увидел, что везирь шепчется с халифом, и сказал ему: «Говорить шёпотом – грубость». – «Тут пет грубости, – отвечал Джафар, – но только мой товарищ говорит мне: „Я путешествовал по многим землям, и разделял трапезу с величайшими царями, и дружил с военными, и не видел я трапезы лучше этой и ночи прекраснее этой, но только жители Багдада говорят: «Питьё без музыки нередко причиняет головную боль“.

И, услышав эти слова, второй халиф улыбнулся и развеселился. А у него в руках была тростинка, и он ударил ею по круглей подушке, и вдруг распахнулась дверь, и из неё вышел евнух, который нёс скамеечку из слоновой кости, украшенную рдеющим золотом. А сзади него шла девушка редкая по красоте, прелести, блеску и совершенству. И евнух поставил скамеечку, и девушка села на неё, подобная восходящему солнцу на чистом небе, и в руке у неё была лютня, изделие мастеров индийцев. И она положила её на колени и склонилась над нею, как склоняется мать над ребёнком, и запела под неё, сначала заиграв и пройдясь на двадцать четыре лада, так что ошеломила умы. И потом она вернулась к первому ладу и, затянув напев, произнесла такие стихи:

«И в сердце моем язык любви говорит тебе,

Вещает он про меня, что я влюблена в тебя,

Свидетели есть со мной‑то дух мой измученный,

И веки горящие, и слезы бегущие.

И раньше любви к тебе не ведала я любви,

Но скор ведь Аллаха суд над всеми созданьями».

И когда второй халиф услыхал от невольницы это стихотворение, он закричал великим криком и разодрал на себе одежду до подола. И перед ним опустили занавеску и принесли ему другую одежду, лучше той, и он надел её и сел как раньше. И когда кубок дошёл до него, он ударил тростинкой по подушке, и вдруг распахнулась дверь и вышел из неё евнух, который нёс золотую скамеечку, и за ним шла девушка, лучше первой девушки. И она села на скамеечку, а в руках у неё была лютня, огорчающая сердце завистника. И пропела она под лютню такие два стиха:

«О, «как же мне вытерпеть, коль пламя тоски в душе,

И слезы из глаз моих – потоп, что течёт всегда!

Аллахом клянусь, уж нет приятности в жизни мне,

И как же быть радостной душе, где тоска царит?»

И когда юноша услышал это стихотворение, он закричал великим криком и разодрал на себе одежду до подола, и перед ним опустили занавеску и принесли ему другую одежду, и он надел её, и сел прямо, и вернулся к прежнему состоянию и стал весело разговаривать. Когда же до него дошёл кубок, он ударил по подушке тростинкой, и вышел евнух, сзади которого шла девушка лучше той, что была прежде неё, и у евнуха была скамеечка. И девушка села на скамеечку, держа в руках лютню, и пропела такие стихи:

«Сократите разлуку вы и суровость,

Клянусь вами, что сердце вас не забудет!

Пожалейте печального и худого, –

Страстно любит, в любви ума он лишился,

Изнурён он болезнями, страстью крайней,

И от бога желает он вашей ласки.

О те луны, кому в душе моей место, –

Как избрать мне других, не вас, среди тварей?»

И когда юноша услышал эти стихи, он закричал великим криком и разорвал на себе одежду, и перед ним опустили занавеску, и принесли ему другую одежду, и юноша вернулся к прежнему состоянию и продолжал сидеть с сотрапезниками. И кубки пошли вкруговую, и когда кубок дошёл до юноши, тот ударил по подушке, и дверь отворилась, и вышел евнух со скамеечкой, сзади которого шла девушка, и он поставил ей скамеечку, и девушка села и, взяв лютню, настроила её и пропела под неё такие стихи:

«Когда уйдёт разлука эта и ненависть?

И когда вернётся прошедшее опять ко мне?

Ведь вчера ещё одно жилище скрывало нас

С нашей радостью, и небрежны были завистники»

Обманул нас рок, и разрушил он единение,

И жилище наше в пустыню он превратил сперва.

Ты желаешь ли, чтоб забыла я, о хулитель, их,

Но я вижу, сердце не хочет слушать хулителей.

Прекрати упрёки, оставь меня с моей страстию –

Ведь не будет сердце свободным снова от дружбы к ним.

Господа, обет вы нарушили, изменили вы,

Но не думайте, что утешится после вас душа».

И когда второй халиф услышал то, что произнесла девушка, он закричал великим криком и разодрал то, что на нем было…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.