Триста пятьдесят шестая ночь

Когда же настала триста пятьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда султан догадался о проделках своей дочери и хотел убить её, она узнала об этом и оделась в одежду невольников, и села на коня, и, взяв с собой мула, нагрузила на него столько золота, металлов и материй, что нельзя описать, и увезла обезьяну с собой, и ехала до тех пор, пока не достигла Каира. И она поселилась в одном из домов на равнине, и стала каждый день покупать мясо у одного юноши мясника, но она приходила к нему только после полудня с пожелтевшим цветом лица и изменившимся видом, и юноша говорил про себя: „У этого невольника неизбежно должно быть диковинное дело“.

И когда она однажды пришла, как обычно, и взяла мяса, юноша последовал за ней так, что она его не видела.

«И я все шёл за ней, а она меня не видела, – говорил юноша, – пока она не достигла своего жилья, которое было на равнине, и не вошла туда. И я стал смотреть на неё, стоя в стороне, и увидел, что она расположилась в своём помещении, зажгла огонь, приготовила мясо и вдоволь поела, а остаток мяса дала обезьяне, которая была с нею, и та съела сколько могла. И женщина сняла бывшую на ней одежду и надела самое роскошное женское платье из бывших у неё, и я понял, что она женщина. И затем она принесла вино и выпила и напоила обезьяну, и потом обезьяна падала на неё около десяти раз, пока женщина не обеспамятела, а после этого обезьяна прикрыла её шёлковым плащом и ушла на своё место. И я спустился в середину помещения, и обезьяна почуяла меня и хотела меня растерзать, но я поспешно вынул нож, бывший у меня, и проткнул им брюхо обезьяны. И женщина проснулась, устрашённая и испуганная, и, увидев обезьяну в таком состоянии, закричала великим криком, так что едва не погубила себя, и затем упала без памяти. А очнувшись от обморока, она сказала мне: „Что побудило тебя к этому? Ради Аллаха, пошли меня вслед за нею!“ И я до тех пор уговаривал её и ручался ей, что я справлюсь с тем, с чем справлялась обезьяна, имевшая столь частые сношения, пока страх женщины не успокоился. И я женился на ней, но оказался слаб для этого и не мог этого вытерпеть, и пожаловался на своё положение одной старухе, и упомянул ей, каково было дело с женщиной. И старуха взялась устроить мне это дело и сказала: „Непременно принеси мне котелок и наполни его крепким уксусом, и принеси мне рятль молодого алоэ“. И я принёс ей то, что она просила, и старуха положила все в котелок, и поставила котёл она огонь, и дала тому, что в нем было, сильно закипеть, а потом велела мне иметь сношение с той женщиной, и я делал это, пока она не обеспамятела. И старуха подняла её, бесчувственную, и приблизила её фардж к отверстию котла, и дым из него поднялся и вошёл к ней в фардж, и оттуда что‑то вышло. И я всмотрелся и вдруг вижу, это два червячка – один чёрный, другой жёлтый, и старуха сказала: „Первый вырос от сношений с негром, а второй вырос от сношений с обезьяной“. И когда женщина очнулась от обморока, она провела со мной некоторое время, не требуя сношений, и Аллах отвёл от неё это состояние, и я удивился этому…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.