Вступление. Западные лидеры стремились прежде всего и больше всего к стабильности

Западные лидеры стремились прежде всего и больше всего к стабильности. Не сумев наладить прочного партнерства с гуманизированной горбачевской версией СССР, они теперь бросились поддерживать Российскую Федерацию. Они сочувственно восприняли просьбы Москвы об экономической помощи и членстве в НАТО и в Европейском сообществе. Но затем стали замечать и темные стороны. В конце концов, Российская Федерация не была сплоченным национальным государством, готовым к либеральной демократии. Она оставалась многонациональным образованием, протянувшимся по Евразии, все еще очень милитаризованным и все еще проявляющим имперские замашки в обеспечении своей безопасности. Она не была готова позволить своим соседям идти собственным путем. И если она не покончит со своим имперским наследием, как это сделали другие бывшие империалистические государства Европы, она не сможет считаться подходящим кандидатом ни в одно европейское сообщество. Таково было мнение дуайена Европейского парламента, высказанное им в сентябре 1993 г. [EESTI]

Некоторые высказывались в том смысле, что и претензии Великобритании на принадлежность к Европе столь же сомнительны, как претензии России. Со времен Норманнского завоевания и до Столетней войны королевство Англия было прочно втянуто в дела континента. Но в Новое время Англия искала своего счастья в других местах. Подчинив и присоединив соседей по Британским островам, англичане отправились

создавать империю не в Европу. Как и русские, они были определенно европейцами, но с преимущественно внеевропейскими интересами. На деле они принадлежали Европе лишь наполовину. И привычка смотреть на Континент как бы издалека стала исчезать только после распада их империи. Больше того, по своей империалистической привычке они рассматривали Европу в терминах «великих держав» (преимущественно западных) и

«малых народов» (преимущественно на Востоке), которые на самом деле не имеют значения. Среди других скульптур вокруг мемориала Альберта (1876) в Лондоне есть группа фигур, символизирующая «Европу». Группа состоит всего из четырех фигур: Великобритании, Германии, Франции и Италии. Вот почему историки часто рассматривают Великобританию как «особый случай»45. Зачинатели

первого паневропейского движения в 1920-е годы. (см, сс. 694, 715) полагали, что ни Великобритания, ни Россия не будут в нем участвовать.

Тем временем предпринималось много попыток определить внутреннее культурное деление Европы. В конце XIX века было запущено понятие Mitteleuropa [Центральная Европа] с доминирующей в ней Германией, причем ее границы совпадали с границами политического влияния государств Центральной оси. В межвоенное время появляется понятие Восточно-Центральная Европа, территория которой состояла из вновь обретших независимость «государств-правопреемников» от Финляндии и Польши до Югославии. Это территориальное обозначение оживает вновь после 1945 г. как удобное обозначение похожего набора независимых стран, теперь вошедших в советский блок. К тому времени главное деление на Западную Европу (с НАТО и ЕЭС) и Восточную Европу (под властью советского коммунизма) казалось навсегда застывшим. В 1980-е годы группа писателей во главе с чешским романистом Миланом Кундерой вводят в обращение новую версию Центральной Европы в стремлении разрушить тогдашние барьеры. Это еще одна

конфигурация, еще одно подлинное «царство духа»46.

Сердце Европы было прекрасной идеей и у нее были не только географические, но и эмоциональные коннотации. Но оно совершенно неуловимо. Один автор помещал это сердце в Бельгии, другой в Польше, третий в Чехии, четвертый в Венгрии, а пятый в царстве немецкой литературы47. Как заявил английский премьер-министр в 1991 г., где бы оно не распологалось, он предпочитает, чтобы оно было. Для тех, кто думает, что это сердце находится в самом центре, оно помещается или в общине Св. Климента (Allier), где расположен центр Европейского сообщества, или в географическом центре Европы, который помещают то в пригородах Варшавы, то в глубине Литвы.

В течение 75 лет, когда Европа была расколота длиннейшей из гражданских войн, идея Европейского единства была жива только у людей обширнейшей культуры и широчайших исторических горизонтов. В особенности в продолжение 40 лет холодной войны требовались величайшее интеллектуальное мужество и стойкость, чтобы противостоять не только неистребимому национализму, но и