Средние века, ок. 750-1270 253

ния в высшем обществе (особенно на французский манер) появляются с целью культивировать хорошие манеры во все более расширяющихся социальных кругах.

Одно время историки считали, что манеры зависят лишь от меняющейся моды. Однако позднее серьезные исследования обнаружили, что манеры суть внешние проявления глубинных общественных и психологических явлений. Отношение ко всякому поведенческому проявлению может быть прослежено во времени и соотнесено с определенными долговременными направлениями.

Таковы, например, предписания по поводу плевания: Не плюй (далеко от себя) или на стол (Англия, ок. 1463).

Не плюй через весь стол, как это делают охотники (Германия, XV).

Отвернись, когда плюешь, чтобы слюна не попала на кого-нибудь. Если что-нибудь гнилое упало на пол, наступи на него (Эразм, 1530).

Если возможно, удерживайся от того, чтобы плевать за столом (Италия, 1558).

Раньше дозволялось плевать на землю перед высокородными людьми... Теперь это считает неприличным (Франция, 1572).

Непозволительно часто плевать. В домах важных господ следует плевать в свой носовой платок... Не плюй далеко от себя, и тебе не придется следить за слюной, чтобы притоптать ее (Льеж, 1714).

Считается плохой манерой проглатывать то, что следует сплюнуть... После того как сплюнешь в свой носовой платок, сверни его (один раз) и, не рассматривая, положи себе в карман (Ля Салль, 1729).

Непростительная грубость со стороны детей — плевать в лицо товарищам по играм (Ля Салль, 1774).

Плевать — при всех обстоятельствах—мерзкая привычка. Кроме того, что это грубо и противно, это еще вредно для здоровья (Англия, 1859).

Не заметили ли вы, что теперь мы скрываем то, что наши отцы, без колебаний делали открыто?... Плевательницу, этот предмет обстановки, не найдешь в современных домах (Кабанес, 1910).

Оказывается, до XVIII в. не ставили под сомнение необходимость сплюнуть, хотя ограничения относительно того, где, когда и как плевать постепенно нарастали. В XIX в. плевание попадает в немилость, возможно, из-за боязни туберкулеза. И тем не менее можно заметить определенное ханжество в запрете плевания при одновременном широком употреблении плевательниц, потребность в которых была вызвана привычкой жевать табак. И только в XX в. налагается абсолютный запрет. Таблички Не плевать исчезли из лондонских автобусов только в 1960-х гг. Но к этому времени появились такие рок-группы, которые побуждали своих поклонников плевать в знак социального протеста. Так что плевание еще может вновь стать признаком респектабельности.

Как цивилизационный процесс постепенно формировал в обществе в целом самоограничение, так и воспитание детей, формирует самоограничение у взрослых: «Этот вековой социально-исторический процесс, вырабатывавший постепенно стандарты относительно того, что постыдно и оскорбительно, воспроизводится в миниатюре в

жизни каждого индивидуума... Можно даже вывести некоторый фундаментальный закон социо-и психогенеза, параллельный законам биогенеза».

Те, кто не согласен с теорией «цивилизования» могут возразить, что цивилизация в этом случае понимается очень узко. Можно подумать, что здесь перед нами специфически немецкая теория: аккуратные манеры и пустые головы. Многие возразят, что искусство savoir vivre (житейская мудрость; умение держать себя, выдержка, такт) — это нечто большее, чем контроль плевков, сфинктера и употребление столовых приборов. Цивилизационные изгибы Норберта Элиаса и его теория не прямолинейного прогресса убедят не всякого. Но все признают, что так называемого цивилизованного человека Запада отделяет пропасть от человека средневековья с его манерами поведения, в которых вообще отсутствовали представления о гигиене, уважении к личности, праве на уединение и частную жизнь и о личном пространстве. Стоит только поразмыслить над некоторыми предписаниями средневековья:

«Это плохие манеры... не снимать шлем, когда прислуживаешь даме. Не сморкайся в пальцы, которыми ты берешь еду.

Если тебе надо почесать горло, сделай это вежливо при помощи воротника своего плаща. Непристойные звуки можно скрыть покашливанием.

Прежде чем сесть, убедись, что на этом месте нет грязи.

Невежливо здороваться с человеком, когда он мочится или испражняется. Когда ешь, не забывай бедных. Господь вознаградит тебя».

MEDIUM

СИД

Рыцарь Родриго Диас умер в Валенсии, в 1099 г. В действительности он в своей жизни сражался и за мавров, и против них. Но легенда наделяет его высоким арабским эпитетом al- sayyid (El Cid) «господин, мастер, великий» и превращает в безупречного борца за христианскую веру, в национального героя Кастилии. Уже столетие спустя, легенда расцвела в рыцарском романе El Canto del mio Cid известная как (Песнь о моем Сиде).

Превращение исторических личностей в национальных героев — это не просто прославление знаменитых мужчин (или женщин), а гораздо более сложный процесс. Это составная часть процесса самоопределения коллектива в противопос-

тавлении себя враждебно настроенным соседям или угнетателям. В Англии, где недоставало захватчиков, единственным кандидатом в национальные герои стал Робин Гуд, неуловимый изгой, защищающий простых людей от англонорманнских баронов. Национальные герои соседних с англичанами народов, как Лливелин aп Груффидд, Уильям Уоллес «Храброе сердце», Хью О'Нил или Жанна д'Арк, могли только бороться с англичанами. В позднейшей истории Британии национальными героями могли стать только полководцы, как адмирал Нельсон или герцог Веллингтон, спасавшие Империю от ее врагов. В Албании Георг Кастриоти (известный под именем Скандербега, 1403-1467), как и Сид, стал символом

сопротивления Оттоманской империи, хотя и он в свое время выступал на стороне турок и боролся за дело ислама.

Культ национальных героев становится обязательной чертой национальной культуры, когда в XIX в. романтизм соединяется с национализмом (см. с. 815). Те народы, у кого не было древних героев, обращаются к героям новейшего времени: Костюшко, Кошут и Шамиль—все враги русских; Андреас Хофер в Тироле борется с французами; Яношик, этот

«Робин Гуд Татр», — с австрийцами. На севере от Татр Яношик

— герой горной Польши, на юге

— национальный герой Словакии. О самоопределении европейцев красноречиво говорит тот факт, что до сих пор нет героя или героини Европы.

византийским патриархом и желал разделить тяготы Византии перед лицом турецкого натиска. Его призыв вызвал симпатии людей, затронув в них чувствительные струны: толпа взревела Dios lo volt (Так хочет Бог!); один из кардиналов упал на колени и от имени всего множества собравшихся, дрожа всем телом, стал громко читать Confiteor 30. Тогда мужчины стали теснить друг друга, желая присоединиться к нему. Призыв к Крестовому походу, к Войне Креста, был подхвачен повсюду в Латинской Церкви. Такие проповедники, как Петр Отшельник, понесли эту весть дальше. С этого времени в течение жизни шести или семи поколений графы, короли, рыцари, простолюдины и даже дети стремились взять Крест и идти сражаться с неверными в Святой Земле.

Все это составило то, что ученые назвали Ренессансом XII века — время, когда в обстановке уверенности в будущем, в эпоху и процветания, христианство Запада сознательно стремилось претворить свои идеалы в жизнь. Такие события, как борьба за инвеституру или крестовые походы, были

не просто явлением новых сил: это были события идеологические. Новая ментальность несла с собой жажду знаний. В признанных центрах интеллектуальной жизни отмечается значительный рост изготовления книг и основания библиотек. Все носились с латинской классикой; латынь очищалась и оттачивалась; входила в моду латинская поэзия, высокая и низкая.

Я решился умереть в таверне.

Пусть вино будет у моих немеющих губ. И тогда ангельский хор весело споет:

«Да помилует Господь Бог этого пьяницу».

Историю писали решительно во всех жанрах: от простых анналов (летописей) и житий святых до высоконаучных трактатов, вроде трудов Гвиберта Ножанского De pignoribus

sanctorum (ок. 1119), Вильгельма Мальмсберийского Gesta regum (1120 г.) или Отгона Фрейзингенского Gesta (ок. 1156 г.), где рассказывалось о подвигах императора Фридриха I. В своей фантастической Historia Regnum Britanniae (ок. 1136 г.) Гальф-