Ростовщичество

В начале 1317 г. в Марселе некий Бондавид де Драгуинан был обвинен в суде в том, что продолжал требовать платы и после того, как основная сумма, которую должен был ему некий Лорентиусу Жирарди, уже была выплачена. Бондавид был евреем и давал деньги в долг; его подозревали в том, что он нарушает законы против ростовщичества. Этот хорошо документированный случай (из великого множества) весьма укрепил средневековый стереотип еврея — бессердечного обманщика. Бондавид был настоящим предтечей литературного Шейлока, которому Шекспир обеспечил бессмертие в «Венецианском купце».

Ростовщичество — взимание процента или даже исключительно большого процента при даче денег взаймы — в христианской Европе считалось и грехом, и преступлением. Священники ссылались на слова Евангелия: «благотворите и взаймы давайте, не ожидая ничего...

Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд» (Лк 6:35-6). Постоянно делались попытки запретить взимать процент, а позднее — ограничить его 10% годовых.

Иудаизм же, хотя и запрещал ростовщичество между евреями, но позволял евреям взимать проценты с неевреев: «иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост» (Втор. 23:20). Это давало евреям преимущество на средневековом рынке денег в деле займов и ссуд. Здесь был корень острейшего антагонизма христиан и евреев, отразившегося в провокационных замечаниях Шейлока по поводу его соперника Антонио:

В действительности законы о ростовщичестве часто нарушались. Банкиры-христиане могли, например, скрывать получение процента от должника, регистрируя лишь уплаченную сумму и никак не фиксируя выданную в долг. И заимодавцы-евреи, возможно, стяжали больший позор потому, что занимались мелкими суммами, охватывая самые широкие массы населения. Лицемерия и определенной враждебности, по-видимому, нельзя было избежать, а одна из фундаментальных капиталистических операций оказалась замороженной на века. Впрочем, особая роль евреев в банковском деле и кредитах Европы остается непреложным фактом истории.

Он ненавистен мне как христианин, Но больше тем, что в жалкой простоте

Взаймы дает он деньги без процентов И курса рост в Венеции снижает...

Он ненавидит наш народ священный И в сборищах купеческих поносит Меня, мои дела, барыш мой честный

Зовет лихвой. Будь проклят весь мой род,

Коль я ему прощу! (Венецианский купец, i. iii. 37-47)

нист Фруассар пишет, что во главе его стояли люди, жившие в довольстве и богатстве. Их требование покончить с барщиной (сервитутом) сложилось в условиях, когда материальное положение постоянно улучшалось. В особенности они были недовольны третьим подушным налогом за четыре года; кроме того, в их протестах была выраженная моральная направленность, что вполне соответствовало эпохе лоллардов. Они выступали не только против джентри (дворянства), но и против духовенства. Народные проповедники, вроде мятежного священника Джона Болла, выступали с идеями эгалитаризма: «Когда Адам нахал, а Ева пряла, кто тогда был джентльменом?»

В течение нескольких дней в июне 1381 г. казалось, что под угрозой вся структура общества. Из Кента в Лондон прибыли Уот Тайлер со свои-

ми отрядами. Из Эссекса пришел походным маршем Джек Стро. Они сожгли дом герцога Джона Гонта из Савойского дома, затем Highbury Manor и фламандский бордель у Лондонского моста. Затем они повесили архиепископа и обезглавили несколько жителей. У Смитфилда (лондонский мясной рынок) они столкнулись лицом к лицу с юным королем и его свитой; в схватке Уот Тайлер был убит, после чего восставшие стали просто толпой. Зачинщики были схвачены и казнены. Остальные мятежники рассеялись, но в графствах им пришлось пройти через ассизы, выездные сессии суда присяжных. Никому из них уже не хотелось похваляться своими подвигами. Этого вопроса никогда не касался Чосер, который был свидетелем событий; о нем не упоминает Шекспир в Ричарде II. Только в XIX в. о восстании стали говорить сочувственно23. [ТАБАРД]