Христианский мир в кризисе, ок. 1250-1493 307

ство продажных прелатов вроде Пьера Кошона, епископа Бове, который без труда мог дать богословское оправдание убийства и устроить по заказу показательный церковный

процесс.

Не удивительно, что самым влиятельным персонажем этой войны был епископ Кошон

— главный враг Жанны д'Арк, безупречно чистой крестьянской девушки, которая услышала таинственные голоса, бросилась в бой в полном вооружении и была сожжена на костре по ложному обвинению в ереси и колдовстве. К тому времени, а именно в 1430 г., уже не помнили об истоках и причинах войны. Недаром Шарль Орлеанский (1394-1465 гг.), поэт королевского рода, пробывший 35 лет в заключении в Англии, плакал о своей родине:

Мир — это сокровище, которое нельзя переоценить. Я ненавижу войну: не следует ее любить.

Давно уж я хочу, не знаю прав я иль не прав, Увидеть Францию, которую мне суждено любить2''.

Неприятности Франции коренились отчасти в династических проблемах династии Валуа, отчасти в непокорности больших ленных владений, в особенности Фландрии, Бретани, Гиенни (Аквитании) и Бургундии, отчасти же в непостоянстве Парижа. Интересы Англии заключались в неотступных притязаниях Плантагенетов на французский трон; в их территориальных владениях — особенно в Гиенни; в торговых связях с Фландрией и сверх всего, в убеждении уже четырех или пяти поколений англичан, что слава и богатства ждут их за проливом. Потенциально Франция всегда была сильнее, но благодаря морскому превосходству остров оставался в безопасности ото всех, кроме союзников Франции — шотландцев. В то же время техническое превосходство английских армий не раз оттягивало окончательное разрешение соперничества. В результате почти все сражения происходили на французской земле и англичане продолжали испытывать судьбу и играть своей силой. Так что и в 1450-х гг., после столетия военных приключений, англичане, возможно, не престали бы сражаться с французами, если бы у них самих дома не разгорелась большая гражданская война.

Рассматривая события этой войны в целом, следует особенно подчеркнуть, что шесть главных

королевских экспедиций из Англии (которые начались высадкой Эдуарда II в Антверпене в июле 1338 г. и окончились смертью Генриха V в Венсенне в августе 1422 г.) не так типичны, как меньшие и более частые провинциальные кампании, а также вылазки независимых участников военных действий. Блистательные победы Англии в битвах при Креси (1346 г.), Пуатье (1356 г.) или Азенкуре (1415 г.) были событиями масштабными, но меньше говорят о целом, чем непрерывные схватки и атаки на замки. Кроме того, эти виктории следует рассматривать на фоне безобразной бойни в Лиможе, учиненной Черным Принцем в 1370 г., бессмысленной chevauchée (конная прогулка) из Кале в Бордо его брата Джона Гонта, герцога Ланкастерского в 1373 г. Они были, конечно, не столь решающими, как морская битва у L'Écluse (Слейс), где в 1340 г. погибло 20000 французов. Недолговечные королевские армии нанесли, наверное, меньше ущерба, чем боевые соединения наемников, дворянские Grandes Compagnies или жестокий разбой routiers и ecorcheurs. Главные дипломатические события, как мир, заключенный в Бретиньи (1360 г.), или конгресс в Аррасе (1435 г.) принесли мало пользы, как и бесчисленные малые пакты или нарушенные соглашения.

К военным и дипломатическим неудачам прибавились собственные несчастия Франции. Важным фактором была чума 1347-1349 гг., ускорившая заключение третьего перемирия. Ту же роль сыграли Жакерия 1358 г.; подвиги Этьенна Марселя, парижского суконщика, который захватил власть в Генеральных штатах; восстание maillotins 1382 г., которые своими молотами забили насмерть королевских сборщиков налогов; бунт живодеров во главе с Жаном Кабошем или вражда партий бургундцев и арманьяков. Жестокие убийства были тогда делом обычным: Марсель, убивший королевских маршалов в присутствии их господина в Лувре, затем был сам убит. Людовик Орлеанский, основатель партии ар- маньяков, был убит в 1407 г., как и конетабль Арманьяк и их главный соперник — бывший крестоносец Жан Бесстрашный герцог Бургундский — на мосту в Монтеро. Несчастным Валуа было неуютно на троне. За исключением Карла V Мудрого (правил 1364-1380 гг.), умелого тирана, они не знали покоя. Иоанн Добрый (правил 1350-1364 гг.),

PESTIS

взятый в плен в Пуатье, умер в английском плену. Карл VI Безумный (правил 1380-1422 гг.) провел тридцать лет в невменяемом состоянии. Карл VII (правил 1422-1461 гг.) множество лет оставался дофином и злополучным «королем бургов», десятилетиями жил в тени арманьяков и бургундцев, пока не стал в качестве Bien Servi [Хорошего Поданного] во главе возрожденной французской администрации.

Конфликт достиг наибольшего накала в 1420-е гг., в то десятилетие, которое началось буйством Англии, а окончилось французским возрождением.

После Азенкура молодой Генрих V занялся созданием нового англо-французского королевства. По Соглашению в Труа (1420 г.) он получал контроль практически над всей Францией к северу от Луары, а как зять французского короля он был формально признан законным наследником Валуа. После неожиданной смерти Генриха V в Весене королем был провозглашен его несовершеннолетний сын Генрих VI, а регентом Джон, герцог Бедфордский. Париж оставался в руках англо-бургундцев в 1418-1436 гг., а в Бастилии

находился английский гарнизон. В 1428 г. Бедфорд осадил

ОХОТА

La Livre de la chasse [Книга охоты] Гастона Феба, с ее полным названием Les Deduits de la chasse des bestes sauvages et des oiseaulx de proye (1381 г.), — важный документ социальной жизни, ВДОХНОВИВШИЙ немало других изумительно иллюстрированных манускриптов. Она больше известна в версии MS 616 Français Национальной библиотеки Парижа. Автор этой книги Гастон III, называвшийся Фебом, граф Фуа и сеньор Бёма (1331-1391 гг.), был колоритным искателем приключений из Гаскони, который сражался за Францию при Креси и за тевтонских рыцарей в Пруссии. Он часто фигурирует в хрониках Фруассара как владелец замка в Пиренеях в Ортезе. В книге дан обзор всех родов дичи и способов охоты на них: волк, олень-самец, медведь, кабан и барсук; английская кровяная гончая, борзая, мастифф и спаниель: облава, охота на зайца с гончими «по зрячему», захват добычи, ловля тенётами и силками, охота с ружьём (на дичь), ловля в западню, даже браконьерство; каждый шаг охотника от момента, когда взят след до mort [сигнал на рожке, оповещающий о смерти преследуемого зверя], описан

со знанием дела и великолепно иллюстрирован.

В XIV в. охота все еще была частью экономики Европы. Дичь была существенной составляющей пищи людей, особенно зимой. Орудия охоты —лук, меч и пика, умение ездить верхом, психология преследования и добычи — все это было важным элементом военного обучения. Лесные заповедники, находившиеся под защитой суровых законов, были важными привилегиями королей и знати.

На Востоке, где лесов и дичи было больше, а занятие сельским хозяйством — дороже, искусство охоты было еще важнее. Историк Марчин Кроме в 1 577 г. описал охоту на зубров в Подолии на Днестре очень похоже на испанскую корриду: «Тем временем один из охотников при поддержке сильных собак приближается и водит, и водит зубра вокруг дерева, играя с ним и дразня, пока тот не упадет от ран или просто от изнеможения. Если же охотнику грозит опасность, его спутники отвлекают зубра, размахивая большими красными плащами, потому что красный цвет приводит зубра в ярость. Тогда зубр отпускает первого человека и нападает на другого, кото-

рый к тому времени уже готов его прикончить».

С развитием огнестрельного оружия и ростом сельскохозяйственного производства меняются приемы охоты и ее социальная функция. Так, в Англии, где последнего волка убили в XVIII в., охота сосредоточилась на лисах, этих главных врагах фермеров. Здесь сохраняются старинные обычаи с камзолами красного цвета охотников на лисиц, рожками и криками Tally-ho (ату!). Но охота утратила здесь свое прикладное значение. Вот как Оскар Уайлд описывает в 1893 г. английского джентльмена, несущегося галопом за лисой:

«невыразимое в погоне за несъедобным». Охота с ружьем стала всего лишь развлечением. С точки зрения фундаменталистов, противников убийства, даже прицеливаться — это уже пережиток варварства.

В Восточной Европе охота сохраняет социальные характеристики несколько дольше: она стала символом общественного статуса коммунистических сановников. Для них, как для рейхсмаршала Геринга в 1930-е гг., поохотиться на зубра было высшей наградой и подражанием феодальной аристократии.