Vendemiaire (вандемьер)

В октябре-ноябре 1793 г. Конвент Франции проголосовал за введение Республиканского календаря, основанного на принципах революции. Было издано несколько декретов, согласно которым отныне год начинался в полночь осеннего равноденствия 22 сентября; первый год Республиканской эры будет считаться наступившим в день Провозглашения Республики, 22 сентября 1792 г. Год делится на 12 равных месяцев по 30 дней, а каждый месяц на 3 декады (больше не будет ни недель, ни воскресений).

Вандемьер — месяц сбора винограда; Брюмер — месяц тумана; Фример — месяц заморозков; Нивоз — месяц снега; Плювиоз — месяц дождя; Вантоз — месяц ветра; Жерминаль — месяц прорастания; Флоре-

аль — месяц цветения; Прериаль — месяц лугов; Мессидор — месяц жатвы; Термидор —

месяц жары; Фрюктидор — месяц плодов.

Дни: 1,11,21, примиди; 2,12, 22, дуоди; 3,13, 23, триди; 4,14, 24, квартиди; 5, 15, 25,

квинтиди; 6, 16, 26, секстиди; 1, 17, 27, септиди; 8, 18, 28, октиди; 9, 19, 29, нониди; 10, 20,

30, декади.

Когда эта новая система вошла в силу, то 1 января 1794 стало официально именоваться

Duodi 2-й Декады, 12 Нивоза, год II.

Для приведения в соответствие с обычным годом из 365 дней, календарные годы сгруппировали по четыре, такое четырехлетие назвали франсиадой, а каждый год получил 5 дополнительных дней — санкю-

лотиды. Четвертый год каждой франсиады получал дополнительный високосный день —

Jour de la Revolution [день Революции].

Республиканский календарь официально продержался 14 лет; но в действительности от него отказались через 6 лет. В Консульство снова повсюду стали пользоваться григорианским календарем, задолго до того, как он был формально введен вновь 1 января 1806 г. / 11 Нивоза XIV г.

Чтобы заморочить голову народу, нельзя было придумать ничего лучшего, чем изменение календаря. Контрреволюционеры пытались придерживаться старого календаря. Революционеры настаивали на новом. А историкам приходится разбираться и с тем, и с другим.

подготовленная, принятая и опубликованная за 4 месяца до такой же конституции во Франции. Именно такого развития событий желали либеральные реформаторы повсюду. В Лондоне ликовал Эдмунд Бёрк: «Польская конституция от 3 мая, — писал он, — есть, возможно, чистейшее общественное благо, какое когда-либо сходило на человечество... Средства насколько поражали воображение, настолько же удовлетворяли ум и моральное чувство... Все осталось на своих местах и в том же порядке, но... все стало лучше. Вдобавок, при этом неслыханном сочетании мудрости и удачи, при этом счастливом чуде не было пролито ни одной капли крови, не было предательства, всплеска гнева... Счастливые люди, если они знают, как и дальше продолжать в том же духе»3'.

Должно быть, все знают, что насколько Бёрк приветствовал Польскую революцию, настолько же он порицал и отвергал события во Франции. В Голландии Leyden Gazette писала: «Если в этом веке возможны вообще чудеса, то одно только что случилось в Польше».

Счастливое чудо продолжалось не дольше года. Россия не была готова терпеть у самого своего порога конституционную Польшу, не говоря уж о Польше независимой. И Польско- Литовское государство, пережившее первый этап революционного реформирования, должно было теперь пережить и первый этап революционной войны. Как и во Франции, польских реформаторов вынудили перейти от умеренных к отчаянным действиям. После того, как Конституция 1791 года была подавлена русской интервенцией и вторым разделом (см. ниже), национальное восстание 1794 года выдвинуло гораздо более радикальные требования, а затем потерпело поражение среди насилия и террора. Во Франции революционный процесс сдерживался внутренней реакцией; в Польше его уничтожила внешняя сила.

Во вторую фазу, 1794-1804 гг., которая началась Термидором II года, Французская революция замедлила темп — чтобы перевести дыхание и оценить свое положение. Нестабильность правительства сохранялась, но по крайней мере, жажда крови поутихла. Прекратилось также маниа-