Лакан в контексте психоанализа

В 20-е годы психиатрия уже достигла больших успехов в своем развитии, и в больнице Святой Анны, где Лакан провел долгие годы профессионального становления, работало мно­го блестящих умов. Комната для дежурных врачей, где «ин­терны» усваивали сложнейшие новые знания, была своего рода горнилом, где выковывалась профессиональная подготовка молодых медиков на уровне, которого ни один из них не смог бы достичь в отдельности.

Обобщая, скажем: информация, полученная тогда Лаканом, в основном шла по трем направлениям.

Первое из них — классическая психиатрия. Представите­лем ее был Клод, блестящий психиатр того времени, придер­живавшийся традиционных взглядов на шизофрению, кон­цепцию которой разработала цюрихская группа Блёйера, испытавшего, в свою очередь, влияние психоанализа. Эта кон­цепция позволяла по-новому взглянуть на психические болез­ни — иначе говоря, выйти из заезженной колеи психиатрии конца XIX века, объяснявшей эти болезни вырождением и наследственностью.

Родоначальники психиатрии Пинель (1745—1826) и Эскироль (ученик Пинеля, 1772—1840) разработали блестящую концепцию мономании (навязчивой идеи), которая объясняла безумие тем, что называла его манией. Однако психиатрия конца XIX — начала XX века свела все многообразие болез­ненных проявлений к концепции вырождения, дегенерации, включая сюда, разумеется, и крупные общественные язвы, порожденные индустриализацией. Эта крайне идеологизиро­ванная концепция ставила практически на одну доску алко­голизм, туберкулез, сифилис и безумие.

Напротив, врачи прошлых поколений, введя в обиход по­нятие мании, довольствовались тем, что называли психичес­ким расстройством любое отклонение в поведении. Поджига­тель проходил исследование у психиатров, и его объявляли маньяком, одержимым навязчивой идеей поджога; убийцу — одержимым манией убийства; меланхолия, которую тогда на­зывали липеманией, считалась манией печали, возбужден­ное состояние — манией возбуждения, и т. д. Эта чрезвычай­но элегантная концепция позволила Эскиролю исцелить фи­лософа Огюста Конта (1798—1857), а главное — не называть безумие вырождением.

Таким образом, Лакан прошел курс классического обуче­ния по теории шизофрении, значительное место в которой занимала концепция динамики конфликта бессознательного, разработанная Фрейдом.

Вторым направлением тогдашней науки была теория гени­ального психиатра, которого Лакан считал одним из своих учителей. Этим столь уважаемым Лаканом психиатром был Клерамбо, великий клиницист и не менее великий исследо­ватель. Как и у Эскироля, у него была привычка зарисовы­вать наиболее характерные внешние черты своих пациентов. Он разработал чрезвычайно интересную концепцию, которую с тех пор никто так и не оспорил. Мы имеем в виду теорию психического автоматизма. Эта концепция объясняет всю сис­тему галлюцинаций пациента существованием в его психике чего-то такого, с чем он ничего не может поделать. Это как бы внутренний, чисто механический паразит, которому подчиня­ется болезнь. Слуховая галлюцинация состоит из голосов, которые оскорбляют, совершают какие-то действия и вызы­вают их, угрожают, терроризируют и навязываются пациенту, как бы он им ни сопротивлялся,— отсюда и их название: пси­хический автоматизм.

То же относится и к галлюцинациям, влияющим на четыре других чувства: вкус, обоняние, осязание и зрение. Идея Кле­рамбо состояла в том, что этот автоматизм объясняется при­сутствием в психике чего-то органического, некоей психической машины, с которой невозможно справиться.

Третье научное направление, с которым познакомился Ла­кан, было связано с тем, что в больнице Святой Анны работа­ла группа психоаналитиков — не более дюжины человек,— чье интеллектуальное влияние целиком объяснялось разделяемой ими теорией Фрейда. Они, в отличие от своих коллег, отстаи­вали психогенетическую концепцию психических заболеваний. По мнению Клерамбо, все объяснялось органикой, эти же психоаналитики считали, что психическая болезнь всецело определяется конфликтом в бессознательном, следствием сек­суальных побуждений. Как мы видели, заслугой Лакана был блестяще проведенный синтез этих различных научных школ, с использованием собственных открытий, объединение всего этого в систему, где ничего не было оставлено без внимания.

Перед тем как закончить наше повествование и позволить читателю самому насладиться рассказом о той необыкновен­ной борьбе, которую вел Лакан как с душевными болезнями, так и с банальными неврозами, следствиями бессознательно­го, следует сказать несколько слов о влиянии на него четвер­того направления мысли и творчества — движения сюрреализ­ма. Лакан поддерживал с этим движением тесные связи и встречался с такими его представителями, как художник Саль­вадор Дали (1904—1989), писатель Андре Бретон (1896—1966) и поэт Рене Кревель (1900—1935).

Эти художники, вдохновленные открытиями фрейдизма, всегда тепло встречали, Лакана и ободряли его в работе, внеся свой несомненный вклад в становление великого психиатра. К примеру, первые открытия Лакана, которые сегодня все при­знают гениальными, были поначалу замечены лишь сюрреа­листами,— психиатрам же и психоаналитикам потребовались долгие годы для того, чтобы вообще услышать о том, что не­кий Лакан что-то там открыл.

Таким было концептуальное оружие, с которым молодой 30-летний психиатр вступил в 30-е годы, начав чрезвычайно трудную работу, породившую через пятьдесят лет упорных поисков новое направление в психоанализе, успех которого был настолько велик, что созданная им «Всемирная ассоциа­ция» объединяет сегодня примерно пять тысяч практикующих врачей — почти столько же, сколько МПА (Международная Психоаналитическая Ассоциация) — организация традицион­но «антилакановская», но также разделяющая фрейдистские взгляды.