Введение в типологию либерализма

Ключевые либеральные приверженности

Либерализм — это прежде всего идеология Просвещения. Этот факт находит свое отражение в том, что сторонники либерализма разделяют две обязательные основополагающие установки. Первая из них заключается в признании свободы личности наиболее значимой моральной и политической ценностью. И действительно, другие ценности часто имеют для либералов лишь инструментальное значение как средства достижения, расширения или поддержания данной свободы. Даже такой либерал-утилитарист как Дж.Ст.Милль принимал лишь те аспекты теории утилитаризма, которые, по его мнению, способствовали защите свободы личности. <…>

Другая установка — это непоколебимая вера либералов в способность науки постепенно разрешать социальные проблемы. Такая вера прослеживается на протяжении всей истории либерализма: ее можно найти и у Ф.Бэкона в XVII в., и у И.Бентама — в XIX в., и у Дж.Дьюи — в XX в. На протяжении этих веков либералы выказывали огромный оптимизм по поводу тех прогрессивных изменений, которые наука привнесет в организацию социальной и политической жизни.

Восходящие к Просвещению приверженности — к научному подходу в решении социальных проблем и к верховенству свободы личности над всеми остальными ценностями — с трудом уживаются друг с другом. Большинству научных подходов присущ детерминизм, и потому их использование ведет к подрыву (а в пределе — даже к отрицанию возможности) подлинной свободы. Различные либеральные мыслители по-разному пытались разрешить это противоречие. У Т.Гоббса, например, противоречащие друг другу установки были разведены: о свободной воле говорилось применительно к сфере моральной философии, в то время как научный детерминизм был отнесен к области психологии. Дж. Дьюи снимал упомянутое противоречие иным образом — путем демократизации идеи науки: каждый должен научиться решать свои проблемы по-научному. О.У.Холмс же полагал, что как только научные законы, определяющие деятельность общественных институтов, будут окончательно познаны, люди смогут от них освободиться, впервые за всю историю человечества обретя подлинную свободу, — это своеобразная либеральная версия гегелевской и марксовой концепции конца истории. Но каким бы образом тот или иной мыслитель ни пытался справиться с противоречием между описанными выше установками, отличительной чертой либералов является преданность им обеим. Тот факт, что Руссо категорически отвергал присущую Просвещению приверженность научному прогрессу, свидетельствует о том, что он скорее относится не к либеральными мыслителям, а к досовременным романтикам.^[26]

Разновидности либерализма

Несмотря на наличие характерных ключевых приверженностей, либерализм предлагает множество вариантов их трактовки в собственно политической жизни. Выбор того или иного варианта зависит от конкретных путей разрешения противоречия между основными приверженностями, а также представлений о причинностных основах мирового устройства и других ценностных установок.

Позитивные и негативные либертарианцы. Отличительной особенностью одного из течений в либерализме является настороженное отношение к власти «других», особенно когда она осуществляется государственными институтами. В XIX в. подобная позиция наиболее отчетливо прозвучала в работе Дж. Ст.Милля «О свободе», ее современное толкование можно найти в трудах таких негативных либертарианцев, как И.Берлин, Ст.Холмс и Дж.Шкляр. Для приверженцев данного направления — иногда его называют «либерализмом страха» — свобода означает «свободу от...», требование, в первую очередь относящееся к государственным институтам, оставить человека в покое.

В то же время в либеральной традиции есть и позитивные либертарианцы, рассматривающие свободу в терминах открывающих разнообразие возможностей условий, или как «свободу для...». Государство пугает их меньше, чем то, что могут сделать со свободой личности лишенные какого-либо контроля извне гражданские и рыночные институты. «Нищие в равной степени свободны ночевать под парижскими мостами», — саркастически замечал А.Франс, отстаивая позитивную либертарианскую позицию в противовес негативной. С этой точки зрения, государство нередко может быть союзником в деле обеспечения большей свободы людей или, по крайней мере, в создании условий, при которых люди сами могут сделать себя свободами. Это относится как к области мирских дел, например, к выработке правил торговли (что в каких-то конкретных случаях может подавлять свободу конкретных индивидов, но в целом увеличивает свободу всех), так и к тем сферам, где рынок бессилен. Позитивные либертарианцы часто испытывают не меньший страх перед организованной властью «других», чем негативные, но отличаются от последних тем, что для них не существует априорных причин бояться государства больше, чем других форм организованной власти. Они открыты для восприятия идеи о том, что государство вполне успешно может защищать индивида от различного рода более или менее организованных форм социальной и экономической власти. Эта разновидность либеральных воззрений о природе и роли государства нашла свое классическое выражение в гоббсовском «Левиафане», где сильное государство рассматривалось в качестве важнейшего условия поддержания минимального социального мира. В более сглаженной форме те же взгляды пронизывают аргументацию либеральных фабианцев XIX в. и испытавших на себе влияние Кейнса теоретиков нашего столетия. Несмотря на все отличия, мыслители подобного плана разделяют представление о том, что нерегулируемые социальные отношения в катастрофической степени анархичны и, как следствие, пагубны для человеческой свободы. Поэтому, согласно позитивной либертарианской либеральной точке зрения, государство должно взять на себя роль регулировщика, чтобы предотвратить или предупредить подобный исход.

По своим взглядам либеральные позитивные либертарианцы чем-то напоминают романтиков и социалистов, но в то же время отличаются от них. Хотя и те, и другие видят позитивную роль государства в обеспечении человеческой свободы, для первых это его косвенная обязанность, тогда как для вторых — прямая. По мнению либеральных позитивных либертарианцев, государство должно создавать условия, при которых индивиды могут пользоваться собственной свободой, и активно защищать их, когда эти условия оказываются под угрозой. Но в либеральном дискурсе нет аналога фразе Руссо о том, что «человека надо заставить быть свободным».

Широкое и узкое понимание политики. Другое измерение, по которому делятся либералы, определяется их представлениями о границах политического и, соответственно, о пределах полномочий государства. Классические либералы, такие как Дж. Локк, придерживались широкого взгляда на политику, относя к сфере политического определение прав собственности и их границ, основ социальной справедливости, а также регулирование религиозной практики. Но уже в XVII в.в. либерализме имелась альтернативная традиция, развивавшая идеи Дж. Гоббса из второй части «Левиафана», где он предостерегал монарха, убеждая ограничиться решением узко очерченного круга задач. Сторонники гобосовского подхода пытаются возвести стену между политикой и «частной сферой», заключив политику в рамки того, что они называют «публичной сферой». Было приложено немало усилий, чтобы определить природу различий между «публичным» и «частным», но, как показывает весьма плодотворное обсуждение данной проблемы в главе I трактата Дж. Ст.Милля «О свободе», сделать это крайне сложно. <…>

У либералов нет принимавшегося бы всеми единого ответа на вопрос» нужно ли вообще отделять публичное от частного и как это сделать. Мало кто из них согласился бы с тезисом о том, что политика охватывает собою все, — большинство стремится хоть в какой-то мере следовать старой пословице: «дом англичанина — его крепость». Тем не менее лишь немногие либералы придерживаются сегодня точки зрения, что политикой называется только то, что проводится через государственные институты. Слишком много власти осуществляется в современном мире при посредстве частных и гражданских институтов, чтобы с этим можно было согласиться. Экономика, семья, гражданские объединения и т.п. — видимо, все это неизбежно является политическими институтами, вне зависимости от того, политизированы ли данные сферы, т.е. рассматриваются ли действующими в них людьми в качестве политических, или нет. Как далеко должна зайти политизация гражданского общества — один из тех вопросов, который вызывает наибольшее число споров среди либералов, разделяя их на либертарианцев, вроде Р. Нозика, ратующих за минимальное государство, и тех, кто, оставаясь в рамках классически локкианской традиции, более расширительно трактует обязанности либерального государства.

Ресурсный подход и концепция субъективного благосостояния. Третье измерение, по которому делятся либералы, определяется шкалой ценностей, лежащей в основе их различающихся представлений о справедливом распределении. Согласно утилитаристской традиции, начало которой было положено И.Бентамом в XVIII столетии, полезность чего-либо для индивида определялась как удовольствие, или счастье. Предполагалось, что своими действиями индивиды максимизируют эту полезность, а на государство возлагалась обязанность обеспечить достижение «наибольшего счастья наибольшего числа людей». Хотя в рамках утилитаристской традиции имеется немало разногласий и ведутся постоянные споры относительно того, являются ли понятия «счастья» и «удовольствия» синонимами и можно ли, не впадая в софизм, как охарактеризовал это явление Дж. Е. Мур, отождествить их с «полезностью», утилитаристы всех оттенков согласны с тем, что степень благоденствия того или иного индивида обусловлена в первую очередь его субъективным психологическим настроем.

Напротив, сторонники ресурсного подхода проявляют достаточно мало интереса к психологическому настрою индивидов, либо полагая, что ориентация на этот фактор не позволяет достичь справедливости в распределении, либо считая ее нравственно неприемлемой. Взамен они стремятся сфокусировать внимание государства на пакете базовых ресурсов, в которых, по их мнению, нуждаются все люди, вне зависимости от специфических субъективных вкусов и потребностей каждого отдельного индивида. Основное соображение, которым они при этом руководствуются, становится ясным из замечания Э.Сена, писавшего о том, что если мы озабочены справедливостью в распределении продовольствия, нас интересует, насколько сыты люди, а не сколь много «полезности» может извлечь из принятия пищи конкретный индивид. В отстаивании своей точки зрения, сторонники ресурсного подхода используют также прагматические доводы, доказывая, что было бы непредусмотрительно и опасно плодить надежды на то, что государство возьмет на себя заботу о субъективных переживаниях индивидов. Государство, с их точки зрения, должно быть скорее обеспокоено тем, чтобы определенные основные ресурсы, в которых нуждаются все люди, распределялись справедливо, оставив за каждым конкретным человеком возможность самому выбирать, как распорядиться этими ресурсами. Дж. Роулс, внесший наибольший вклад в возрождение интереса к ресурсному подходу в либеральной традиции, к числу основных ресурсов или «предметов первой необходимости» относил свободу, доход, благосостояние и социальные основы чувства собственного достоинства. У других адептов ресурсного подхода, таких как Э. Сен, Р. Дворкин и Дж. Коэн, понятие «основных ресурсов» имеет иное наполнение. Что у них общего, так это убежденность в том, что имеется некий базовый набор вещей, в которых мы все нуждаемся (скорее более, чем менее) вне зависимости от наших индивидуальных планов и жизненных целей. Таким образом, сторонники ресурсного подхода придерживаются плюралистического взгляда на человеческие цели и признают, что у людей могут быть различные устремления и ценности. Но они не плюралисты по отношению к средствам. Чтобы иметь возможность жить и процветать, любому человеку нужны определенного рода ресурсы, считают они и видят обязанность государства в том, чтобы обеспечивать справедливое распределение таких ресурсов либо посредством прямых действий с его стороны, либо с помощью регулируемых рыночных механизмов.

Альтернативные принципы распределения. Помимо разногласий относительно шкалы ценностей, лежащих в основе либеральных представлений о справедливом распределении, среди либералов есть расхождения и по вопросу о принципах справедливого распределения, идет ли речь о благосостоянии или ресурсах. Некоторые, такие как Р. Нозик, полагают, что распределение должно быть отдано на волю рынка за исключением тех крайне редких случаев, когда последний оказывается несостоятельным. Большинство же, однако, проявляет приверженность эгалитаризму того или иного рода; есть в их числе и такие, кто, подобно Э.Сену, утверждает, что либеральную идею нельзя постичь вне идеи равенства. В то же время в понятие «равенства» зачастую вкладывается абсолютно различный смысл. Наиболее распространенным является противостояние концепций «равенства возможностей» и «равенства результатов». Первая концепция (ее иногда называют концепцией «равных стартовых условий» — starting—gate conception), постоянно использующая метафору о выравнивании «игрового поля», требует равенства распределения активов на старте: когда же он пройден, различиям в уровне таланта и интенсивности прилагаемых усилий, превратностям рынка и удачи и другим факторам должно быть позволено порождать неравенство. Иногда подобный подход обосновывается соображениями эффективности, но он отстаивается и как нравственный принцип: люди должны иметь право лишь на равный жизненный старт, а затем сами нести ответственность за то, как каждый распорядился своими талантами и способностями, «интернализируя издержки» собственных провалов.

В рамках либеральной традиции трудно найти сторонников действительного равенства результатов — те, кто отстаивает подобную точку зрения, относятся скорее к социалистам, чем к либералам. Тем не менее многие либералы отвергают и концепцию «равных стартовых условий», считая, что она не выдерживает сколько-нибудь серьезного анализа. Как правило, против нее выдвигаются аргументы двоякого рода. Первое возражение, сформулированное Дж. Роулсом, заключается в том, что концепция «равных стартовых условий» произвольна в нравственном отношении. Различия, позволяющие некоторым людям более эффективно, нежели другим, использовать равные для всех ресурсы — например, различия в уровне таланта, — это следствие удачи в генетической «лотерее» или благоприятных социо-экономических условий, в которых человеку случилось родиться. Эти различия сами по себе не связаны с прилагаемыми тем или иным индивидом усилиями, и непонятно, почему одни должны быть вознаграждены, а другие наказаны неравенством, проистекающим из различий в таланте или способностях.

Это подводит нас ко второму возражению против концепции «равенства стартовых условий». Суть этого возражения состоит в том, что в концепции не определено, как далеко нужно зайти в уравнивании стартовых условий, чтобы действительно разровнять «игровое поле». Несомненно, зайти пришлось бы значительно дальше, чем к этому предрасположено большинство либералов и — чем это происходит в современной практике многих либеральных государств. <…>

Либералы, отвергающие концепцию «равных стартовых условий», одновременно склонны выступать и против идеи равенства результатов. С 1960-х годов большинство западных либеральных проектов связано с поиском «серединного» подхода, который предполагал бы некие формы перераспределения, осуществляемого государством с тем, чтобы смягчить наихудшие проявления порождаемого рынком неравенства, но при этом признавал бы необходимость сохранения многих видов неравенства, являющихся неизбежным следствием действия рыночной системы. Возможно, как это доказывал Бентам еще много лет тому назад, для создания стимулов к экономическому росту действительно необходимо неравенство, но государство должно нести ответственность за наиболее тяжкие для людей издержки этого процесса. Потому такие либералы, как Дж. Роулс, и настаивают на том, что неравенство следует допускать при условии, что оно работает на благо наименее преуспевающих слоев общества; однако для достижения этой цели на государство должна быть возложена обязанность в случае необходимости осуществлять перераспределение посредством налогообложения. Это — один из классических аргументов в пользу государства всеобщего благосостояния, который приводится либералами со времен Локка и который, по-видимому, будет выдвигаться и в дальнейшем. Пытаясь его опровергнуть, приверженцы свободного рынка обычно ссылаются на то, что в связи с имманентно присущими ему пороками внутренней организации и бюрократизмом, государство не способно рациональным образом достичь поставленной перед ним ограниченной цели, так что лекарство окажется страшнее самой болезни. Это утверждение спорно, и в любом случае в нем не содержится решения той проблемы, на которую пытается ответить государство всеобщего благосостояния. Поэтому, вероятно, либералы различных направлений будут продолжать поиски обоснований необходимости соблюсти определенную долю равенства, а также механизмов его достижения в рамках современной рыночной экономики.

Печатается по изданию: Шапиро И. Введение в типологию либерализма. // Полис, 1994, №3, с. 7-12.