Связь эффективности и успеха деятельности: развитие понятия «эффективность» в работах родоначальников праксиологии

В управлении одним из самых значимых критериев деятельности является успех, который был философски обоснован представителями прагматизма. Согласно позиции У. Джеймса, «истина создается успехами этого (нашего - М.С.) опыта»[224]. Поэтому было необходимо найти и выделить ту характеристику деятельности, которая была бы связана именно с успехом. На роль такой характеристики стала претендовать эффективность. Совершенно не случайно, что создатель праксиологии Котарбиньский использовал понятие эффективности как одно из центральных.

В праксиологии первоначально эффективность, правильность и успешность не отделялись друг от друга. Успешность деятельности определяется у Котарбиньского с помощью таких критериев, как полезность, точность, искусность, чистота. При этом полезным с точки зрения заданной цели является такое действие, благодаря которому достижение цели становится возможным или легче достижимым; точность определяется как степень расхождения (несоответствия продукта от образца; искусность означает учет большого числа дополнительных соображений при обработке продукт или, с другой стороны, многофункциональность продукта; чистота определяется как степень наличия несоответствия главным и побочным целям, т. е. как своего рода степень «примесей»[225]. В целом понятие эффективности у Котарбиньского отличается многозначностью употребления, что обусловливает в какой-то мере теоретическую неопределенность этого понятия в рамках праксиологии.

Дальнейшее развитие понятие эффективности в рамках праксиологии получило в работах Я. Зеленевского. Он рассматривает эффективность, выгодность и экономичность в качестве основных критериев исправной деятельности. Зеленевский отождествляет эффективность и целесообразность или, как это было ранее у Котарбиньского, результативность.

Зеленевский вводит меру эффективности как «отношение суммарной ценности фактических результатов деятельности к ожидаемой суммарной ценности соответствующих целей»[226]. Таким образом, он определяет эффективность не просто как отношение между результатом и целью, а как это отношение, опосредованное ценностями, причем он не сводит здесь ценности к материальным. Для характеристики отношения результата деятельности к затратам Зеленевский вводит понятие экономичности, которое по смыслу и способу введения близко к понятию экономической эффективности. В определенном смысле Зеленевский вновь возвращает понятию «эффективность» его первоначальный смысл результативности, не связывая его с понятием затрат. Тем самым он сделал его употребимым для оценки любой деятельности, а не только используемым в экономической сфере.

Поскольку понятие эффективность вновь стало применяться к любой деятельности, но во многом уже утратило свое первоначальное значение результативности или продуктивности, то возникла необходимость расширить это понятие так, чтобы оно затрагивало не только результат деятельности, но и, например, цели деятельности или потребности, с удовлетворением которых связана эта деятельность, т. е. в определенном смысле придать ему то содержание, которое косвенно вкладывал в него Котарбиньский. Исходя из этого, были введены понятия «потребностной» эффективности, «выражающей степень отображения потребности в цели, выбор наиболее эффективных средств отображения»[227], и «целевой» эффективности «как отношения результата деятельности к цели»[228], за понятием же экономической эффективности было сохранено отношение результата к затратам.

Введение указанных новых понятий эффективности некоторые философы рассматривали как «социализацию» экономического понятия эффективности[229], т. е. распространение его на всю социальную сферу, а не только на сферу экономики. Тем самым понятие эффективности настоятельно требовало не только философско-методологического, но и социально-философского осмысления.