Об универсальности понимания

Такой подход заставляет отказаться от ставшего обычным различения объяснения, имеющего дело якобы исключительно с научными законами и воспроизводимыми наблюдениями, и понимания, характерного для повседневного общения, предполагающего вчувствование или реконструкцию скрытого субъективного смысла действий или их мотивов. Так, я понимаю (= объясняю себе), почему, стоя перед дверью, человек роется в кармане.

стр. 46

Он ищет ключ. Для понимания этого обстоятельства мне не только приходится конструировать интерсубъективный смысл или мотив данного действия, общий для меня и другого в смысле А. Щюца или М. Вебера. Мне требуется полноценное рациональное объяснение, способное принимать и гемпелевские формы генерализаций и антецедентов.

1. Если X роется в кармане перед закрытой дверью, то он ищет ключ.

2. А роется в кармане перед закрытой дверью.

3. Заключение: А ищет ключ.

Очевидно, что понимание и в повседневности основано на объяснении. Впрочем, с другой стороны, и в отношении научных теорий, законов и наблюдений нам не избежать определенных требований к пониманию. Ведь ученые, как минимум, должны понимать обращенные к ним суждения коллег. Понимание в этом смысле непременно представляет собой некоторый промежуточный этап и итог коммуникации, зависящий от некоторого контекста: например, личностных свойств участников коммуникации, конкретной ситуации, а также известности этих обстоятельств коммуникации участникам общения. Понимание - это сравнение фактичности и латентности на предмет их соответствия (или несоответствия). Мы говорим о понимании в тех случаях, если речь идет о понимании:

- различности явных и очевидных слов сообщения и кроющихся за ними мотивов сообщающего;

- различения (данных с очевидностью) синтаксических форм и многообразия их семантик;

- различения означающего и означаемого (Ф. де Соссюр).

Во всех этих случаях речь идет о различии между самореференцией (тем, что в коммуникации относится к самому обсуждению) и инореференцией (т.е. тем, что в коммуникации относится к теме обсуждения, т.е. к внешнему миру коммуникации³). И если такое различение осознано участником, предложение коммуникации может быть не только понято, но и соответственно исходя из этого понимания принято (или не принято), что становится условием продолжения обсуждения и образования системы. Только благодаря пониманию возникает воспроизводящаяся система коммуникаций, ведь именно понимание провоцирует следующее сообщение, извлечение информации и следующее понимание. Понимание, таким образом, всегда предполагает фиксацию различения явного (сообщения) и скрытого, которое должно быть "добыто" из некоторого довольно широкого контекста {знания личности говорящего и ситуации, пространства-времени, в котором сообщение произнесено).

Правда, и объяснение апеллирует к контексту. Но этот контекст гораздо менее ситуативен, всегда абстрагирован от конкретных места и времени коммуникации, а также от свойств общающихся лиц. Объяснение - это некоторая редукция объясняемого явления к ранее известному, но главное - к воспроизводимому и повторяющемуся из раза в раз. Это известное часто (например, в схеме причинного объяснения К. Гемпеля) представляет собой некоторое условное или контрфактическое утверждение ("если X, то Y"), дополненное указанием на прошлое событие А (антецедент) из множества X, которое объясняет событие В (эксплананс) из множества Y.

Объяснение, таким образом, представляет собой некоторый в большей степени объективированный итог предшествующих коммуникаций (в которых из раза в раз уже фиксировалось некоторое обобщение). Объяснение принимает форму объективного суждения, более не зависимого от структуры коммуникации, от коммуникативного контекста и знания участниками личностных свойств других участников, которые в случае понимания помогают участникам коммуникации различить и реконструировать латентные смыслы суждений.

Но зададимся вопросом, действительно ли в отношении научных фактов и регулярностей (как это имеет место в гемпелевском объяснении) нам непременно следует дистанцироваться от характера обсуждения проблемы, от свойств самого обсуждения? Если понимание в нашем смысле (как сравнение синтаксической формы суждения и семантики) есть фундаментальное и универсальное свойство всякой коммуникации, то коммуникативный характер науки в свою очередь должен был бы выказывать эту зависимость. В науке мы

стр. 47

тоже имеем дело с пониманием, например, когда сравниваем (логические) формы высказываний и отвечающие им множества значений или референтов⁴.

И если обнаруживается непонимание, это явление можно назвать аномалией в куновском смысле слова. Аномалия не вписывается в известные, утвердившиеся регулярности. Таковым, например, является утверждение о существовании "яйценесущих млекопитающих". Ученый словно не понимает, как такое возможно, ведь это противоречит ранее утвердившимся и регулярно воспроизводящимся наблюдениям, которые приняли форму эмпирического закона. Также и данные об орбите движения Меркурия вступили в противоречие с законами Ньютона и оказались непонятными ученому.

Непонимание (аномалия) может привести к разрыву общения точно так же, как это имеет место в повседневной коммуникации. Если как ученый я не понимаю, как аномалия встраивается в законы, то зачастую предметом отклонения может оказаться и сама генерализация, что предполагает разрыв коммуникационных связей с сообществом ученых, придерживающихся этих "устаревших" генерализаций или парадигмы. Этот - относительно свободный - выбор ученых между сохранением аномалии за счет отказа от признания генерализаций, или сохранением генерализаций за счет нейтрализации аномалии является универсальной особенностью коммуникации, и представляет собой частную форму конфликта когнитивных и нормативных ожиданий (Никлас Луман). Разочарование в ожиданиях всегда приводит либо к утверждению новой информации за счет отказа от нормы, либо к утверждению (и даже - укреплению!) нормы за счет нейтрализации аномального. Специфичность научной коммуникации, как показала полемика К. Поппера и И. Лакатоса [Лакатос 1995,221], пожалуй, состоит лишь в том, что в науке опровержение (разочарование в норме), не всегда означает отклонения опровергаемого. Так, наблюдение движения Меркурия, опровергающее и фальсифицирующее законы Ньютона, не привело к отказу от ньютоновской механики. В науке нет такой срочности в принятии решения по поводу альтернативы нормы и девиантного, как это имеет место в правовой или политической коммуникации, и именно потому, что нормативные и когнитивные ожидания в научном общении уравновешены, а разочарования в норме (генерализации) в некотором смысле институциализированы и парадоксальным образом оказываются ожидаемыми и даже желанными.

Итак, мы пришли к выводу, что понимание и непонимание имеют универсальный характер, свойственны научной коммуникации, поскольку последняя (помимо специфических) выказывает и универсальные свойства общения.