Отношение закона и реальности

Гемпель [Гемпель 1965] признавал, что существует разновидность генерализаций, например, "законы-индикаторы" (indicator law), функция которых прямо не связана с пониманием и объяснением. Никакая подстановка наблюдений под такие законы не содействует объяснению. Гемпель приводит пример таких индикаций:

1. Все пациенты с пятнами Коплика на слизистой щек болеют корью.

2. У Джонса выступили пятна Коплика.

3. Джонс болеет корью.

Очевидно, что первое утверждение является генерализацией, в которую осуществляется подстановка утверждений-наблюдений. Но эксплананс (болезнь) очевидно не получает здесь объяснения, так как такое объяснение должно апеллировать к некоторому прошлому, причинным образом объясняющему настоящее наблюдение (пятна Коплика не являются причиной кори). Напротив, антецедент (пятна Коплика) является индикатором и предсказанием будущей болезни. В этом случае, мы понимаем будущее, поскольку видим его приметы в настоящем. И мы понимаем настоящее, поскольку способны установить его референцию к будущим событиям. Такая "не объясняющая", но предсказывающая теория не описывает реальных импликаций.

Этот пример показывает, что соответствие абстрактных описаний реальности возможно потому, что реальность - пусть лишь в некоторых случаях - ведет себя, точно соответствуя своему описанию. Считалось очевидным, что объяснение подразумевает реконструкцию импликаций, существующих в самой природе. Так, согласно закону идеального газа повышение температуры имеет следствием увеличение давления. Но как относится теоретическое описание к реальности, если оно описывает всего лишь поведение идеальной модели? У. Селларс усматривал означенную связь в том, что модель при некоторых условиях и является таковой реальностью. "Газ при умеренном давлении, - пишет Селларс [Sellars 1989, 348], - действительно идентичен модели идеального газа - облаку молекул - точечных масс, на которых не сказывалось воздействие межмолекулярных сил". Лишь повышение давления приводит к увеличению расхождения между реальностью и моделью, но это расхождение может быть "исчислено", именно потому, что мы обладаем некоторой базовой идеально-реальной моделью.

Этот же вопрос о реальности теоретической модели и связанном с ним действительным пониманием реальности можно поставить применительно к описанию коммуникации. Ведет ли себя общество в некоторых случаях как точно соответствующее своей идеальной модели? Насколько реальными могут быть общественные идеалы? Или непременно наличествует большее или меньшее отклонение от норм и ценностей? М. Вебер полагал, что для описания общества можно использовать так называемые "идеальные типы". Так, действия подразделяются на типически целерациональные, ценностно-рациональные, эмоциональные и традициональные. Соответственно, мы способны понять поведение другого в том случае, если локализуем его действие в измерении соответствующего идеального типа, которое выступает одновременно и как некоторая генерализация поведения, и причинное объяснение. Так, мы способны понять преступление, если объясняем его состоянием аффекта, а понять революционные действия мы можем, объяснив их приверженностью ценностям справедливости.

Но этот же инструмент допускает и фиксацию отклонений от заданных стандартов. Так, мы фиксируем смешанные типы, где целерациональное поведение ученого, проводящего научное исследование, может отклоняться от стандартов таковой рациональности, получая аффективную мотивацию (любопытство, жажда успеха, честолюбие). То есть мы всегда констатируем приближение к некоторому идеалу поведения, который мы можем понять с нашей собственной позиции.

Но есть ли возможность зафиксировать "чистое" рациональное поведение, полностью соответствующее идеально-типической модели целерациональности и лишенное всех иных мотиваций? Или все модели объяснения поведения являются контрфактичными и в этом смысле подлинно научными?

стр. 50