2015-04-06
198
25 сентября 1933 г.
Твардовский сообщил, что сейчас же по получений сообщения от т. Линде о высылке журналистов* он снесся по телефону с Берлином, который об этом мероприятии ках-будто не имел никакого представления. Сильно волнуясь, Твардовский указывал на все более ухудшающиеся отношения между нашими странами, несмотря на то, что руководящие круги Германии искренне хотят вновь наладить эти отношения, исправить все недочеты и поводы к жалобам эг. Конфиденциально он мне сообщил о состоявшемся решении о ликвидации «Ропд» **. У нас же он замечает все большее и большее отклонение нашей политики в сторону Франции. Дело дошло, мол, до того, что посланник дружественной державы сообщил его правительству, будто Советское правительство сообщило Парижу детальные сведения о германских мероприятиях по вооружению в области газовой войны и авиации, каковыми сведениями французы намерены воспользоваться на конференции по разоружению. Высылка корреспондентов является чрезвычайно резкой мерой. Он, Твардовский, признает вику немцев в недопущении наших журналистов на Лейпцигскнй процесс и з задержании их, но за последнее полицей-президент уже приносил извинения. Он полагает, что достаточным жестом с нашей стороны было бы отозвание наших журналистов из Берлина без высылки немецких. Мы должны понять, что
|
|
|
* См, док. М> 300. ** См.:ак*й дек. JV? 2>:j9.
в Германии произошла революция, хотя и не кровавая, но все же расшатавшая основательно власть и имевшая своим последствием известную недисциплинированность властей. Случаев ареста германских граждан в СССР было немало, и никогда германское правительство не реагировало на них так, как мы в данном случае.
Я напомнил Твардовскому многочисленные факты издевательств и оскорблений по адресу наших представителен печати. Я сказал, что нд вполне достаточно для понимания наших ответных мероприятии. Мы, однако, не можем упускать из виду тот фон, на котором действия германских властей имели место. Я перечислил, конечно, далеко не исчерпывающе, антисоветские выступления германских властей, по поводу которых мы совершенно бесплодно протестуем, не добиваясь никаких результатов^5. Ауеамт любезно принимает наши протесты, выражает сожаление, приносит извинения, обещает принять меры, но на следующий день антисоветские выходки повторяются. Мне кажется, что в Германии переоценивают наше терпение. Ссылаются па недисциплинированность, но нам не известно ни одного случая, когда бы эта «недисциплинированность», каноеизшая ущерб нам, наказывалась, даже выражение сожаления и принесение извинений не предавались гласности, и германская общественность, в том числе сами виновники бесчинстз, не могли знать, как к ним относится германское правительство—одобряет или осуждает. Не приходится поэтому удивляться безрезультатности наших протестов и «продолжению недисциплинированности». С другой стороны, мы знаем, что, когда немецкая газета осмелилась «оскорбить» г. Бальбо, назвав его евреем, газета была сейчас же закрыта, а когда подвергся на улице оскорблению частный американский гражданин, германский чиновник явился в американское посольство приносить извинения. Германское правительство как будто стало привыкать \гже к нашим протестам, как к совершенно нормальному явлению, и перестало быть восприимчивым к ним. Очевидно, нужны более сильные средства, чтобы застазить германское правительство почувствовать, что нашему терпению есть предел. Предлагаемый г. Твардовским жест, несомненно, дал бы удовлетворение кое-кому в Германии, но отнюдь не в СССР.' Нельзя ставить в одну плоскость законные преследования у нас шиберов (спекулянтов'), шпионов и других нарушителей наших законов с издевательствами над ни в чем не повинными представителями печати. Мы, скрепя сердце, пошли на объявленное сегодня мероприятие, з политическом значении которого мы отдаем себе полный отчет, но это продиктовано нам сознанием нашего достоинства и невозможностью дольше терпеть издевательское отношение германских властей.
|
|
|
Сообщение Твардовского о передаче нами сведений Франции является совершенным вымыслом какого-либо досужего или зловредного дипломата. Когда Германия пренебрегает нашей дружбой, а другие страны этой дружбы ищут, мы, естественно, сближаемся с этими другими странами, но из этого не вытекает какая-либо враждебность к Германии или желание ей вредить.
Твардовский выразил удивление, узнав от меня, что еще 23-го мы поручили Хинчуку предупредить аусамт о возможных мероприятиях и что это предупреждение совершенно игнорировалось Берлином227. Он высказал пожелание о локализации конфликта и просил продлить срок высылки немецких журналистов, а Бауму * разрешить остаться как сотруднику посольства. Я ответил, что, поскольку Твардовский уже сообщил корреспондентам содержание своей ноты, мы вынуждены будем, вероятно, опубликовать и наш ответ. Что же касается просьбы о продлении и о Бауме, то я должен держаться постановления правительства о трехдневном сроке.
Твардовский просил официальную часть разгозора считать законченной и просил частным образом сказать ему, какой выход из положения я вижу. Я ответил, что этот вопрос нами не обсуждался, но что мне лично кажется, что выход напрашивается сам собой, а именно: надо, по крайней мере, устранить те причины, которые вызвали данный конфликт. Следовало бы, по-моему, немедленно допустить наших журналистов на Лейпцигский процесс, принести извинения за лейпцигские аресты и наказать виновных с оглашением в печати **.
Литвинов
Печет, по арх.
