Методы и приемы социальной перцепции

Социальное познание или социальная перцепция не ограничивается только формирование впечатления. Кроме того, что мы запечатлеваем образы людей, также мы стремимся объяснить и понять их поведение. Интерпретация поведения другого человека может основываться на знании причин этого поведения. Но в обыденной жизни люди не всегда знают действительные причины поведения другого человека. Тогда, в условиях дефицита информации, они начинают приписывать друг другу причины поведения. Этот процесс называется каузальной атрибуцией.

Родоначальником исследований по каузальной атрибуции является Ф. Хайдер, впервые сформулировавший модель каузальной атрибуции. В ней выделялось два вида атрибуции: диспозиционная (когда причины событий усматриваются в самом человеке) и ситуационная (причины обнаруживаются в ситуации). Из других авторов, работающих в этой области, наиболее значительные исследования проводили Э.Джонс и К.Дэвис. Более полное развитие эта идея получила в работах Гарольда Келли, который предпринял попытку построения теории каузальной атрибуции. Согласно Келли при попытках понять причину поведения другого человека мы пользуемся тремя критериями (модель ковариации): мы стараемся определить, является ли данное поведение постоянным (критерий постоянства), отличающимся (критерий исключительности) и обычным (критерий консенсуса) или нет. Если в сходных условиях поведение наблюдаемого однотипно, то его считают постоянным. Оно будет отличающимся, если в других случаях проявляется иначе, и наконец, поведение считается обычным, если в сходных обстоятельствах свойственно большинству людей.

Если в похожих обстоятельствах человек ведет себя всегда одинаково (постоянное поведение), если он ведет себя так же и в других ситуациях (не отличающееся поведение) и если в сходных ситуациях так же ведут себя лишь немногие люди (необычное поведение), то мы склонны приписывать поведение внутренним факторам. Напротив, если человек в похожих ситуациях ведет себя так же (постоянное поведение), если в других случаях он ведет себя иначе (отличающееся поведение) и если в сходных ситуациях такое же поведение сходно большинству людей (обычное поведение). Мы объясняем его действие внешними причинами.

Любое событие является следствием какой-либо причины, а само оно, в свою очередь, выступает в качестве причины для другого следствия или события. В своей повседневной жизни мы постоянно видим, как определенные причины вызывают конкретные следствия. Цепочки этих причинно-следственных связей откладываются в нашей памяти в виде каузальных схем. Суть рассуждений Келли по этому поводу сводится к тому, что мы при отсутствии всякой информации, необходимой для объяснения в соответствии с моделью ковариации (знаний о человеке и ситуации – последовательность, избирательность, распространенность), используем для происходящего каузальные схемы. Т.е. в своих суждениях мы полагаемся не на знание о конкретном событии, а на общее представление. При этом мы рассуждаем примерно так: в этих обстоятельствах такая–то причина вызывает такое-то следствие. В результате, хотя у нас нет никаких знаний о данной конкретной ситуации, мы ее все равно объясняем. Для человека исключительно важно – дать хоть какое-то, пусть совершенно фантастическое, объяснение происходящему. Потому что иначе мир для него становится непонятным, угрожающим, непредсказуемым.

Например, вы являетесь свидетелем следующей сцены: по улице бежит человек, прижимая к себе гуся, на лице у него испуг и отчаяние. В некотором отдалении за ним спешит толпа возбужденных людей, которые что-то выкрикивают и потрясают руками. Что первое придет вам в голову для объяснения происходящего? Скорее всего, сцена бегства Паниковского с ворованным гусем от местных жителей. Наблюдаемое событие может действительно оказаться повторением прискорбного происшествия с одним из «сыновей лейтенанта Шмидта». Но оно может иметь и другое объяснение. Например, бегущие люди опаздывают на поезд, а тот, что бежит впереди с гусем, самый быстрый из них. Или все эти люди, в том числе и обладатель гуся, чем-то сильно напуганы и теперь вместе убегают от того, что их напугало. Ну, и так далее. Однако, каузальная схема, поскольку ситуация кажется знакомой, заставит вас дать один вариант объяснения.Модели каузальной атрибуции основываются на принципах каузального детерминизма (т.е. объясняют события предшествующими причинами).

Но происходящее, особенно в социальном мире, объясняется не только предшествующими причинами, но и теми целями, которые ставят перед собой люди. Иначе говоря, люди стремятся ответить не только на вопрос «почему?», но и «зачем?» и «для чего?». Диспозиционная атрибуция объясняет поведение людей исходя из предполагаемых целей и намерений. Мы определяем для себя, какую цель можно достичь, поступая именно таким образом, осуществляя именно то поведение, которое мы видим. А затем, уже на основании этого своего решения, мы делаем вывод о намерениях человека.

Диспозиционное объяснение поведению мы даем и в тех случаях, когда оно не соответствует нашим ожиданиям. Любое неожиданное, необычное, странное с нашей точки зрения, поведение вызывает у нас, с одной стороны, интерес или удивление, а значит и желание, как можно больше узнать о нем, детально исследовать его, чтобы объяснить, а с другой – побуждает объяснять случившееся личностными характеристиками человека, совершающего эти неожиданные действия.

Ожидания, которые у нас складываются относительно поведения людей, бывают двух видов. Первый – ожидания, сформировавшиеся на основе предположения о том, как должны вести себя представители какой-либо социальной группы: гендерной, возрастной, этнической и т.п. второй вид ожиданий – адресные, т.е. связанные с конкретной личностью, когда мы располагаем определенной информацией именно о данном человеке.

Еще одним фактором, побуждающим нас осуществлять диспозиционную атрибуцию чужого поведения, являются наши представления о том, что это поведение каким-то образом касается нас самих, что оно опасно, либо, наоборот, благоприятно. Таким образом, в какой мере поведение человека затрагивает нас самих, в той же мере мы будем искать объяснения этому поведению в самом человеке, в его целях и намерениях (т.е. в его личностных особенностях). И, напротив, если оно нас мало касается, то мы, скорее всего, станем искать ситуационное объяснение данному поведению. Иначе говоря, причины того или иного поведения мы предпочитаем искать в самих действующих лицах. Эта тенденция – предпочитать диспозиционные, игнорируя ситуационные, объяснения поведения других людей, называется фундаментальной атрибутивной склонностью. Человек в процессе социализации (в обществах индивидуалистического типа) приучается к принятию личной ответственности за обстоятельства своей жизни, что и побуждает его объяснять чужое поведение диспозиционными причинами. Чаще всего так объясняется чужое, а не собственное поведение. Эдвард Джонс и Ричард Нисбет объясняют это различие в атрибуции своего и чужого поведения тем, что когда мы делаем что-то сами, то выступаем в роли исполнителей, в то время как чужое поведение мы воспринимаем в качестве наблюдателей. Когда мы выступаем в роли наблюдателей, то сосредоточиваем внимание на действиях исполнителя, а не на внешних условиях: ситуации, обстоятельствах и т.д. Однако в роли действующих лиц мы по разным причинам заостряем внимание на внешних факторах на условиях, ситуации, обстоятельствах, поскольку в данном случае они нас волнуют больше, чем диспозиционные. Это открытие получило название эффекта исполнителя-наблюдателя.

Можно выделить одну общую закономерность атрибутивных процессов. Суть ее в то, что любой благоприятный исход событий люди, как правило, объясняют как результат собственных усилий: «Это моя заслуга», «Я предложил к этому усилия, волю, знания, старания». Т.е. здесь в ход идет диспозиционная атрибуция. Неблагоприятный исход побуждает людей давать ситуационную атрибуцию случившегося: «Так сложились обстоятельства», «Возникла безвыходная ситуация». Для объяснения могут использоваться и рассуждения о судьбе, роке, Божьей воле и т.д. И прямо противоположным способом осуществляется атрибуция успехов и неудач других людей. Причины успехов другого человека ни у кого не вызывают сомнений: «Ему повезло», «Он счастливчик». Неуспех же другого тоже всем сразу понятен: «Сам виноват!».

Подобная пристрастность вполне объяснима: когда дело касается Я-концепции, то ожидать от людей объективности не приходится. Таким образом, атрибуция может использоваться как прием психологической защиты Я-концепции. Особой разновидностью этого механизма является вера в то, что наш мир основан на справедливых принципах и каждый человек в конечном итоге получает в жизни то, что заслужил. Эту веру разделяет большинство людей. Согласно Лернеру, вера в справедливый мир является выражением общественного мировоззренческого, даже философского взгляда на устройство мира. Вера в «справедливый мир» как раз и позволяет человеку, достигшему определенного уровня достатка и комфорта, считать, что он свое благополучие заработал и заслужил. В то же время и другие также имеют то, чего заслужили и заработали. Каждый получает то, чего достоин: ведь мир – справедлив! В повседневной жизни вера в справедливый мир сплошь оборачивается тем, что жертвы обманов, ограблений, избиений и т.д. вместо сочувствия и поддержки со стороны окружающих слышат осуждения и обвинения в свой адрес. Именно на них возлагается вина и ответственность за случившееся. Правда, если какое-то событие не встраивается в нашу концепцию «справедливого мира» и воспринимается как явная несправедливость, то оно может побудить нас к каким-то реальным действиям, чтобы эту несправедливость, устранить.

Наиболее общий уровень наших ожиданий обычно называют философией человеческой природы. Она имеется почти у всех. Многим людям кажется, что они знают человеческую натуру, сущность человека и воспринимают окружающих именно сквозь призму своих ожиданий или «знаний». Одни люди считают, что «все люди – эгоистичны и злы по своей природе», другие же, напротив, полагают, что людям присущи доброта и альтруизм. Одним кажется, что люди рассудительны, дальновидны и рациональны, другим – что они безалаберные, импульсивные, кто-то убежден, что люди открыты и честны, кто-то – что они лживые и хитрые. На восприятие индивидом других людей большое влияние оказывает Я-концепция самого человека, т.е. то, как он сам себя осознает и воспринимает. Исходя из этих предположений, иначе говоря, из собственной философии человеческой сущности, каждый из нас и оценивает окружающий социальный мир, людей и их поступки. Таким образом, при помощи убеждений относительно человеческой природы мы организуем социальную информацию.

Стремление к типизации облегчает наше положение как субъектов общения, но, зная его отрицательные последствия, важно контролировать этот процесс и сохранять «свежесть взгляда», который, в свою очередь, должен быть доброжелательным и критичным. Настроение и поведение человека в значительной степени определяется присущим ему способом толкования и объяснения мира. А.Т. Бек называет эти конструкты как отрицательные когнитивные модели или схемы. Эти схемы подобны фильтрам, «концептуальным очкам», сквозь которые мы видим мир, отбираем определенные аспекты переживаемых событий и так или иначе интерпретируем. Представители когнитивизма подчеркивают, что у человека нет прямых реакций на большинство ситуаций, но его эмоциональные реакции зависят от того, как он воспринимает события. В итоге не события волнуют, огорчают, раздражают или злят нас, но способ, с помощью которого мы интерпретируем и осмысливаем их. Следовательно, закономерным является и выявление факторов, способствующих наиболее объективному формированию образа, и что является адекватного отношения к партнеру.

Способность к общению во многом зависит от склада характера и типологических свойств личности. По характеру общительности люди подразделяются на различные типы. Общительный человек легко входит в контакт, быстро организовывает общение, располагает к себе собеседника, хорошо поддерживает разговор. Это своего рода талант, и общение с таким человеком приносит окружающим чувство удовлетворения. Это идеальный тип, к которому следует стремиться каждому из нас.

Но есть противоположный тип – люди необщительные, организовать контакт с которыми затруднительно. Они могут обладать многими положительными качествами, но в плане организации взаимоотношений проявляют сдержанность, а иногда и индифферентность.

Представители другой крайности – суперобщительные люди, умеющие создавать «девятый вал» в общении. Они любят не общение в себе, а себя в общении. Такие люди относятся к типу людей с гипертрофированной функцией общения, что затрудняет понимание предмета и целей разговора.

Продуктивности общения может способствовать знание личностных качеств, составляющих типологию Г.В. Оллпорта:

1. Опыт. Для того чтобы хорошо разбираться в людях, прежде всего, необходима зрелость. Это подразумевает не только достижение определенного возраста (30 лет или более), но и богатый запас опыта взаимодействия с человеческой природой в самых разнообразных и запутанных ее проявлениях. Когда юных людей заставляют судить о тех, чья жизнь значительно отличается от их собственной, они часто обращаются к незрелым клише («старик отстал от жизни», «нормальный парень», «чудак»).

2. Сходство. Человек, который пытается судить о людях, по своей природе должен быть похож на того человека, которого он хочет понять. Чем больше другой человек похож на меня, тем больший опыт общения с ним я имею.

3. Интеллект. Высокий интеллект особенно характерен для тех, кто точно оценивает самих себя и незнакомых людей, опыт до определенной степени может заменить исключительный интеллект. Однако, понимание людей – это в значительной степени задача уяснения связей между прошлыми и нынешними поступками, между экспрессивным поведением и внутренними свойствами, между причиной и следствием, а интеллект и есть способность устанавливать такого рода соотношения.

4. Глубокое понимание себя. Понимание собственных сложных мотивов обычно удерживает человека от поверхностных и простых суждениях о других. Слепота и ошибочность в понимании нашей собственной природы будет автоматически перенесена на наши суждения о других. Прежде чем развязывать узлы других людей, надо распутать свой собственный.

5. Сложность. Как правило, люди не могут глубоко понять тех, кто сложнее и тоньше их самих. Прямолинейный ум не питает сочувствия к волнениям ума культурного и разносторонне развитого…

6. Отстраненность. Те, кто хорошо разбирается в других – менее общительны. Для них более характерна интроверсия, чем экстраверсия. Они не очень высоко ставят социальные ценности. У тех, кто занят социальными ценностями, не хватает времени на беспристрастное изучение других людей. Они испытывают сочувствие, жалость, любовь или восхищение и не могут отстраниться от этих эмоциональных отношений настолько, чтобы обрести непредвзятый взгляд. Человек же, который не пытается все время быть участником каких-то событий, но остается в стороне и наблюдает их, ничего не пропуская, вероятнее всего, сможет сделать более ценные суждения.

7. Эстетические склонности. Эстетический ум всегда пытается проникнуть во внутренне присущую субъекту гармонию. Уникальность и уравновешенность структуры – вот что интересует эстетическую личность во всех случаях. При высоком своем развитии эстетический склад ума может до определенной степени возместить ограничения «опыта», «интеллекта», «глубокого понимания себя», «сходства» и «сложности». Если же эстетический склад ума сочетается с этими качествами, то это чрезвычайно высоко поднимает искусство.

8. Социальный интеллект. Обладатель «социального дара» должен спокойно слушать и в то же время исследовать, побуждать к откровенности, но при этом никогда не казаться шокированным, быть дружественным, но сдержанным, терпеливым и одновременно побуждающим, - и при всем этом еще и никогда не вызывать скуки. Для того, чтобы тактично говорить и поступать, необходимо прогнозировать наиболее вероятные реакции другого человека. Социальный интеллект – способность высказывать быстрые, почти автоматические, суждения о людях. Вместе с тем, социальный интеллект имеет отношение скорее к поведению, чем к оперированию понятиями: его продукт – социальное приспособление, а не глубина понимания.