Музыка как средство борьбы с расщеплением

Греческое слово schizein означает «расщеплять» и является корнем слова schizoide, «расщепленный изнутри». Это свойство человека известно почти каждому из нас наряду с такими чувствами, как тоска по доверительным отношениям, слиянию и близости.

В данном случае «расщепленная изнутри» личность современного человека припомнилась нам оттого, что большинство современных социальных теорий примкнуло к психологическим концепциям западного общества, характеризующего и даже формирующего человека как «шизоидно-нарциссическое», духовно расщепленное существо.

Американский историк и культуролог Кристофер Лэш в связи с этим заговорил о тех моментах, когда отдельно взятая личность «запирается» в инфантильной отрешенности от любых явлений окружающего мира, избегая эмоциональных, социальных и моральных связей с остальными людьми. И действительно, в настоящее время мы постоянно слышим голоса обеспокоенных учителей, социальных педагогов, врачей (причем не только психологов и терапевтов), которые говорят, что люди постепенно деградируют, сводя свои жизненные цели к задачам примитивного выживания.

В таких выражениях, как «Мой карбюратор — сплошное дерьмо!» или «Я стою в левом крайнем ряду» (когда речь заходит об автомобилях), человек добровольно отождествляет себя с аппаратами, приборами, машинами. А это явственно указывает на развитие определенных процессов в нас самих^[1]. Раньше ни один извозчик не сказал бы своему спутнику: «Я стою справа», имея в виду своего пегого мерина. За высказываниями подобного рода скрывается идентификация человека с материалом своей машины. Его мысли ориентированы на данный материал — причем даже в том случае, когда речь идет о чувствах. Наша эпоха повального нарциссизма оправдывает себя бесконечными стрессами, давлением конкуренции и переоценкой всего рационального, что всегда заставляло нас стремиться быть лучше, добиваться успехов. Но последствиями внешних успехов, в которых Я любуется собой, словно Нарцисс своим отражением в водной глади, становятся глубокие депрессии. И означают они тоску по «другому», по общению с другими людьми.

Однако общение, как говорит Юрген Фритц, это не просто встреча людей друг с другом. Встречи означают обмен реакциями, сигналами, напоминающими по своей структуре игру в теннис. Общение предполагает еще и обмен чувствами.

Иногда оживленные разговоры на каком-нибудь светском рауте могут показаться нам ужасно скучными. Возможно, общение в этом случае и имеет нечто общее с игрой в теннис, но коммуникативная ценность такого разговора чересчур низка, поскольку узок спектр чувств, которыми собеседники обмениваются друг с другом. А с другой стороны, всем нам доводилось наблюдать за двумя людьми в каком-нибудь ресторанчике, которые перекидываются редкими скупыми фразами. Вроде бы и «теннис» в данном случае плохонький. Однако оба молчуна — представим, что это влюбленные, — ведут на самом деле невероятно интенсивный диалог, ведь их экономные, на первый взгляд, сигналы передают чертовски много чувств и переживаний. Коммуникативная ценность подобной встречи чрезвычайно высока, потому что силен «накал страстей».

Эти же сравнения вполне применимы к музыке: кто-то играет бравурное произведение с невероятной виртуозностью, и тем не менее в эмоциональном плане это нам ни о чем не говорит, в то время как примитивная мелодия вполне способна пробудить в нас сильнейшие чувства.