Глава двадцать седьмая. Мы с Ашой оказались в маленькой комнатке в глубине дома Зарсы

Мы с Ашой оказались в маленькой комнатке в глубине дома Зарсы. Она стояла там, прислонясь к стене, держа в руках горящую свечу, керосин капал с ее волос и одежды. Я ожидала увидеть Сохейля, на коленях посреди протертого красно‑золотого ковра уговаривающего ее задуть свечу. Но ни его, ни детей, очевидно, не было.

На круглом столе, занимающем центральное место в комнате, где Зарса гадала, лежало письмо. Магазин находился на фасаде здания и был закрыт, что сказало мне, что она вела дело в одиночку. Семья жила наверху. И хотя я знала, что Зарса никогда еще не испытала такого отчаяния, все равно не могла поверить, что она хочет сжечь дом своей семьи и ее единственный источник средств к существованию. Значит, она собирается с силами, чтобы выйти на улицу. Поставить последнюю огненную точку погребальным костром.

– Аша, ты полный идиот, – прошептала я уголком губ. – Отговаривать женщину покончить с собой ты привел убийцу. Худшего выбора ты не мог бы сделать, даже если бы вернулся на машине времени, поднял со смертного одра Клеопатру, Сильвию Плат и Мэрилин Монро, чтобы они ее вывели из мрачного настроения.

– Прошу тебя, – взмолился он. – У тебя невероятная сила. Я чувствую, как она в тебе переливается водопадом. Неужели вся она должна быть направлена на разрушение? Хоть часть ее можно использовать, чтобы спасти жизнь?

– Язык у тебя без костей, ты, здоровенный тощий… волокитчик!

У меня явно кончился запас хороших оскорблений, зато лицемерия осталось немерено: единственное, чего мне хотелось, – это как можно больше оттянуть момент, когда придется что‑то делать с этой страдающей обезумевшей женщиной. Но я плюнула и вступила в команду «Спасем Зарсу».

Шагнув вперед, я протянула руки с раскрытыми ладонями, чтобы Зарса увидела, что я… оба‑на. Вооружена, оказывается. Тогда я отдала оружие Аше.

– Не потеряй смотри, это не мое. И переводи быстро. Ей достаточно только поднести свечу к себе на четыре дюйма, и нам останется только вслепую нашаривать огнетушители.

– Ты не студентка, – сказала она безжизненным голосом, видя мои клинки, состояние одежды и, наверное, следы крови на шее и синяк на груди размером с яблоко. – Я это поняла, когда тебя коснулась. Ты…

– …студентка, насколько это кому‑нибудь нужно знать, – перебила я твердо, глазами приказывая ей хранить мои тайны и озабоченно касаясь собственного горла. Посмотрела на пальцы – в общем, чистые. Ну, хотя бы кровь остановилась. Надо бы это отметить застольем с пирогом, но без свечек, пожалуйста. – Вид у тебя ни к черту, – продолжала я. – Это и есть новая весенняя иранская мода, о которой я столько слышала? Небольшой укор правительству за идиотские силовые акции по поводу женских нарядов?

Она покачала головой.

– О'кей, Зарса, ты говори со мной. Я не для того пришла, чтобы тебе мешать. – Врешь! – Я просто хочу знать.

Она прислонилась спиной к стенке, опираясь одной рукой, потому что ноги уже не держали.

– Мне трудно дышать, – сказала она, и ее глаза вдруг скрылись за завесой слез. – Мой муж, мои дети. Я должна быть счастлива, что они у меня есть, я благословенна среди женщин, но оттого и плачет моя душа. Так глубоко любить каждым атомом своего существа – это значит знать, что можешь утратить. Понимать, какой ужас ждет их за каждым углом, когда исчезла моя последняя надежда.

Ее улыбка так напоминала вайлевское подергивание губ, что мне едва удалось сдержать дрожь.

– Но я думала, у тебя после вчерашнего разговора появилась новая надежда. Помнишь? Аманха зейя.

– Она была. Но потом я его увидела во сне.

Ой‑ой.

– И что в этом сне случилось?

– Те же зверства, что я тебе описывала вчера. И все они творились под неусыпным взглядом аманхи зейи. В одиночку он ничего не может изменить в нашей судьбе, моей и моего народа. – Она прижала руки к глазам. – А видения у меня сейчас постоянно. Куда бы я ни посмотрела – всюду будто уже начались убийства. И даже ты, – она бросила на меня взгляд, полный отчаяния, – кажешься мне ходячим трупом.

Вот теперь я поняла глубину ее страданий. И остроту ее проблемы. Вайль отказался от сделки, Аша не в состоянии сдвинуть весы, и деваться ей некуда. Навалилось отчаяние, не оставив ей воздуха в комнате и надежды в сердце.

На секунду я растерялась, не понимая, чем можно помочь этой женщине. Но потом сообразила, что она уже уперлась в каменную стену. В безнадежности‑беспомощности ей помогать не надо, с этим она справляется сама.

– Зарса! – сказала я и подождала, чтобы в глазах появился смысл, внимание. Я знала, что любые мои слова могут оказаться сотрясением воздуха, если она уже ведет обратный отсчет. – Исходное твое видение вспомни. Почему ты думаешь, что оно тебя обмануло?

– Я… там был мужчина. Я думала, что Вайль…

– То есть ты не помнишь, с кем именно ты обрела мощь?

– Я его ясно не видела. Я знаю, что со мной был Сохейль, но был и другой.

– И ты захотела все и сразу. Решила, что это вот прямо сейчас, хотя, быть может, надо было подождать неделю. Год. Пока не придет тот, кто нужен.

– Нет того, кто нужен! – с истерическим напором воскликнула Зарса, и свечка так затряслась, что я испугалась, как бы она не подожгла себя случайно.

– Правда? Ты не слышала ни о ком, на кого могли бы надеяться незашоренные иранцы вроде тебя или Сохейля? Герой подполья, который знает, как возмутить народ, не взрывая магазины и школы?

– Фархад Дайи! – прошептала она.

Где я слышала это имя? Пришлось как следует простучать пробелы в памяти, пока вспомнилось. Женщина, которую повесили на площади, – это она выкрикнула его перед казнью.

– Кто он такой? – спросила я.

– До меня доходили только слухи. Он выступает в людных местах. На рынках, в чайханах. Говорит о мире. О том, что женщины – подруги, а не скот. Он хочет изменить умы, изменить времена.

– Да! – Аша впервые набрался храбрости заговорить. – Я подслушал разговор. Два человека хотели сегодня пойти его слушать. Он будет говорить в «Оазисе».

– Где? – вцепилась я в рукав Аши.

Когда он дважды повторил это слово, я поняла, что ошибки нет.

– Кто‑нибудь из вас знает, как он выглядит? – спросила я, вытаскивая из кармана портрет – он был со мной еще с первого нашего инструктажа.

Зарса покачала головой, но Аша кивнул:

– Я его видел и слышал – вот почему меня так заинтересовал подслушанный разговор. Он – сказочник.

– В смысле – лжец?

Аша фыркнул:

– Нет, он мастер рассказа. Умеет сплести сюжет и характер в захватывающую сказку с очень искусно заложенной в нее идеей.

– Это он? – спросила я, показывая ему фотографию, и когда в его глазах засветилось узнавание, и я уже никак не могла бы считать два только что выясненных момента случайным совпадением. На фотографии – Фархад Дайи. Этот человек должен сегодня выступать в том самом кафе, которое мы с Вайлем вчера обследовали как место выполнения акции. Учитывая то, что я теперь знаю о связи Дэйва с Колдуном, можно было сделать только один вывод: самый печально известный иранский террорист организовал с помощью ЦРУ устранение самой яркой надежды на освобождение Ирана.