2015-05-05
1642
Развитие конфликтологии как социально-психологической научной об-ласти не могло не спровоцировать появление идеи существования языкового конфликта (ЯК), так или иначе проявляющегося в речевом общении.
Речевое общение, изначальной формой которого является диалог, не может быть объектом лишь собственно лингвистическим уже потому, что оно осуществляется отнюдь не только языковыми средствами. В известной книге Джини Грехем Скотт "Конфликты. Пути их преодоления" читаем: "Специалисты в области человеческого общения считают, что приблизительно 55% информации мы получаем при неречевом общении, которое сопровождает речевой контакт (мимика, жесты). Приблизительно 38% информации дает нам голос, высота тона, тембр, и только 7% — содержание сказанного" 7. Эти данные надо рассматривать с достаточной степенью осторожности. Но их, несомненно, надо иметь в виду как отражение определенной тенденции, имеющей место при диалогическом общении. Из замеченной тенденции следует ряд выводов, которые надо учитывать, обращаясь к проблеме так называемых языковых конфликтов:
1. взаимосвязанность языкового (речевого) общения с неязыковыми средствами и ситуацией настолько существенна, что ЯК чаще всего выступает не столько в качестве собственно лингвистического факта, сколько факта общекоммуникативного, включающего в себя, помимо языковых средств, средства экстралингвистические;
2. необходимо выявить лингвистический аспект этой проблемы и подходы к нему;
3. целесообразно определить общие оппозиции, возникающие в речевом общении и способствующие объяснению природы коммуникативных конфликтов.
Представляется, что в качестве одной из существенных оппозиций такого рода является оппозиция комфорт/дискомфорт речевого общения, в лингвистическом смысле предопределяемая согласованностью/рассогласованностью в процессе выработки общего речемыслительного и эмоционального кода говорящего и слушающего. Самый термин "языковой конфликт" представляется небесспорным еще и потому, что в самой природе общения заложена конфликтность как постоянно действующий фактор, поскольку языковое общение (в элементарном случае двух субъектов) покоится на совмещении тождества и различия их речемыслительных сознаний. Элементы тождества обеспечивают взаимопонимание друг друга, элементы различия — коммуникативный интерес (импульс). Однако если элементы тождества могут накладываться друг на друга полностью, то элементы различия образуют зоны, по-разному приспособленные к созданию некоего общего кода. Процессуальная же характеристика коммуникации сводится, в конечном счете, к выработке общего кода, в принципе недосягаемого и выступающего лишь как идеальный ориентир. А это означает, что ЯК, покоящиеся на невозможности полного совмещения речемыслительных сознаний, выступают в качестве неизбежного имплицитного сопровождения всякой языковой действительности. Это, в свою очередь, делает неизбежным, поиск как самого смысла, так и термина для такого явления речевого общения, которое выступает в качестве своеобразного коммуникативного тормоза. Попытки такого рода уже предпринимались. Самой известной из них, если иметь в виду отечественную специальную литературу, оперировавших термином "коммуникативная неудача" (КН).
По мнению Черняк В.Д. 8, под коммуникативной неудачей понимается «полное или частичное непонимание партнером коммуникации, т.е. неосуществление или неполное осуществление коммуникативного намерения говорящего». К КН отнесены и не предусмотренные говорящим нежелательные эмоциональные эффекты: обида, раздражение и др. В подавляющем большинстве случаев "вина" в КН адресуется и к коммуникатору, и реципиенту. Названы три класса причин, вызывающие КН:
1) порождаемые устройством языка;
2) порождаемые различиями говорящих в каком-либо отношении;
3) порождаемые прагматическими факторами.
Если вспомнить о том, что языковые средства (в изоляции от других или совместно с другими) фиксируют не только собственно лингвистические и лингвопрагматические неудачи, проявляющиеся в общении людей друг с другом, но и фактологические, то термин коммуникативные неудачи целесообразнее распространить на все названные виды неудач, если они получают речевое воплощение.
От коммуникативных неудач фактологического характера следует отличать две другие разновидности коммуникативных недоразумений, являю-щихся частными случаями КН: собственно языковые помехи (1) и лингво-прагматические (или речевые) сбои (2).
1. Собственно языковыми помехами (ЯП) следует считать те случаи полного или частичного непонимания сказанного, которое провоцируется неадекватной трактовкой языкового знака со стороны адресанта и адресата. Имеется в виду следующее:
• динамичность языковых единиц;
• многозначность языковых единиц;
• различия в последствиях лексико-грамматической координации;
• вариативность речевых и текстовых реализации лингвистических единиц.
Приведем хотя бы два из названных последствий обозначенных свойств языковой системы: ее динамичности и многозначности входящих в нее элементов. Факт активного вхождения новых слов в лексический состав современного русского языка очевиден. Вот признание журналиста "Известий" (3.04.93): "В нынешних условиях хорошо чувствуют себя коммерсанты и предприниматели, банкиры, биржевики и прочие брокеры, дилеры, дистрибьютеры (слов-то каких за последнее время прибавилось!). Иной раз язык сломаешь, пока выговоришь. В газетах и на телевидении столько места и времени отдается рекламе всевозможных товаров, что можно подумать: вся страна у нас завалена иностранными товарами, каждый имеет персональный компьютер, факс, радиотелефон, принтер и тд.
"Нахлын английской волны", как назвал А. Солженицын чрезмерное увлечение англицизмами, неизбежно провоцирует появление лингвистических помех. В речевом общении может возникнуть некий дискомфорт. В диалогической речи все чаще появляются метатекстовые реплики: что такое билдинг (дилинг, клиринг, холдинг и т.д.). Метатекстовые же вкрапления подобного типа задерживают продвижение основной информации.
Таким образом мы постоянно сталкиваемся в повседневной речи и в текстах с многочисленными препятствиями, которые преодолеваем или нет, пытаясь понять друг друга. Мы остановились главным образом на тех, которые появляются в пределах общения людей одной субкультуры (в широком смысле слова), а чаще и одного поколения. Однако в реальной жизни в ходе общения появляются дополнительные осложнения, связанные с различной реализацией параметров коммуникативного процесса. Обобщая, можно сказать, что собственно лингвистический ракурс рассмотрения ЯП связан с опорой на те особенности языковой системы, которые с неизбежностью предопределяют, провоцируют самую возможность помех в речевой коммуникации.
2. В качестве второй разновидности лингвистических КН был назван лингвопрагматический сбой (ЛС). Прагматическая составляющая подразумевает выход на соотнесенность "знак — носитель знака", вводя таким образом в v исследовательский круг "человеческий фактор". Ориентация на языковую личность, почти естественная для науки о языке, вписывается и в общенаучную парадигму современности, связанную со стремлением реабилитировать человека и человеческую личность. Наиболее известные теоретические концепции прошлых столетий (развенчание системы Птолемея, эволюционная теория Дарвина, экономическая концепция Маркса) в определенной мере способствовали приглушению человеческого фактора в осмыслении картины мира.
Современному взгляду на окружающую действительность более импонирует тезис Эрвина Шредингера: "Поэтому мы должны быть готовы поверить в то, что этот особый поворот в развитии высших млекопитающих должен был наступить только затем, чтобы мир сам себя открыл в свете сознания, в то время как он, если бы этот поворот не произошел, уподобился бы спектаклю перед пустым залом, никому не данным и, следовательно, остался бы неосуществимым в собственном смысле слова". Даже если не соглашаться с общефилософским подходом Э.Шредингера, все равно нельзя не заметить захватывающей ориентации на человека и не признать яркости метафоры "спектакля перед пустым залом, никому не данным". Языковая система в отрыве от ее речевой реализации, являющейся, творением человека для человека, есть "спектакль перед пустым залом, никому не данным". Иначе говоря, объектом рассмотрения должна быть не только языковая единица определенной системы, но и речевой акт. Целесообразно обратить внимание на явление, которое обозначено как различие "сферы Я" и "сферы не-Я". Что же имеется в виду под противопоставленностью "сферы Я" и "сферы не-Я"? В самом общем виде "сфера Я", в отличие от "сферы не-Я", может быть охарактеризована деятельностной причастностью субъекта к тем или иным предметам, событиям, состояниям и отношениям. Речь идет, следовательно, о внутреннем взгляде на тот участок картины мира, который связывается с деятельностным к нему отношением. Так создается некоторая противопоставленность точки зрения изнутри точке зрения извне.
В качестве примера приведем слово авантюра. Стоит сравнить его толкование в словаре под ред. Д.Н. Ушакова и С.И. Ожегова — Н.Ю. Шведовой, чтобы увидеть, что в первом случае осуществляется точка зрения "извне", во втором — "изнутри". Ср.: 1) Дело, предпринятое неосновательно, без шансов на удачу, рискованное и 2) Рискованное и сомнительное дело, предпринятое в расчете на случайный успех.
На первый взгляд, в приведенных толкованиях есть некоторое противоречие, но надо иметь в виду, что ядерное значение здесь одно и то же (рискованное сомнительное дело), отличие — в точке зрения.
В соответствующем ракурсе можно проанализировать слово фетиш: что-либо пользующееся непререкаемым авторитетом, предмет безусловного признания, слепого поклонения. В данном случае "непререкаемый авторитет", с одной стороны, и "слепое поклонение", с другой, тоже могут быть соотнесены с различными точками зрения.
Лингвистическое "рассогласование" может быть связано с разным языковым вкусом собеседников. Языковой вкус (В.Г. Костомаров) — категория эстетическая, и в этом своем качестве обнаруживается и в языковом употреблении, создавая определенные лингвопрагматические сбои (их можно также именовать речевыми сбоями).
Примечания:
7. Формановская Н.И. Речевой этикет и культура общения. М. 1989.
8. Черняк В.Д. Зоны выбора и зоны риска в лексиконе современной языковой личности // Аспекты речевой конфликтологии. СПб., 1996. С. 45-54.
