Гарри Маккалион – Зона поражения. Часть IV

Тем вечером инструкторы приготовили для нас роскошный ужин; после еды я ушёл, чтобы в одиночестве посидеть на берегу медленно текущей реки. Солнце еще не зашло, в теплом воздухе раздавались вечерние крики птиц, фырканье гиппопотамов и рыканье крупных кошек. Один из редких моментов вечной красоты; мне хотелось сидеть так вечно. Мое уединение прервал громкий крик. Из сгущающейся темноты вынырнул Девальд, в одной руке которого был радиоприёмник, а в другой – бутылка бренди. За де Биром шли Фабес и двое инструкторов.
– Эй, Джок, знаешь, кто лучше всех играет в регби в Южной Африке?
Я с улыбкой покачал головой.
– «Северный Трансвааль». Ты знаешь, откуда я родом?
– Из Северного Трансвааля? – предположил я.
– Именно! – он шутливо ткнул меня в грудь. – А теперь скажи, какая команда выиграла межрегиональный чемпионат по регби?
– «Северный Трансвааль»?
– В точку! И поэтому, Джок, мы обязательно должны за это выпить!
Мне в руку сунули кружку, щедро наполненную бренди. Мы чокнулись, я сделал глоток и чуть не подавился. Я шесть недель не касался нормальной пищи, а теперь алкоголь атаковал мой желудок – отчего последний грозил взбунтоваться. Фабес похлопал меня по спине и вновь плеснул мне бренди в кружку. Следующие два часа мы провели, подымая кружки за успех «Северного Трансвааля» и делясь историями: я рассказывал об Ольстере, они – о войне в Анголе. Набрались мы преизрядно.
Внезапно Девальд поднял руку, указывая, чтобы мы замолчали. Поначалу я ничего не слышал, но затем где-то очень далеко я уловил звук лодочного мотора.
– Ты в курсе, что это? – вопрос с его стороны был риторическим. – Это же браконьеры из Ботсваны, они плывут сюда, чтобы подстрелить бегемотов. Ублюдки! Ненавижу! – Девальд вскочил, схватил автомат и выпустил очередь в сторону реки. Через пару секунд к нему присоединились инструкторы – постреливая в ночь короткими очередями из АК и FN-FAL. Когда они делали паузы, то мы слышали, как звук мотора то удаляется, то приближается – лодка явно ходила кругами. Инструкторы опять начинали стрельбу. В конце концов, лодка развернулась и ушла в Ботсвану. Довольные, мы разошлись спать.
Я проснулся с рассветом – голова раскалывалась от чудовищного похмелья – и побрел в основной лагерь. Едва я туда добрался, в лагере появились представители Южно-Африканской Пограничной полиции. Встречать их вышел Девальд – при этом он выглядел еще хуже, чем я.
– Вчера вечером с вашего берега обстреляли двоих рыбаков из Ботсваны.
– Вы имеете в виду браконьеров? – хмыкнул Девальд.
Полный полицейский пожал плечами и ухмыльнулся: – Обстрелянные получили ранения – одному пуля попала в руку, другому в ногу. Вы ночью стреляли?
– Так точно, – сказал Девальд. – Мы проводили ночные стрельбы боевыми патронами.
Полицейский внимательно посмотрел на Девальда, потом на нас, затем опять пожал плечами и сказал, что мы должны об этом сообщить своему начальству. Более мы об этом инциденте ничего не слышали.
Мы собрали свои вещи и поехали обратно в Форт-Доппис – привести себя в порядок и официально отпраздновать окончание курса. Бар в форте представлял собой удивительное место – он был под завязку набит различными трофеями, оружием и сувенирами, каждый из которых имел свою историю. Что касается роскошной барной стойки из дуба, то она служила настоящим украшением спецназовской кантины. Как-то раз Мариус Фильюн, тот самый рыжебородый гигант, забрел в гости к полицейским из пограничной стражи – пропустить в их баре стаканчик-другой. Полицейские расхвастались, что их барная стойка – самая тяжёлая во всей Юго-Западной Африке. Даже четверым спецназовцам ее не по силам вынести из помещения. Если, дескать, они смогут это сделать, то спецназ волен ее забрать с собой. Мариус внимательно осмотрел стойку. Вынести ее из бара он, конечно, не сможет, сказал он, но если он просто поднимет ее в воздух – позволено ли будет тогда ее забрать? Конечно, ответили хозяева. После этого, на глазах у ошеломлённых полицейских Мариус оторвал стойку от земли – а весила она более 300 фунтов! (т.е. более 130 килограммов). На следующий день пятеро спецназовцев на грузовике прибыли, чтобы ее забрать в свой бар в Форт-Доппис.
Об этом мне рассказал Фабес, когда мы сидели в баре. Я решил, что в благодарность я должен научить его питейной ирландской песне «Я был тем еще бродягой». В ней рассказывалось о закоренелом пьянице, который всю жизнь шлялся и дрался. Фабесу она пришлась по душе, поскольку, по его словам, это просто история его жизни. Он заставил меня спеть ее несколько раз, пока, наконец, не выучил все слова. С тех пор он ее распевал при любой возможности – а в качестве аккомпанемента стучал своими кулаками по стойке. К сожалению, у Фабеса не было ни слуха ни голоса – кое-кто из наших считал, что нацисты обходились с евреями куда гуманнее, чем Фабес с песнями. На меня обрушилось изрядное количество (в принципе, справедливых) упрёков – дескать, зачем я научил Фабеса орать эту песню?
К полуночи я уже хорошо набрался – я стоял у стойки и внимал рассказам об остальных трофеях. Тут я почувствовал, что внезапно остался один. Обернувшись, я понял почему – позади меня стоял тот самый бывший «зеленый берет», которого поймали с едой на курсе по выживанию. Он заказал выпивку и практически без всякого вступления завел волынку на предмет того, как к нему плохо относились. Я решил не встревать. Затем он начал оскорблять Девальда де Бира. Вот тут я ему ответил – довольно сочным языком – что он недостоин просто произносить вслух имя сержанта.
Он выплеснул стакан мне в лицо – я предложил выйти и поговорить. Росту в «зеленом берете» было под два метра, он немедленно встал в классическую каратистскую стойку: ноги расставлены, левая рука устремлена вперед, правая у пояса, готовая к удару. Я подумал: Гарри, по-моему, на этот раз ты откусил больше, чем способен прожевать. Тут американец выполнил великолепный удар ногой – если бы он попал, то у меня точно голова слетела бы с плеч. Но он промахнулся, причём изрядно. Я начал кружить вокруг него, не спуская взгляда с его рук. Я никогда не смотрю в глаза противнику – только на руки. (Потому что глазами меня никто никогда не бил). Я начал говорить с ним, стараясь, чтобы мой голос звучал тихо и зловеще.
– Я ничего не знаю из каратэ, но у себя в Глазго мы деремся вот так, – и тут я прыгнул на противника, ударив его головой в лицо. Нос у него тут же хрустнул, а вдобавок я вцепился ему зубами в ухо, откусив верхнюю часть. Он немедленно позабыл о своем каратэ и вцепился мне ногтями в лицо, как обезумевшая баба. Мы рухнули наземь, но к моменту, когда нас растащили, я успел его разделать как Бог черепаху.
Девальд сделал нам выговор, после чего отправил американца к врачам, чтобы его заштопали. Я вернулся назад в бар. (По возвращении в Дурбан американца перевели на административную работу, а чуть позже предложили покинуть часть). Один из друзей американца попытался на меня «наехать» – под конец вечеринки, когда все расходились, он вытащил пистолет и направил на меня. – Мне не нравится как ты дерешься, – пьяно пробормотал он. По счастью, его приятели тут же вытолкали его на воздух. Забавно, что через несколько недель во время стрельб я случайно ранил этого парня. После этого я его никогда не видел.
Мы вернулись в Дурбан, и в первый же день я опять ввязался в драку – во вторую и последнюю в моей жизни в Африке. В то время по южноафриканскому телевидению шла очень популярная детская кукольная передача, главным героем которой был гигантский дракон по имени «Смотри – чудовище!», постоянно терроризировавший остальных кукол. В нашей части как раз и был один парень, которому дали эту кличку. Он был буром просто до кончиков ногтей – его воспитали в твёрдом убеждении, что все английское суть порождение дьявола, что англичане пытались извести под корень бурских женщин, подмешивая им в пищу толчёное стекло в концлагерях и т.д.
Я ничего этого не знал. Я просто зашел в бар пропустить по-быстрому кружку пива перед тем, как отправиться домой. Естественно, что я заметил, как этот парень за мной наблюдает.
– Эй, англичанин, ты откуда прибыл? – спросил он своим гортанным голосом.
Даже сидя, он выглядел настоящим гигантом. Я холодно уставился на него: – Я не англичанин, я шотландец.
Он встал. Он был похож на вулкан, который вот-вот начнет извергаться. Он медленно подошёл ко мне и наклонился. Огромным пальцем, размером с сардельку, он ткнул меня в грудь: – Если я говорю, что ты англичанин, то значит ты англичанин.
Я ткнул его в ответ: – А я сказал – нет!
Он меня ударил – коротким жестким ударом, без замаха, прямо под сердце. Мне показалось, что мне просто вскрыли грудную клетку без наркоза. Большим пальцем я ткнул ему в глаз – его голова дернулась, он взревел и я ударил его левой рукой в горло. В ответ мне прилетел чудовищной силы удар справа – я услышал, как хрустнуло ребро; меня отбросило к стене. За этим последовал еще один удар – невероятной силы, от которого в стене образовалась дырка (он целил мне в голову, но по счастью, я увернулся – иначе бы я не писал эти строки). Удары рушились на меня со всех сторон, и я начал сползать на пол. Я в отчаянии пытался отбиваться, но с таким же успехом я мог бросать в противника снежки – у этого парня тело было как будто из железа. Внезапно где-то рядом раздался окрик. Удары прекратились. Я увидел полкового старшину – человека непререкаемого авторитета, с которым никто никогда не пытался спорить. Он что-то тихо сказал на африкаанс. «Чудовище» встал по стойке «смирно».
Затем старшина обратился ко мне, уже по-английски: – Вы оба – позор полка. Устроить драку в сержантском клубе… Через пять минут в моем кабинете!
Я с трудом принял строевую стойку. Мы получили феерическую выволочку на двух языках. Драка стоила мне недельного жалования и двух сломанных рёбер. Спустя восемь месяцев, вернувшись с операции, я опять зашел в этот бар. И кого я там увидел? Правильно, моего противника. Я встал рядом с ним. Из другого конца бара кто-то из сослуживцев крикнул: – Эй, англичанин, ты только вернулся?
«Чудовище» обнял меня своей огромной рукой: – Он не англичанин, он шотландец! – Он глянул на меня: он сидел, я стоял, и в этом состоянии мы были как раз примерно одного роста. – Что будешь пить, Джок?
Мы вернулись в Каприви, чтобы пройти самый последний восьминедельный курс обучения – по тактике. Мы вставали с первыми лучами солнца и ложились спать поздно вечером. За эти недели мы приобрели все мыслимые и немыслимые навыки действий в составе подразделения. Мы расстреляли тысячи патронов. Трое из нас получили ранения в ходе обучения – что укладывалось в нормальный процент. Командовал курсом лейтенант Кокки дю Тойт – высокий сухощавый офицер, жесткий и жилистый. У него был выдающийся крючковатый нос, из-за чего он напоминал хищную птицу. В самом начале курса он произнёс короткую речь, показав, чем отличается спецназовец от обычного солдата.
– На этом курсе станет понятно, кто из вас пойдёт дальше и примет участие в операциях. Военная служба – это не работа на полставки. Я никогда не бываю вне строя. Когда я веду машину, я постоянно наблюдаю за окружающей местностью и размышляю, как ее можно пересечь, в случае если она занята противником. Если я гуляю и вижу холм, то я тут же прикидываю, где противник может разместить своих солдат и как эти позиции можно атаковать. Через несколько недель те из вас, кто пройдут этот курс, будут участвовать в боях. После этого вы поймёте, что уже никогда не сможете смотреть на мир, как обычные граждане. Если вы конечно хотите при этом жить и быть спецназовцем.
В один из дней мне поручили привести в порядок оружейную комнату. Она представлял собой сущий рай для оружейного маньяка – в ней находилось оружие, боеприпасы и ВВ всех форм, калибров, размеров и вариаций. Я нашел там коробочку с детонаторами австралийского производства – они были вполовину меньше стандартных. Я тут же ее припрятал, поскольку понял, что они мне обязательно пригодятся.
По окончании курса мы сдавали экзамены – как письменные, так и практические. Мы также дали оценку сослуживцам – каждый из нас должен был оценить товарищей по десятибалльной шкале. Мы вместе жили, ели, спали и работали в течение долгих месяцев, и для инструкторов такая оценка представляла исключительную важность – она помогала им узнать, что мы на самом деле думаем друг о друге. Мне сказали, что по сумме оценок я занял третье место в общем списке. Одним из последних экзаменов были КШУ, принимал его Кокки. Он сидел в тени дерева, держа в руке планшет, и забрасывал меня вопросами. В каком порядке необходимо пересечь вон тот ручей? Как и где организовать засаду на реке? Что необходимо проделать при организации засады? Когда засада открывает огонь? Вопросы следовали один за другим. Внезапно Кокки остановился и глянул на меня поверх планшета.
– Джок, что ты здесь делаешь?
Вопрос застал меня врасплох. Я сказал первое, что пришло мне в голову: – Я пытаюсь сдать экзамен по тактике.
Кокки улыбнулся: – Ну, это не совсем то, что я имел в виду. Зачем ты тут, в Южной Африке? Почему ты хочешь попасть в спецназ?
Я начал говорить те банальности, которыми сто раз отвечал на подобные вопросы: что ЮАР – это последний бастион демократии на пути коммунизма в Африке, что мой долг – защищать этот бастион и т.д. и т.п. Кокки внимательно выслушал меня и вздохнул: – Джок, не вешай мне лапшу на уши. Очень скоро я поведу тебя в бой. И мне хочется знать настоящую причину, по которой ты тут оказался.
Я пристально глянул ему прямо в глаза: – Я хочу воевать. Британская армия потратила целое состояние, чтобы научить меня военной науке – и потом послала в Ольстер, где прямо запрещала нам воевать с противником. Я хочу узнать, могу ли я воевать по-настоящему.
– Я так и думал. Ну, причина как причина, не хуже других. Со мной, понятно, все обстоит по-другому. Я – бур. Знаешь, что это?
– Фермер.
– Не только. Для нас быть буром означает жить на нашей земле и свобода распоряжаться собой, просто быть самими собой. Даже негры называют нас «белым племенем Африки». За одно это стоит воевать.
– А как же чёрные? Разве у них нет прав?
Кокки скривился: – Джок, ну понятно, что противиться переменам может только идиот. Но сейчас еще не время – по крайней мере, пока АНК пляшет под дудку коммунистов. Если остальной мир даст нам время, то мы найдем решение этой проблемы – наше, африканское решение. – Кокки помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил: – Итак, Джок, у тебя 20 человек, два 60-мм миномета и три легких пулемета. Вот на том холме – НП противника из трёх человек. Каким образом ты будешь его атаковать?
Наша учёба подошла к концу. Из 410 человек до финиша дошло 12. В последний день нам разрешили выпить – назавтра был выходной. Выпивка превратилась в марафон – начали мы с пива, но пришли к тому, что стали лакать ром в немеряных количествах. Уже ближе к утру Кокки предложил мне сыграть в дартс. Я был пьян в хлам, но согласился.
– Джок, вот это дартс.
– Понял, босс. Где черта?
Кокки показал на отметку мелом на полу.
– Понял, босс. А где доска?
– Вон там, под лампочкой, видишь? – он протянул руку. Я прищурился – где-то там что-то светило, да. Я тщательно прицелился, метнул дротик – и попал точно в лампочку.
Утро было кошмарным – голова раскалывалась, а во рту как эскадрон лошадей ночевал. Когда мы все более или менее пришли в себя, то Кокки собрал нас в комнате для инструктажа. Двенадцать пар красных от похмелья глаз с тоской уставились на Кокки.
– Как правило, в конце курса обучения, курсанты принимают участие в боевом выходе…
При этих словах у меня волшебным образом исчезло ощущение похмелья.
Кокки оглядел нас и улыбнулся.
– Ну вот, именно это вам и предстоит.