2015-05-05
208
Рядом с вырезками пестрели записи – результат отчаянных попыток разобраться во всем раз и навсегда. Никто не понимает истинного значения пожара, который влечет за собой куда более серьезный вопрос: как быть с Грегом Стилсоном?
Он записал: «Я должен что‑то делать со Стилсоном. Должен. Я оказался прав с “Кэти” и снова окажусь прав. Тут у меня нет сомнений. Он станет президентом и развяжет войну – или спровоцирует ее элементарным просчетом, что сути дела не меняет.
Вопрос: сколь круты должны быть принимаемые меры?
Возьмем “Кэти” как испытательную модель. Это, можно сказать, был мне знак свыше… ну вот, я начинаю рассуждать, как мама… и тем не менее. Я ведь знал, что случится пожар и погибнут люди. Но достаточно ли было этого знания, чтобы спасти их? Ответ: недостаточно, чтобы спасти всех, так как люди по‑настоящему верят лишь в свершившийся факт. Те, кто променял “Кэти” на дом Чатсворта, спаслись, однако Р.Ч. устроил вечеринку вовсе не потому, что поверил моему предсказанию. Он высказался недвусмысленно: вечеринка была устроена, дабы меня успокоить. В душе он посмеивался надо мной. Поверил он потом. Мать Патти Стрэн тоже поверила потом. Потом, потом, потом. Но мертвым и обожженным от этого не легче.
Отсюда второй вопрос: мог ли я предотвратить катастрофу?
Да. Я мог врезаться на машине в ресторан и все там разнести. Мог собственноручно поджечь его.
Третий вопрос: чем это мне грозило?
Вероятно, тюрьмой. Если бы я выбрал вариант с машиной, а затем вечером в здание ударила бы молния, пожалуй, я сумел бы доказать… нет, этот номер не проходит. Обыватель готов признать экстрасенсорные способности человека, но закон – нет. Пожалуй, если бы мне снова представился такой шанс, я бы действовал, не думая о последствиях. А может быть, я не до конца верил в свое собственное предсказание?
То же самое сейчас со Стилсоном, все до жути похоже, только времени на этот раз, слава богу, куда больше.
Итак, круг замкнулся. Я не хочу, чтобы Грег Стилсон стал президентом. Как это предотвратить?
1. Вернуться в Нью‑Гэмпшир и «примкнуть», по выражению Грега, к партии «Америка сегодня». Вставлять им палки в колеса. Саботировать распоряжения их лидера. Грязи в доме хватает. Может, и удастся кое‑что вымести.
2. Нанять человека, который обольет его грязью. Оставшихся денег Роджера вполне хватит, чтобы нанять человека с головой. Но ведь Ланкте был наверняка человек с головой. А Ланкте мертв.
3. Ранить или изувечить его. Как Артур Бремер изувечил Уоллеса, как кто‑то изувечил Ларри Флинта[42].
4. Убить его.
Теперь минусы. Первый вариант недостаточно надежен. Все может кончиться тем, что мне просто‑напросто пересчитают ребра, как Хантеру Томпсону, когда он собирал материал для своей книги об «ангелах смерти». Или того хуже. Ведь этот Эллиман мог запомнить меня на встрече в Тримбулле. А разве не принято заводить досье на тех, кто под тебя подкапывается? Не удивлюсь, если Стилсон держит специального человека, в чьи обязанности входит вести досье на всех подозрительных и шизоидов. В число которых автоматически попадаю я.
Второй вариант. Предположим, удалось вытащить на свет какую‑то грязь. Если Стилсон действительно метит высоко – а судя по всему это так, – он наверняка уже успел замести следы. И еще: грязь становится грязью лишь с подачи прессы, а пресса любит Стилсона. Он умеет ее обработать. Можно бы пофантазировать, как я сам делаюсь частным детективом и ловлю его с поличным, но, увы, я не знаю, с какого конца взяться. Казалось бы, моя способность «читать» людей и находить пропавшие вещи должна, как говорил Сэм, дать мне фору. Если удастся выяснить что‑нибудь о Ланкте, тогда другой разговор. Хотя едва ли Стилсон станет марать руки, скорее всего подобные дела он передоверяет Санни Эллиману.
А ведь у меня даже нет полной уверенности при всех подозрениях, что Эдгар Ланкте шел по следу Стилсона и поэтому его убрали. Я могу затянуть петлю на шее у Санни Эллимана, но так и не добраться до Стилсона.
Иными словами, второй вариант тоже не вполне надежен. Ставка чересчур велика – недаром я гоню от себя мысль о «тримбуллском видении». Каждый раз это сопровождается дьявольской головной болью.
Я уже дошел до того, что подумываю, не поймать ли его на крючок с помощью наркотиков, как герой Джина Хэкмана во «Французском связном II», или сделать из него психа, подмешав ЛСД в «доктор Пеппер»[43]или что он там пьет. Но все это – из дешевого детектива. Мерзопакость в стиле Гордона Лидди[44]. Тут столько всяких сложностей, что об этом «варианте» и говорить‑то не стоит. А если похитить его? В конце концов, он всего лишь член палаты представителей… Кстати, о наркотиках. Где взять героин или морфий, не знаю, но вот ЛСД можно достать сколько угодно прямо здесь, в управлении общественных работ Финикса, у Ларри Макнотона. У Ларри есть таблетки на все случаи жизни. Но предположим (если вообще стоит предполагать такое), что он всего‑навсего «забалдеет»?
Подстрелить и изувечить его? Может, удастся, а может, и нет. В подходящей обстановке вроде встречи в Тримбулле может удаться. Допустим, удалось. После покушения в Лореле Джордж Уоллес перестал быть реальной политической силой. С другой стороны, Рузвельт вел свою кампанию из инвалидного кресла, и это даже приносило ему определенную выгоду.
Таким образом, остается убийство, «мокрое дело». Тут уж гарантия стопроцентная. Труп не может баллотироваться в президенты.
Но хватит ли у меня духу спустить курок?
И если хватит, то чем это мне грозит?
Как у Боба Дилана – «задай вопрос полегче, крошка».
Много записей и рассуждений было в блокнотах. Самое важное Джонни записал отдельно и обвел рамкой:
Но Джонни ошибался.
В начале декабря 1978 года, вскоре после того, как на затерянной в джунглях Гайяны посадочной полосе был убит конгрессмен Лео Райан из Калифорнии, выяснилось, что времени у него в обрез.
26 декабря 1978 года в 14.30 Бад Прескотт, продавец магазина спортивных товаров на Четвертой улице города Финикса, обслуживал высокого молодого, но уже седеющего человека, изможденного, с воспаленными глазами. Был первый день после рождества, и работа Бада и еще двух продавцов сводилась в основном к обмену товаров – но этот человек пришел покупать.
Он сказал, что ему нужна хорошая винтовка, легкая, со скользящим затвором. Бад показал ему несколько образцов.
Человек внимательно их осмотрел и наконец остановил свой выбор на «ремингтоне‑700» – очень приличная винтовка калибра 6,17 миллиметра, с дальним и точным боем и мягкой отдачей. Человек расписался в регистрационной книге: Джон Смит, – и Бад подумал: Интересно, как его зовут на самом деле. «Джон Смит» расплатился наличными – бумажник, из которого он вытаскивал двадцатидолларовые бумажки, был туго набит. Он взял винтовку с прилавка. Бад сказал с подковыркой, что магазин бесплатно выжигает инициалы владельца на прикладе. Но «Джон Смит» отрицательно покачал головой.
Когда «Смит» выходил, Бад увидел, что он заметно прихрамывает. В случае чего опознать этого парня будет проще простого, подумалось ему, вон как хромает, да еще вся шея в шрамах.
27 декабря в 10.30 утра болезненно худой мужчина вошел, прихрамывая, в магазин канцелярских товаров города Финикса и направился к продавцу Дину Клею. Позднее, рассказывая об этом человеке, Клей употребит выражение покойной матери: глаз у него «горел». Покупатель сказал, что ему нужен большой «дипломат», и в конце концов выбрал самый лучший – воловьей кожи, за 149 долларов 95 центов. Рассчитался хромавший мужчина новенькими двадцатидолларовыми бумажками. Вся процедура заняла не больше десяти минут. Выйдя из магазина, покупатель направился в сторону центра, и больше Дин Клей этого человека не видел – до появления его фотографии в местной газете «Сан».
В тот же день высокий, с проседью мужчина подошел к окошечку железнодорожной кассы и спросил, как быстрее добраться до Нью‑Йорка. Кассирша Бонита Альварес показала ему, где сделать пересадки. Он внимательно изучил схему, водя по ней пальцем, и аккуратно все записал. Затем спросил Бонни Альварес, можно ли купить билет на третье января. Бонни пробежалась по клавишам компьютера и ответила утвердительно.
– Тогда, пожалуйста… – начал было высокий мужчина, но осекся, и поднес руку к голове.
– Что с вами, сэр?
– Фейерверк, – сказал мужчина. Она уверяла впоследствии полицию, что слышала именно это слово. Фейерверк.
– Сэр? Вам плохо?
– Голова, – сказал он. – Извините. – Он попытался улыбнуться, но это почти не изменило его осунувшееся, раньше времени постаревшее лицо.
– Дать вам аспирин? У меня есть.
– Спасибо, не надо. Пройдет.
Она выписала билет и сказала, что поезд прибудет в Нью‑Йорк на Центральный вокзал шестого января в полдень.
– Сколько с меня?
Она назвала сумму и спросила:
– У вас наличные, мистер Смит?
– Наличные, – сказал он и вытащил из бумажника целую пачку двадцати– и десятидолларовых купюр.
Она пересчитала деньги, дала ему сдачу, квитанцию и билет.
– Ваш поезд отходит в десять тридцать, мистер Смит, – сказала она. – Придите минут за двадцать.
– Хорошо, – сказал он. – Спасибо.
Бонни одарила его ослепительной профессиональной улыбкой, но Смит уже отвернулся. Он был очень бледен и, как видно, с трудом превозмогал боль.
Бонни утверждала, что он именно так и сказал: фейерверк.
Элтон Карри работал проводником на перегоне Финикc – Солт‑Лейк. 3 января ровно в 10 часов на платформе появился высокий мужчина; он сильно хромал, и Элтон помог ему подняться в вагон. В одной руке у пассажира был потертый клетчатый саквояж. В другой – новехонький кожаный «дипломат». Чувствовалось, что «дипломат» изрядно тяжелый.
– Вам помочь, сэр? – спросил Элтон, имея в виду «дипломат», но пассажир передал ему саквояж и билет.
– Нет‑нет, благодарю. А это я заберу, когда поедем.
– Как вам угодно. Спасибо.
Очень вежливый пассажир, скажет Элтон Карри, когда его будут допрашивать агенты ФБР. И на чаевые не поскупился.
6 января 1979 года выдалось в Нью‑Йорке серое, пасмурное – снегопада можно было ждать в любую минуту. Такси Джорджа Клементса стояло у входа в отель «Билтмор», против Центрального вокзала.
Дверца открылась, и в машину осторожно, словно каждое движение причиняло ему боль, сел молодой человек с уже заметной сединой. Он поставил на сиденье дорожный саквояж и «дипломат», захлопнул дверцу, откинул голову на спинку и устало прикрыл глаза.
– Куда едем, дружище? – спросил Джордж.
Пассажир заглянул в листок бумаги.
– Вокзал Порт Осорити, – сказал он.
Машина тронулась.
– Что‑то у вас, дружище, вид неважнецкий. У меня свояк такой же становится во время приступа желчного пузыря. У вас тоже камни?
– Нет.
– Свояк говорит, что камни в желчном – это хуже некуда. Ну разве что камни в почках. А я ему знаете что на это? Ты чудила, говорю, Энди, говорю, ты отличный парень, и я тебя уважаю, но ты чудила. У тебя был, спрашиваю, рак, Энди? Рак, говорю, был? Всем известно, хуже рака ничего нет, верно? – Джордж пристально посмотрел в зеркало заднего обзора. – Послушайте, дружище, я вас без дураков спрашиваю… вы как, ничего? А то малость на покойника смахиваете.
– Все в порядке, – ответил пассажир. – Просто вспомнил… как ехал однажды на такси. Несколько лет назад.
– Ясно, – глубокомысленно сказал Джордж, будто и впрямь знал, о чем речь. Да, шизов в Нью‑Йорке хоть отбавляй. После короткой паузы, вызванной раздумьями на эту тему, он продолжил рассказ о свояке.
– Мама, дядя больной?
– Ш‑ш‑ш.
– Ну скажи!
– Денни, угомонись.
Она виновато улыбнулась пассажиру, сидевшему справа через проход, словно желая сказать: ну что с ним поделаешь? Похоже, однако, что пассажир ничего не заметил. Бедняга и вправду выглядел больным – в данном случае четырехлетний Денни не ошибся. Мужчина безучастно смотрел в окно; снег, который пошел вскоре после того, как они пересекли границу штата Коннектикут, все падал и падал. Мужчина был ужасно бледный, ужасно худой, и сбоку его шею наискось прорезал жутковатый, как у Франкенштейна, шрам. Словно в недалеком прошлом кто‑то пытался открыть ему голову, и эта попытка едва не увенчалась успехом.
Автобус направлялся в Портсмут, штат Нью‑Гэмпшир, куда он прибудет по расписанию в полдесятого вечера, если нигде не застрянет из‑за снегопада. Джулия Браун с сыном ехала в гости к свекрови, этой старой курице, которая опять станет баловать Денни, а он уж и так испорчен дальше некуда.
– Я хочу подойти к нему.
– Нельзя, Денни.
– Я хочу посмотреть, какой он больной.
– Нельзя!
– Мама, а вдруг он вымирает? – Глаза у Денни возбужденно заблестели. – Он, наверно, вымирает сейчас?
– Денни, молчи.
– Мистер, мистер! – позвал Денни. – Вы вымираете, да?
– Денни! Ты замолчишь, наконец! – прошипела Джулия, пунцовая от смущения.
Денни заплакал, точнее, стал хныкать с подвыванием, как он это умел, когда ему что‑то не разрешали, и у нее всякий раз было одно желание – сграбастать Денни и сделать ему больно, чтобы он заревел по‑настоящему. В такие минуты, когда трясешься в автобусе, а за окнами темень и грязное снежное месиво и рядом завывает ребенок, начинаешь думать: господи, лучше бы мать стерилизовала меня еще девочкой.
Тут пассажир, сидевший через проход, повернулся к ней, и на лице его появилась усталая, болезненная и в то же время довольно приятная улыбка. Глаза у него были воспаленные, словно заплаканные. Она попробовала улыбнуться в ответ, но улыбка получилась вымученная. Этот красный левый глаз и шрам на шее – из‑за них в его профиле было что‑то зловещее и отталкивающее.
Джулия надеялась, что он едет не до самого Портсмута, но, как потом выяснилось, он ехал именно туда. Она увидела его в здании автовокзала, когда бабушка Денни, заливаясь счастливым смехом, тискала внука в объятиях. Человек, прихрамывая, шел к выходу, с потертым саквояжем в одной руке и новеньким «дипломатом» в другой. Внезапно холодная дрожь пробежала у нее по спине. Дело не в том, что он шел прихрамывая – его буквально несло вперед. Он был какой‑то неудержимый, скажет она позднее представителям нью‑гэмпширской полиции. Казалось, он точно знал, куда ему надо, и ничто не могло его остановить.
Потом он вышел в темноту, и она потеряла его из виду.
Тиммесдейл, небольшой городок в штате Нью‑Гэмпшир, расположен западнее Дарема. Он входит в третий избирательный округ и живет за счет самой маленькой из чатсвортовских прядильно‑ткацких фабрик, которая уродливо торчит, вся прокопченная, на берегу Тиммесдейлской Протоки. Единственное, чем, по данным местной торговой палаты, может похвастаться город, это первым во всем Нью‑Гэмпшире электрическим уличным освещением.
Однажды вечером в начале января седеющий молодой человек вошел, прихрамывая, в «Тиммесдейлский бар» – единственную пивную в городке. За стойкой стоял сам владелец – Дик О’Доннелл. Заведение пустовало, и неудивительно: будний день да еще сильный северный ветер. Снега навалило выше щиколотки, и это было только начало.
Молодой человек постучал ботинками о порожек, подошел к стойке и заказал кружку пива. О’Доннелл налил. Человек не спеша выпил кружку и еще две, поглядывая в телевизор над баром. Цвета были никудышные, телевизор барахлил второй месяц, и Фонз[45]смахивал на одряхлевшего трансильванского вампира[46].
О’Доннелл в первый раз видел этого парня.
О’Доннелл обслужил двух старых перечниц, сидевших в углу, и вернулся за стойку.
– Повторить? – спросил он.
– Пожалуй, – согласился молодой человек и указал на стену. – Вы с ним знакомы, я так понимаю?
Над телевизором висела увеличенная газетная карикатура в рамке. На ней Грег Стилсон в сдвинутой на затылок каске спускал с лестницы Капитолия конгрессмена Луиса Квинна, попавшего около года назад на левых доходах с автостоянок. Карикатура была озаглавлена: ПОД ЗАД КОЛЕНКОЙ, а в углу виднелась размашистая надпись: Дику О’Доннеллу, владельцу лучшего салуна в третьем округе! Не сбавляй оборотов, Дик! – Грег Стилсон.
– Вот это были бабки, – сказал О’Доннелл. – Он выступал здесь, когда последний раз баллотировался в конгресс. По всему городу расклеивали объявления: проходите в субботу в два часа дня в «Бар» и пропустите кружку за счет Грега. Такой выручки у меня еще никогда не было. Каждому вроде обещал по одной, а в результате оплатил всю выпивку. Ну кто еще, скажите, так раскошелится?
– Вы, я вижу, считаете его отличным парнем.
– Да, – сказал О’Доннелл. – И готов вздуть любого, кто считает иначе.
– Тогда молчу. – Молодой человек положил на стойку три четвертака. – Выпейте одну за мой счет.
– Ну что ж. Почему бы и нет? Спасибо, мистер…
– Меня зовут Джонни Смит.
– Очень приятно, Джонни. А я Дик О’Доннелл. – Он налил себе кружку. – Да. Грег здорово нам всем помог. Тут много таких, которые боятся сказать об этом вслух, а я не боюсь. Я скажу во весь голос. В один прекрасный день Грег Стилсон станет президентом.
– Вы так думаете?
– Уверен, – сказал О’Доннелл. – В Нью‑Гэмпшире Грегу тесновато. Он политик будь здоров какой, уж я‑то знаю, что говорю. Мне вся эта капитолийская публика всегда казалась шайкой проходимцев и бездельников. И сейчас кажется. Но Грег исключение. Это человек дела. Если бы лет пять назад вы мне сказали, что я буду говорить такое, я б рассмеялся вам в лицо. Скорей бы уж я нашел что‑нибудь стоящее в стишках, чем в этих политиканах. Но он, черт меня дери, парень что надо.
– Большинство из них, – сказал Джонни, – набиваются к тебе в друзья‑приятели, пока идет избирательная кампания, но не успеют сесть в заветное кресло, как уже слышишь: а иди‑ка ты, дружище, куда подальше до следующих выборов. Сам я из Мэна и однажды написал Эду Маски, так знаете, что я получил в ответ? Письмо со стандартным текстом!
– Слушайте, – сказал О’Доннелл, – Грег приезжает в свой округ каждый уик‑энд! Это тоже, по‑вашему, «иди‑ка ты, дружище, куда подальше»?
– Каждый уик‑энд, говорите? – Джонни отхлебнул из кружки. – Куда же это? В Тримбулл? В Риджуэй? В большие города?
– У него своя система, – сказал О’Доннелл с оттенком уважения, как человек, который сам никогда не жил по системе. – Пятнадцать городов, от главного до самых маленьких вроде Тиммесдейла и Куртерской Засеки. Каждую неделю – один город, пока все на объедет, а потом по новой. Знаете, сколько народу в Куртерской Засеке? Восемьсот душ. Так что вы скажете о человеке, который променял Вашингтон на Куртерскую Засеку, где в зале такой собачий холод, что зад к скамейке примерзает? По‑вашему, это «иди‑ка, дружище, куда подальше»?
– Непохоже, – признал Джонни. – И что же он делает? Пожимает всем руки?
– Нет, в каждом городе он заказывает зал. На всю субботу. В десять утра он обычно уже на месте, и можно прийти поговорить с ним. Поделиться соображениями. Если задают вопросы, он отвечает. Если не может ответить, он возвращается в Вашингтон и там находит ответ! – Он торжествующе посмотрел на Джонни.
– И когда же он последний раз был в Тиммесдейле?
– Пару месяцев назад, – сказал О’Доннелл. Он отошел к кассе и порылся в каких‑то бумагах. Вернувшись, он положил перед Джонни газетную вырезку с загнутым уголком. – Вот. Судите сами.
Это была вырезка из риджуэйской газеты. Довольно старой. Заметка называлась ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ: НАРОД, ГОВОРИТ СТИЛСОН, ПРИХОДИТ К СВОЕМУ КОНГРЕССМЕНУ! Первый абзац звучал так, словно его позаимствовали в стилсоновской пресс‑группе. Ниже следовал перечень городов, где побывал Грег, и предполагаемые даты. В Тиммесдейле он уже не появится до середины марта.
– Да, впечатляет, – сказал Джонни.
– Еще бы. И не я один так считаю.
– Тут сказано, что он был в Куртерской Засеке на прошлой неделе.
– Точно, – сказал О’Доннелл и засмеялся. – Ох уж эта мне Куртерская Засека! Как насчет еще одной кружки, Джонни?
– Только с вами за компанию, – сказал Джонни и положил на стойку два доллара.
– А почему бы и нет?
Одна из старых пьянчужек кинула монетку в музыкальный автомат, и Тэмми Уайнетт надтреснутым и усталым голосом, будто ей смертельно не хотелось петь в таком месте, затянула «Любимому во всем будь верной».
– Эй, Дик! – прохрипела вторая. – Что‑то твой сервис уж больно ненавязчивый.
– Заткнись! – рявкнул О’Доннелл.
– …тебе! – отозвалась она и заржала.
– Кларисса, черт тебя дери, я, кажется, предупреждал, чтобы в моем баре не выражаться! Я ведь предупреждал…
– Да ладно тебе, неси лучше пиво.
– Видеть не могу этих потаскух, – сказал сквозь зубы О’Доннелл. – Шлюхи старые. Сто лет здесь ошиваются. Вот ведь мир устроен.
– Ваша правда.
– Вы уж извините, я мигом. Вообще‑то у меня есть помощница, но зимой она приходит только по пятницам и субботам.
О’Доннелл налил пиво в две огромные кружки и отнес их пьянчужкам. Он что‑то сказал им, а Кларисса опять выдала «…тебе!» – и заржала. Призраки прошлого наводнили пивную. Крутилась заигранная пластинка, и сквозь треск пробивался голос Тэмми Уайнетт. Батареи отопления грели немилосердно, в баре сделалось жарко и душно, снежная крупа прокатывалась дробью по стеклам. Джонни потер виски. Этот бар, он давно знаком ему – по сотне других, в таких же городишках. Болела голова. Пожав О’Доннеллу руку, он узнал, что у бармена есть матерый пес – какая‑то помесь, – обученный набрасываться по команде на человека. И больше всего Дик О’Доннел мечтает о том, чтобы как‑нибудь ночью к нему залез вор, и тогда можно будет спустить – вполне законно – матерого пса, после чего на свете станет одним прибалдевшим, грязным хиппарем‑извращенцем меньше.
Отчаянно болела голова.
Вернулся О’Доннелл, вытирая руки о фартук. Тэмми Уайнетт допела свою песню, зазвучал голос Реда Совайна.
– Еще раз спасибо за угощение, – сказал О’Доннелл, наливая две кружки.
– О чем разговор, – сказал Джонни, продолжая изучать газетную вырезку. – На прошлой неделе Куртерская Засека, на этой будет Джэксон… что‑то я о таком не слышал. Небось маленький городишко?
– Крохотный, – подтвердил О’Доннелл. – Когда‑то был лыжный курорт, но прогорел. Многие остались без работы. А вообще они там перерабатывают древесину да на фермах понемногу ковыряются. Но ему, представьте, и туда заехать не лень. Беседует с ними. Выслушивает их бабье. Вы сами‑то, Джонни, где живете в Мэне?
– В Льюистоне, – соврал Джонни. В заметке говорилось, что Грег Стилсон встретится со всеми желающими в общественном центре.
– Никак сюда на лыжах покататься приехали?
– Нет, я недавно ушиб ногу. Теперь не до лыж. Так, проездом. Спасибо, что дали посмотреть. – Он возвратил газетную вырезку. – Занятная штука.
О’Доннелл аккуратно подложил ее к остальным бумагам. Все его достояние: пустой бар, дома пес, готовый по команде наброситься на человека, да вот Грег Стилсон. Грег, побывавший в его баре.
Джонни вдруг захотелось сию же секунду умереть. Если этот дар ниспослан ему богом, то бог, без сомнения, опасный безумец, которого пора остановить. Если бог хочет смерти Грега Стилсона, почему он не задушил его пуповиной при появлении на свет? Не толкнул под колеса машины? Не убил током, когда тот настраивал радиоприемник? Не утопил в бассейне? Почему он свалил грязную работу на Джонни Смита? Ну, конечно, спасение мира не входит в его обязанности. Это дело экстрасенсов, пусть они и попотеют. Внезапно Джонни решил, что оставит Грега Стилсона в живых и плевать он хотел на господа бога.
– Джонни, вы как, ничего? – встревожился О’Доннел.
– Что? Да‑да, разумеется.
– У вас сейчас был какой‑то странноватый вид.
Он вспомнил слова Чака Чатсворта: Я бы это сделал. Иначе я бы с ума сошел, что все они, эти миллионы погибших по его милости, будут преследовать меня до самой смерти.
– Замечтался, видно, – сказал Джонни. – Рад был с вами выпить. Спасибо за компанию.
– И вам тоже, – сказал О’Доннелл, явно польщенный. – Побольше бы таких людей к нам заглядывало. А то все норовят мимо, на лыжные курорты – сами понимаете, цивилизация. Вон куда уплывают денежки. Знать бы, что ко мне завернут, я бы тут такое устроил… Плакаты с видами Швейцарии и Колорадо. Камин. Зарядил бы автомат рок‑н‑роллом вместо этого дерьма. Я бы… я бы знаете, как развернулся. – И, пожав плечами, добавил: – Что я, хуже других?
– Конечно, нет, – сказал Джонни, поднимаясь со стула и думая о собаке, обученной бросаться на человека, и о тоске ее хозяина по грязному хиппи, который когда‑нибудь залезет в дом.
– Теперь шлите сюда своих приятелей, – сказал О’Доннелл.
– Обязательно, – сказал Джонни.
– Эй, Дик! – заорала одна из пьянчужек. – Здесь что, не умеют вежливо обслуживать посетителей?
– Когда ты уже лопнешь! – вскипел О’Доннелл, багровея.
– А… тебе! – откликнулась Кларисса и заржала.
Джонни тихо выскользнул за дверь навстречу надвигающемуся бурану.
В Портсмуте он остановился в «Холидей Инн». Вернувшись вечером в гостиницу, он сказал портье, чтобы к утру был готов счет.
В номере он сел за безликий гостиничный письменный стол, достал пачку бумаги и взял казенную гостиничную ручку. В висках у него стучало, но он должен был написать несколько писем. Его внезапный внутренний протест – если это можно так назвать – сошел на нет. Его счет к Грегу Стилсону остался.
Я сошел с ума, думал он, не иначе. Совсем спятил. Мысленно он уже видел броские заголовки: ЭКСТРАСЕНС СТРЕЛЯЕТ В КОНГРЕССМЕНА ОТ НЬЮ‑ГЭМПШИРА. МАНЬЯК УБИВАЕТ СТИЛСОНА. ПУЛЯ ОБРЫВАЕТ ЖИЗНЬ ЧЛЕНА ПАЛАТЫ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ. Что касается журнала «Инсайд вью», то на его улице будет праздник: ЭКСТРАСЕНС‑САМОЗВАНЕЦ УБИВАЕТ СТИЛСОНА, 12 ИЗВЕСТНЫХ ПСИХИАТРОВ ОБЪЯСНЯЮТ, ПОЧЕМУ СМИТ ЭТО СДЕЛАЛ. И сбоку, возможно, колонка Диса о том, как Джонни пригрозил ему, что возьмет мелкокалиберную винтовку и пристрелит непрошеного посетителя.
Сумасшедший.
Больничный долг выплачен, но после этой истории будет предъявлен особый счет, по которому отцу придется долго платить. Ему и его жене предстоит не один день прожить в отраженных лучах печальной славы Джонни. Пойдут письма, полные ненависти. Все, кого он знал, подвергнутся допросу – Чатсворты, Сэм, шериф Баннерман. Сара? Кто знает, может, до Сары они не доберутся. В конце концов, не на президента же покушение. По крайней мере сейчас. Тут много таких, которые боятся сказать об этом вслух, а я не боюсь. Я скажу во весь голос. В один прекрасный день Грег Стилсон станет президентом.
Джонни потер виски. Боль накатывала медленными волнами. Нет, так дело не пойдет. Он пододвинул к себе верхний лист бумаги, взял ручку и вывел: Дорогой папа. Ветер швырнул в стекло горсть снега – сейчас разыграется… Наконец ручка заскользила по бумаге, сначала нехотя, затем все быстрее и быстрее.
Джонни поднялся по деревянным ступенькам, очищенным от снега и посыпанным солью. Миновав двойные двери, он оказался в вестибюле, стены которого были заклеены образцами избирательных бюллетеней и объявлениями, извещавшими о предстоящем третьего февраля сего года в Джэксоне, в этих стенах, собрании избирателей. Висело там и сообщение о скором визите Грега Стилсона и тут же портрет Самого в сдвинутой на затылок каске, с жесткой кривой ухмылкой, как бы говорящей: «Здорово мы их, приятель, а?» Чуть правее зеленой двери, которая вела в зал, обнаружилась довольно неожиданная табличка, и Джонни несколько секунд молча изучал ее: СЕГОДНЯ СДАЕМ НА ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА. НЕ ЗАБУДЬТЕ ДОКУМЕНТЫ. Табличка стояла на деревянной подставке.
Он открыл дверь, почувствовал одуряющий жар, исходивший от большой печки, и увидел полицейского за столом. На полицейском была расстегнута лыжная куртка с капюшоном. Перед ним на столе валялись бумаги, тут же стоял прибор для проверки зрения.
Полицейский поднял глаза на Джонни, и у того потянуло низ живота.
– Чем могу быть полезен, сэр?
Джонни показал на фотоаппарат, висевший у него через плечо.
– Да вот, думал осмотреться, – сказал он. – Я от журнала «Янки». Мы делаем разворот об общественных зданиях в Мэне, Нью‑Гэмпшире и Вермонте. С фотографиями, сами понимаете.
– Валяйте, – сказал полицейский. – Моя жена читает «Янки». А меня от него в сон клонит.
Джонни улыбнулся.
– Архитектура Новой Англии отличается известной… мрачностью.
– Мрачностью, – повторил полицейский, глядя на Джонни с некоторым сомнением, но тут же уткнулся в свои бумаги. – Следующий, пожалуйста.
Какой‑то молодой человек подошел к столу и протянул полицейскому экзаменационный лист. Тот взял его и сказал:
– Смотрите, пожалуйста, в этот глазок и называйте дорожные знаки и сигналы, которые я вам буду показывать.
Молодой человек прилип к глазку. Полицейский положил перед собой таблицу условных знаков. Джонни отошел на несколько шагов и нацелил объектив на трибуну, находившуюся в конце центрального прохода.
