2015-05-05
290
Ну прости меня, если я поступила неправильно, спросив мнения Калинина оприсланном тобою списке. Так как мы ему доверяем, — он вчера приходил к ней на 1/2 часа, — я ее просила узнать, что ему известно об этих людях. Он обещал молчать о том, что видел фамилии кандидатов. Только прежде всего просил поскорее уволить Макар(ова), не зачисляя его в Гос. сов., — другие тоже не были туда зачислены, — и не обращать внимания на письмо Тр-ва. Поверь совету нашего Др(уга), а теперь и Кал-на также — он опасен и держит Тр(епова) вполне в своих руках; другие, напр., Жевахов, также знают это. Он несколько времени тому назад говорил с Щегловит(овым), который находит, что Добровольский, которого он знает, вполне на своем месте. Я думаю, ты поступишь правильно, назначив его. Я знаю, Добров(ольский) очень против проекта предполагаемой реорганизации Сената (кажется, получившего согласие Гос. сов. и теперь представленного на рассмотрение Думы). Он говорит, что он будет столь же дурным и левым, как Дума, и ненадежным. Он мне это говорил при свидании. Я тогда говорила только о Сенате и Георгиев. комитете. Пошли за Калининым, как только приедешь сюда, а потом за Добровольским, для переговоров, и поскорее назначь Щегловит(ова). Он подходящий человек и на этом месте будет стоять за нас и не допустит скандалов. Твой приказ [1086] произвел на всех прекрасное впечатление — он явился в такой подходящий момент и так ясно показал твой взгляд на продолжение войны. Представь себе, — бедная Зизи была очень взволнована: Милюков в своей речи говорил о Лиле Нарышкиной, Лихтеншт., шпионах etc. и сказал, что она занимала высокую должность при дворе, — смешав ее с m-me Зизи [1087]. Бедная старушка слышала, что это попало в провинциальные газетки. К ней прилетели все Куракины, и ей пришлось объяснить им все — ее «надзирательницы» полны ужаса, генерал в действующей армии, — как мы можем терпеть вокруг себя таких изменников, вечно намеки на меня и моих людей!!! — Она послала за Сазоновым (закадычным другом Мил(юкова) и велела ему все объяснить и настоять на том, чтобы тот написал в газетах, что был введен в заблуждение. Это появится в «Речи», и теперь она опять успокоилась. Они задевают всех окружающих меня.
Лиля Н. [1088] находится в «Астории» под надзором полиции. Бедный старик Щеголь умер прошлой ночью. Это лучше для него, потому что он был так болен! Я собираюсь на днях поймать Ресина и сказать ему, чтоб он обратил внимание на своих офицеров. — Комар. был всегда с ними, а он никогда, и полк стал очень плохим и даже левым. С этим полком очень трудно, раз он такой смешанный, а потому требует головы, чтоб держать его в руках и направлять. О них совсем нехорошо отзываются. Солдаты его не любят, потому что он жесток, а офицерами он совсем не занимается. Только что был старик Шведов. — Представь себе, когда он сказал Трепову, что он будет членом Совета по твоему и по моему желанию, тот отвечал, что его не касаются приказания, данные Штюрм(еру), и что от тебя он этого не слыхал. Он принес мне список всех членов, и мы можем вместе просмотреть их вычеркнуть и прибавить новых. Он ненавидит Кауфмана, говорит, что он говорил большие гадости, вычеркни его. — Надо взять щетку и вымести сор и грязь и достать новые, чистые щетки для работы.
Горячее спасибо за милое письмо. Бедняжка, ты устанешь завтра — помоги тебе Бог. Только военные, и никаких политических вопросов! Все беснуются по поводу твоего приказа, — особенно, конечно, поляки. Котенок залез в камин и чихает там.
Я рада, что ты видел Багратиона — как интересно все, что касается его дикарей! Не надо говорить «безвольный», а только слабоват и не уверен в себе и чересчур легко доверяется дурным советам.
Ну, благословляю тебя, целую, для меня ты все. Бог да благословит и сохранит тебя!
Навеки твоя надоедливая
Солнышко.
16 декабря 1916 г.
Моя дорогая!
Нежно благодарю тебя за твое милое письмо. Нет, я не сержусь за другое, написанное тобой, я отлично понимаю твое желание помочь мне!
Но изменить день созыва Думы (12 янв.) я не могу, так как он уже назначен в указе, который появится в газетах завтра.
Мы съели яблоко старицы, и оба нашли его превосходным. Я прочел описание твоего посещения Новгорода в «Русск. инв.», единственной газете, которую читаю, и был очень доволен.
Надеюсь получить возможность уехать в воскресенье, если наше совещание не слишком затянется. Надо обсудить очень много вопросов.
Сегодня за завтраком было множество иностранцев — два румына, трое англичан и один француз. Конечно, все военные. Удивительно, как много иностранных офицеров приезжает в Россию каждые две недели!
Лучше не принимай Дубров(ина) теперь.
На днях я приказал Воейк(ову) телеграфировать Калинину) мое пожелание ему выздороветь. Да, я тоже нахожу, что хорошо его утвердить и сделать министром. Как раз сейчас я просматривал его бумаги и среди них нашел одно из его писем, такое славное, спокойное. Теперь должен кончить. Да благословит Бог тебя, моя дорогая женушка, и девочек!
Нежный привет и поцелуи шлет тебе твой «бедный слабовольный муженек»
Ники.
Царское Село. 17 декабря 1916 г.
Дорогой мой!
Опять очень холодно, и легкий снежок. Эту ночь спала 5 часов, для меня вполне достаточно, — сердце не особенно хорошо и неважное самочувствие. Видишь ли, состояние моего сердца с некоторого времени ухудшилось. Я не давала себе отдыха, хотя имела на то полное право, — но была лишена возможности это сделать. Мне было необходимо бывать в госпитале, чтобы дать иное направление своим мыслям, приходилось принимать кучу людей — душевная напряженность за эти последние тяжелые месяцы, конечно, должна была отразиться на слабом сердце; эта чудная поездка в Новгород в физическом отношении была очень утомительна — вот старая машина и пришла в негодность. Надеюсь, что мне удастся поправиться хотя бы к предстоящему Рождеству. С самого начала войны я не была на елке — ни в госпитале, ни в манеже. — Сегодня днем более, чем когда-либо, буду думать о тебе да благословит Господь все твои замыслы и планы! Надеюсь, что тебе удастся предварительно помолиться перед образом. — Я заказала всенощную на дому и (хотя это очень глупо) обедню завтра в 9 в пещерном храме. А. тоже будет там, и мы затем в 10 часов хотим исповедоваться. Еще раз прости за все причиненные мною тебе огорчения и заботы, мой любимый, — весь завтрашний день сердце и душа будут полны тобой. Каков новый генерал, сменивший Пустов(ойтенко)?Этому последнему, вероятно, было тяжело покидать тебя — какой это милый, честный и преданный человек!
Посылаю тебе бумагу, в которой изложены некоторые мысли Сухомлинова относительно Думы, — ты можешь ее просмотреть в поезде. Я не могу понять, почему задуманное Воейковым не было исполнено еще 2 недели тому назад, как предполагалось. — А вот еще сплетня: Анина мать сказала ей, что Кривошеин и Игнатьев осыпают меня благословениями за то, что я в своей телеграмме просила тебя передать все продовольственное дело в руки Риттиха. Во всем этом ни слова правды вот как люди спокойно лгут и не видят в этом никакого греха!
Ты ведь в поезде дочитаешь этот прелестный английский роман?
Какая радость, какая отрада вновь увидеть тебя дома! В подобное время разлука, уверяю тебя, минутами может довести до отчаянья и даже до сумасшествия.
Насколько было бы легче все это вместе переносить и обсуждать, вместо этих писем, которые — увы — менее действительны и которые зачастую должны были тебя раздражать, мой бедный, кроткий ангел! Но я должна пытаться быть противоядием к яду, подносимому другими.
Вполне ли избавился Бэби от своего глиста? Он после этого начнет толстеть и больше не будет таким прозрачным — милый мальчик!
Мы сидим все вместе — ты можешь себе представить наши чувства, мысли — наш Друг исчез. Вчера А. видела его, и он ей сказал, что Феликс [1089] просил Его приехать к нему ночью, что за Ним заедет автомобиль, чтоб Он мог повидать Ирину. Автомобиль заехал за ним (военный автомобиль) с двумя штатскими, и Он уехал. Сегодня ночью огромный скандал в Юсуповском доме — большое собрание, Дмитрий, Пуришкевич и т.д. — все пьяные. Полиция слышала выстрелы. Пуришкевич выбежал, крича полиции, что наш Друг убит.
Полиция приступила к розыску, и тогда следователь вошел в Юсуповский дом он не смел этого сделать раньше, так как там находился Дмитрий. Градоначальник послал за Дмитрием. Феликс намеревался сегодня ночью выехать в Крым, я попросила Калинина его задержать.
Наш Друг эти дни был в хорошем настроении, но нервен, а также озабочен из-зa Ани, так как Батюшин старается собрать улики против Ани. Феликс утверждает, будто он не являлся в дом и никогда не звал Его. Это, по-видимому, была западня. Я все еще полагаюсь на Божье милосердие, что Его только увезли куда-то. Калинин делает все, что только может. А потому я прошу тебя прислать Воейкова. Мы, женщины, здесь одни с нашими слабыми головами. Оставляю ее жить здесь, так как они теперь сейчас же примутся за нее. Я не могу и не хочу верить, что Его убили. Да смилуется над нами Бог!
Такая отчаянная тревога (я спокойна — не могу этому поверить).
Спасибо тебе за твое милое письмо. Приезжай немедленно — никто не посмеет ее тронуть или что-либо ей сделать, когда ты будешь здесь. Феликс последнее время часто ездил к Нему.
Благословляю и целую.
Солнышко.
Ц. ставка. 17 декабря 1916 г.
Мой возлюбленный ангел!
Доклад Гурко окончился раньше обыкновенного, так что я пришел домой и сел писать.
Эверт прибыл вчера, и я видел его за обедом. Он выглядит свежее и моложе, чем в апреле. Сегодня приезжают остальные. Беляев тоже появился из Румынии; он остается до конца наших заседаний, потом возвратится, чтобы доложить результаты Нандо и Сахарову, а после этого он желает принять участие в войне и командовать дивизией.
Только что получил твое милое длинное письмо, за которое нежно благодарю. Когда я вернусь, мы вместе изучим все эти списки и решим все эти вопросы. О Балашеве я ничего не сказал старому Фред(ериксу) и об этом кн. Гол(ицыне) тоже, потому что не знаю, кто он и что сказал. Ведь я здесь газет не читаю.
Как ты можешь думать, что генералы на военном совете станут обсуждать политические вопросы? Послушал бы я, как кто-нибудь из них затронул бы такую тему в моем присутствии!
Я так счастлив, что вернусь домой и, может быть, пробуду хоть немножко в новом году.
Один поцелуй Бэби утром и один вечером для меня далеко не достаточно — я изголодался по большем.
Итак, это мое последнее письмо. Надеюсь, что ты будешь чувствовать себя крепче и лучше; соблюдай спокой. Да благословит тебя Бог, моя родная, Солнышко мое любимое! Нежно целую тебя и наших дорогих девочек.
Неизменно твой старый муженек
Ники.
Завтра утром буду думать о тебе.
«Во всем видно масонское движение»
Вызванный известием об убийстве Распутина в Царское Село, Царь покинул ставку. Обстановка в Петрограде была тревожной. Большая часть образованного общества откровенно радовалась убийству Распутина. Не меньше ликования было и в высших придворных кругах. Царская чета получает сведения об этом от полиции. Царица была просто в шоковом состоянии. Особенно царскую чету поразили перехваченные полицией телеграммы, которые родная сестра Царицы Великая княгиня Елизавета Федоровна послала убийцам Дмитрию Павловичу и Юсупову, где поздравляла их с преступлением. Эти постыдные телеграммы, — пишет Вырубова, — совсем убили Государыню — «она плакала горько и безутешно, и я ничем не могла успокоить ее».
Более двух месяцев Царь не покидает Царского Села, пытаясь успокоить жену и навести порядок в государственных делах. Он снова осуществляет ряд перестановок в правительстве. Трепов А.Ф. получает отставку с поста председателя Совета Министров. На это место назначается князь Н.Д. Голицын. Министром юстиции вместо А.А. Макарова становится Н.А. Добровольский, военным министром вместо Д.С. Шуваева — М.С. Беляев. И.Г. Щегловитов получает пост Председателя Государственного совета.
22 февраля Царь отправляется в ставку, где продолжается готовиться большое весеннее наступление, но только он покинул столицу, как началась лихорадочная активность подрывных сил, германских агентов и масонских заговорщиков.
Уже на следующий день начались уличные беспорядки, главными действующими лицами которых стали жившие на немецкие деньги агитаторы левых партий (прежде всего большевики), а также солдаты запасных батальонов гвардейских полков, укомплектованных вопреки царским приказам не из крестьян, а из рабочих и деклассированных элементов города (это было сделано еще военным министром Поливановым-масоном). Распространяются слухи о недостатке хлеба, то тут, то там появляются неизвестные вооруженные люди и убивают городовых, ходят гнусные слухи о Царе и Царице как развратниках, пьяницах и германских шпионах.
Министерство внутренних дел не предпринимает никаких решительных шагов. Протопопов, на которого Царь и Царица так надеялись, просто испугался. Надежду спасти положение он возлагает на военные власти. Но военные власти Петрограда контролируются врагом Царя, командующим Северным фронтом масоном Рузским, который намеренно ничего не предпринимает и запрещает военным частям наводить порядок.
При потворстве военных властей 27 февраля в городе начинается открытый военный бунт, восстает батальон лейб-гвардии Волынского полка. В этот же день в Таврическом дворце Петрограда создаются два подрывных органа, взявшие власть в свои руки: Временный комитет Государственной думы, основу которого составили руководители российского масонства, и Исполнительный комитет Совета рабочих депутатов, возглавлять который стал масон Чхеидзе.
Положение для Царя усугублялось и тем, что его семья стала заложницей в руках изменников и подрывных элементов. Царь не получает от семьи никаких известий, а ведь сразу же после его отъезда заболевают тяжелой формой кори его дочери. Он об этом знает и беспокоится.
В этот момент Царь принимает роковое решение — он оставляет ставку (рано утром 28 февраля), где в его руках были огромные военные силы. и направляется в Петроград. Покинув ставку, он надеялся на верность и порядочность начальника штаба верховного главнокомандования Алексеева и командующего Северным фронтом Рузского. Но оба они были масонами и изменниками, в душе ненавидевшими Царя. Уехав из ставки, он передал им власть, которой они воспользовались в интересах давно уже разработанного заговора.
В ночь на 1 марта царский поезд был задержан на ст. Малая Вишера, в 150 верстах от Петрограда. После неудачной попытки добраться до Царского Села другим путем, Царь направляется в Псков, где находился штаб командующего фронтом генерала Рузского, и становится фактическим заложником в его руках. А дальше Рузский и Алексеев сделали все, чтобы подвести Царя к мысли о необходимости отречения. Полное отсутствие информации о положении дел в стране и о семье, манипуляции общественным мнением военного командования, обоснованная тревога за жизнь своей семьи, чувство безысходности в атмосфере измены и предательства людей, которым он доверял во всем, вынудили Николая II пойти на отречение. В этот роковой для России день Царь записал в своем дневнике: «Кругом измена, и трусость, и обман».
А Царица, оторванная от своего любимого супруга, не зная, что с ним происходит, ибо письма ее уходили в пустоту, а ответов она не получала, находилась в ужасном состоянии, которое еще больше отягощалось серьезной болезнью ее детей и самой близкой подруги.
Царское Село. 22 февраля 1917 г.
Мой драгоценный! С тоской и глубокой тревогой я отпустила тебя одного без нашего милого, нежного Бэби. Какое ужасное время мы теперь переживаем! — Еще тяжелее переносить его в разлуке — нельзя приласкать тебя, когда ты выглядишь таким усталым, измученным. Бог послал тебе воистину страшно тяжелый крест. Мне так страстно хотелось бы помочь тебе нести это бремя! Ты мужествен и терпелив — я всей душой чувствую и страдаю с тобой, гораздо больше, чем могу выразить словами. Что я могу сделать? Только молиться и молиться! Наш дорогой Друг в ином мире тоже молится за тебя — так Он еще ближе к нам. Но все же как хочется услышать Его утешающий и ободряющий голос! Бог поможет, я верю, и ниспошлет великую награду за все, что ты терпишь. Но как долго еще ждать! Кажется, дела поправляются. Только, дорогой, будь тверд, покажи властную руку, вот что надо русским. Ты никогда не упускал случая показать любовь и доброту. — дай им теперь почувствовать порой твой кулак. Они сами просят об этом — сколь многие недавно говорили мне: «нам нужен кнут»! Это странно, но такова славянская натура — величайшая твердость, жестокость даже и — горячая любовь. С тех пор как они стали теперь «чувствовать» тебя и Калинина, они начали успокаиваться. Они должны научиться бояться тебя — любви одной мало. Ребенок, обожающий своего отца, все же должен бояться разгневать, огорчить или ослушаться его! Надо играть поводами: ослабить их, подтянуть, но пусть всегда чувствуется властная рука. Тогда доброта больше будет цениться, мягкость одну они не понимают. Удивительны людские сердца! И, странно сказать, у людей из высшего общества они не мягки и не отзывчивы. В обращении с ними нужна решительность, особенно теперь. Мне грустно, что мы были не одни во время последнего нашего завтрака, но твои тоже хотели тебя видеть. Бедная крошка Ксения с такими мальчишками, как у нее, и дочерью, вышедшей замуж в эту порочную семью, с таким лживым мужем [1090]! Мне глубоко жаль ее. Столько в мире печали и горя, великая сердечная скорбь гложет непрерывно! Так хочется покоя и мира, чтоб хоть немножко набраться сил и продолжать бороться и пробиваться по этому тернистому пути к сияющей цели!
Надеюсь, что никаких трений или затруднений у тебя с Алексеевым не будет и что ты очень скоро сможешь вернуться. Это во мне говорит не одно только эгоистическое желание. Я знаю слишком хорошо, как «ревущие толпы» ведут себя, когда ты близко. Они еще боятся тебя и должны бояться еще больше, так что, где бы ты ни был, их должен охватывать все тот же трепет. И для министров ты тоже такая сила и руководитель! Вернись скорее — ты видишь, я прошу тебя не за себя и даже не ради Бэби — об этом ты сам всегда помнишь. Я понимаю, куда призывает долг, — как раз теперь ты гораздо нужнее здесь, чем там. Так что, как только уладишь дела, пожалуйста, вернись домой дней через десять, пока все не устроится здесь, как надо. Твоя жена — твой оплот — неизменно на страже в тылу. Правда, она немного может сделать, но все хорошие люди знают, что она всегда твоя стойкая опора. Глаза мои болят от слез. Со станции я поеду прямо к Знаменью — именно потому, что бывала с тобой там раньше, это успокоит и укрепит меня, и я помолюсь за тебя, мой ангел. О, Боже, как я люблю тебя! Все больше и больше, глубоко, как море. с безмерной нежностью. Спи спокойно, не кашляй пусть перемена воздуха поможет тебе совсем оправиться. Да хранят тебя светлые ангелы, Христос да будет с тобой, и Пречистая Дева да не оставит тебя! Наш Друг поручил нас ее знамени. Благословляю тебя, крепко обнимаю и прижимаю твою усталую голову к моей груди. Ах, одиночество грядущих ночей — нет с тобой Солнышка и нет Солнечного Луча! Вся наша горячая, пылкая любовь окружает тебя, мой муженек, мой единственный, мое все, свет моей жизни, сокровище, посланное мне Всемогущим Богом! Чувствуй мои руки, обвивающие тебя, мои губы, нежно прижатые к твоим — вечно вместе, всегда неразлучны. Прощай, моя любовь, возвращайся скорее к твоему старому
Солнышку.
Пожалуйста, съезди к образу Пречистой Девы, как только сможешь. Я так много молилась за тебя там.
Ц.С. 23 февраля 1917 г.
Мой ангел, любовь моя!
Ну, вот — у Ольги и Алексея корь. У Ольги все лицо покрыто сыпью, у Бэби больше во рту, и кашляет он сильно, и глаза болят. Они лежат в темноте — мы завтракали еще вместе в игральной. П.В.П. [1091] читает ему, я слышу его голос, я сама на Ольгином диване. Мы все в летних юбках и в белых халатах, а если надо принять кого (кто не боится), тогда переодеваемся в платья. Едим в красной комнате. Если другим не миновать этого, то я хотела бы, чтоб они захворали скорее. Это веселее для них и не продлится так долго.
Аня может тоже заразиться. Она лежит в постели и кашляет, вчера у нее было 38, а после приема лекарств температура упала. Только что получила твою телеграмму, что ты прибыл благополучно — слава Богу! Представляю себе твое ужасное одиночество без милого Бэби — он просил телеграфировать тебе. Ему и Ольге грустно, что они не могут писать тебе — им нельзя утомлять глаза. Все целуют тебя крепко, крепко. Ах, любовь моя, как печально без тебя — как одиноко, как я жажду твоей любви, твоих поцелуев, бесценное сокровище мое, думаю о тебе без конца! Надевай же крестик иногда, если будут предстоять трудные решения, — он поможет тебе. Ездила в деревню Алекс. с Т., М. и А. в закрытом автомобиле, встретили много матросов и Кублицкого, говорила с ним. Он рассказал, что Хвощинский видел, как ты проехал.
Ясный, солнечный день, и не очень холодно. Еслиим будет нехорошо, буду тебе телеграфировать очень часто. Прощай, мой единственный. Господь да благословит и сохранит тебя! Осыпаю тебя поцелуями. Навсегда
Твоя.
Ц. ставка. 23 февр. 1917 г.
Мое возлюбленное Солнышко!
Сердечно благодарю за твое дорогое письмо, которое ты оставила в моем купе. Я с жадностью прочел его перед отходом ко сну. Мне стало хорошо от него в моем одиночестве после того, как мы два месяца пробыли вместе. Если я не мог слышать твоего нежного голоса, то, по крайней мере, мог утешиться этими строками нежной любви. Я ни разу не выходил, пока мы не приехали сюда. Сегодня я чувствую себя гораздо лучше — хрипоты нет и кашель не так силен. — Был солнечный и холодный день, и меня встретила обычная публика с Алексеевым во главе. Он выглядит действительно очень хорошо, и на лице выражение спокойствия, какого я давно не видал. Мы с ним хорошо поговорили с полчаса. После этого я привел в порядок свою комнату и получил твою телеграмму о кори Ольги и Бэби. Я не поверил своим глазам — так неожиданна была эта новость. Особенно после его собственной телеграммы, где он говорит, что чувствует себя хорошо. Как бы то ни было, это очень скучно и беспокойно для тебя, моя голубка. Может быть, ты перестанешь принимать такое множество народу? Законный повод — боязнь передать заразу их семьям. В 1-м и 2-м кадетских корпусах количество мальчиков, заболевших корью, все увеличивается. За обедом видел всех иностранных генералов — они были очень огорчены такими печальными новостями. Здесь в доме так спокойно, ни шума, ни возбужденных криков! Я представляю себе, что он спит в своей спальне. Все его маленькие вещи, фотографии и безделушки в образцовом и порядке в спальне и в комнате с круглым окном!
Не надо [1092]! С другой стороны, какое счастье, что он не приехал со мной теперь сюда — для того только, чтобы заболеть и лежать здесь в нашей маленькой спальной! Дай Бог, чтоб корь прошла без осложнений, и лучше бы все дети переболели ею сразу!
Мне очень не хватает 1/2-часового пасьянса каждый вечер. В свободное время я здесь опять примусь за домино. — Эта тишина вокруг гнетет, конечно, если нет работы. — Старый Иванов был любезен и мил за обедом. Моим другим соседом был сэр Г. Виллиамс, который в восторге, что видел здесь за последнее время столько соотечественников.
Ты пишешь о том, чтобы быть твердым — повелителем, это совершенно верно. Будь уверена, я не забываю, но вовсе не нужно ежеминутно огрызаться на людей направо и налево. Спокойного резкого замечания или ответа очень часто совершенно достаточно, чтобы указать тому или другому его место.
Ну, дорогая моя, уже поздно. Спокойной ночи, Бог да благословит твой сон! Спи спокойно, хоть я не могу согреть тебя.
24 февраля.
Очень пасмурный, ветреный день, идет густой снег, ни признака весны. Только что получил твою телеграмму о здоровье детей. Я надеюсь, они все схватят на этот раз.
Посылаю тебе и Алексею ордена от короля и королевы бельгийских на память о войне. Ты поблагодари ее лучше сама. Вот он обрадуется новому крестику! Бог да сохранит тебя, моя радость! Целую крепко тебя и детей. Мысленно и в молитвах со всеми вами.
Твоймуженек
Ники.
Царское Село. 24 февраля 1917 г.
Бесценный мой!
Погода теплее, 4 1/2 гр. Вчера были беспорядки на В(асильевском) острове и на Невском, потому что бедняки брали приступом булочные. Они вдребезги разнесли Филиппова [1093] и против них вызывали казаков. Все это я узнала неофициально. Вчера вечером Бэби был весел, я читала ему «Дети Елены» [1094], потом ему читал П.В.П. — 38,1 в 9; в 6–38,3. У Ольги оба раза 37,7. Вид у нее хуже, изнуренный. Он спал хорошо и теперь у него 37,7. В 10 пошла посидеть с Аней (у нее, вероятно, корь — 37,7, сильный кашель, болит горло, — а может быть, ангина), а потом с Лили, Н.П. и Родионовым, который обедал у нее в коридоре, так как она была в постели.
Итак, Варяг уходит в Англию на 6 месяцев — может быть, сегодня. Она [1095], конечно, молодцом, но видно, как огорчена, разочарована и беспокоится.
Каким страшно одиноким должен был ты чувствовать себя первую ночь! Не могу представить тебя без Бэби, мой бедный, милый ангел!
Я надеюсь, что Кедринского из Думы повесят за его ужасную речь — это необходимо (военный закон, военное время), и это будет примером [1096]. Все жаждут и умоляют тебя проявить твердость.
Мне хочется, чтобы ты расследовал историю с Андреем и Кутайсовым (истинность ее удостоверена, есть артиллерийские офицеры, которые готовы присягнуть по этому делу). Надо наказать Андрея за то, что он осмелился отказать в приеме твоему адъютанту только потому, что тот исполнил свой долг. Ах, если б Фредерикс был более здоров — это его дело!
Я думаю, Кутайсов будет скоро у тебя по делам службы, но я надеюсь, что ты вернешься раньше.
Не забудь написать Джорджи о Бьюкенене [1097]. Неоткладывай этого.
Ну, у Ани корь, в 3 у нее было 38,3; у Татьяны тоже, и тоже 38,3. Ал. и Ольга 37,7, 37,9. Я перехожу из комнаты в комнату, от больного к больному. Отправила Марию и Анастасию обратно в их комнаты. M-r Гиббс в халате читает Алексею в его комнате, — несколько занавесок спущено. У Ольги и Т. совсем темно, так что я пишу у лампы (на диване). Принимала в течение 1 1/4 часов бельгийца, сиамца, датчанина, перса, испанца, двух японцев, Корфа, Бенкендорфа, моих двух пажей, Настеньку, которая завтра едет на Кавказ, так как ее сестра очень больна, Изу (не дотрагиваясь до нее) и Гротена от Калинина. Беспорядки хуже в 10 часов, в 1 меньше — теперь это в руках Хабалова [1098]. Приняла твоего Муфти в 6 час., а также одну даму.
Вышла на минуту поставить свечки за всех вас, мои сокровища, — воздух показался дивным. Марию и Анастасию не могла взять с собой, так как у них (и у Шуры) в горле обнаружились определенно подозрительные признаки, — так сказали 4 доктора, так что они остались с Аней. Я отправляюсь к ней утром на час и вечером тоже — целое путешествие в другой конец дома, но меня возят. Она страшно кашляет. Татьяна также, — у нее головная боль. У Ольги на лице сильная сыпь. Бэби большей частью на ногах.
Принимала вчера Безобразова. Он крепко надеется, что ты его не забудешь, — я сказала, что, конечно, нет, но он должен выждать, чтоб получить хорошее место.
Прости за скучное письмо, но за день столько хлопот и, кроме того, без конца разговоры по телефону. Дети целуют тебя крепко. Бэби целует и спрашивает, как ты себя чувствуешь и что делает Кулик (смотритель). Надо кончать, мое солнышко. Благослови и сохрани тебя Бог! Без конца целую тебя. Нежно преданная и горячо любящая твоя старая
Женушка.
Непременно выясни насчет креста Н.П. Он обедает сегодня с Маклаковым, Калининым. Римским-Корсаковым и др. у Бурдюкова.
Ц. ставка. 24 февр. 1917 г.
Моя душка, Солнышко милое!
Благодарю сердечно за твое дорогое письмо. Итак, у нас трое детей и Аня лежат в кори! Постарайся, чтобы Мария и Анастасия тоже схватили, так проще и лучше для всех них и для тебя также! И все это случилось, как только я уехал, всего только два дня назад! Сергей Петрович [1099] интересуется, как будет развиваться болезнь. Он находит, что для детей, а особенно для Алексея, абсолютно необходима перемена климата после того, как они выздоровеют — вскоре после Пасхи. На мой вопрос, куда, по его мнению, лучше было бы поехать, он назвал Крым. Он сказал мне, что у него есть сын (я никогда не знал об этом), который схватил корь, и целый год мальчик непрерывно кашлял, пока его не послали на юг, где он совершенно и очень быстро выздоровел. Когда он говорил об этом, у него были слезы на глазах. Действительно, совет великолепный, и каким отдыхом это было бы для тебя! Кроме того, комнаты в Царском надо дезинфицировать, а ты, вероятно, не захочешь переехать в Петергоф, — тогда где же жить?
