Крушение державы 3 страница

Мой любимый!

Горячо благодарю за милое письмо. Наш Друг говорит, что Шт. мог бы оставаться некоторое время Пред. С. Мин., так как это ему не столь вменяется в вину, но весь шум поднялся с того момента, как он стал министром иностранных дел. Это Гр. было ясно еще летом, и уже тогда он ему говорил: «С этим тебе конец будет». Вот почему он просит, чтоб ему дали месячный отпуск или немедленно назначили кого-нибудь другого вместо него министром иностранных дел, например, Щегловитова, как очень умного человека (хотя он резок), притом у него русская фамилия, или же Гирса (из Константинополя). В этом кабинете он всех раздражает, и все сразу успокоится, как только его сменят. Но оставь его Пред. Сов. М. (в его отсутствие Трепов, по закону, замещает его). Все хотят занять этот пост, и никто не годен для него. Григорович великолепен на своем месте, другие и Игнатьев подстрекают его занять этот пост, для которого он непригоден. Игнат, заставил его и Шуваева в их речах взять несоответствующий тон, хотя самые речи их были правильно задуманы.

В ближайшую пятницу судят m-me Сухомлинову, а потому я телеграфировала тебе, прося, чтоб ты дал распоряжение сенатору Кузьмину немедленно прекратить следствие по делу Сухомл. — Это месть за то, что бедного старика выпустили из тюрьмы. Ужасная несправедливость!

Только что вернулись с молебна из лазарета моих стрелков (обед I стрелк. п.) по случаю 2-летия со дня его основания. Там были старый Бекман и 26 стрелков, болевших или раненых и теперь возвращающихся в полк.

Очень рада, что не было никаких разговоров с Н. Письмо Бэби ужасно забавное. Ваши письма опоздали на три часа. — 3 градуса мороза, пасмурно. — Что ты думаешь относительно Георгиевского праздника? Не собираешься ли ты его здесь отпраздновать, чтоб своим присутствием поднять «дух» в этом гнилом болоте?

Сейчас должна кончать, дорогой мой муженек. Гр. надеется, что ты скоро приедешь сюда, твое присутствие необходимо, чтобы подтянуть их всех.

По словам Сандро Л., Ник. Мих. распространяет ужасные вещи, все возмущаются его рассказами в клубе, и он постоянно видается с Родз. и компанией. Прости, что постоянно пишу тебе все о неприятностях, но голова устала от дел.

Кого мне взять с собой в поездку — Мордв. или Кутайсова, так как никого другого нет? 1000 нежных поцелуев и благословений. Навеки всецело

Твоя.

Ц. ставка. 9 ноября 1916 г.

Моя любимая душка!

Горячо благодарю тебя за письмо и за желание помочь мне в моих затруднениях. Я приму Шт. через час и буду настаивать на том, чтоб он взял отпуск. Увы! я думаю, что ему придется совсем уйти, — никто не имеет доверия к нему. Я помню, что даже Бьюкенен говорил мне в последнее наше свидание, что английские консулы в России в своих донесениях предсказывают серьезные волнения в случае, если он останется. И каждый день я слышу об этом все больше и больше. Надо с этим считаться.

Бэби встал и совершенно здоров, хотя немного похудел и бледен.

Масса есть вещей, о которых хотелось бы поговорить с тобой, но некогда писать.

Так счастлив, что скоро увидимся!

Храни тебя Бог, моя единственная и мое все, и девочек!
Горячо целую, крепко люблю.
Твой старый

Ники.

Ц.С. 10 ноября 1916 г.

Дорогой мой ангел!

Котенок лазит по моему письменному столу, — к счастью, почти ничего не свалил, — он лазит по пальмам и всюду, куда только может забраться. Я ездила кататься, шел снег, и было сыро.

Принимала старика Шт. Он сообщил мне о твоем решении — дай Бог, чтоб все было к добру, хотя меня больно поразило, что ты его уволил и из Сов. Мин. У меня стало очень тяжко на душе — такой преданный, честный, верный человек! Твоя благосклонность и доверие, а также почетное назначение очень тронули его. Мне его жаль, потому он любит нашего Друга и был совершенно прав в этом. Трепов мне лично не нравится, и я никогда не буду питать к нему таких чувств, как к старикам Горем. и Шт. То были люди доброго старого закала. Этот же, надеюсь, будет тверд (боюсь, что душевно — он черствый человек), но с ним гораздо труднее будет говорить. Те двое любили меня и с каждым волновавшим их вопросом приходили ко мне, чтоб не беспокоить тебя, а этот — увы! — меня недолюбливает, и если он не будет доверять мне или нашему Другу, то, думается, возникнут большие затруднения. Я велела Шт. сказать ему, как он должен себя вести по отношению к Гр., а также, что он постоянно должен Его охранять. О, хоть бы этот выбор был удачным, и ты в его лице нашел бы честного человека, могущего быть тебе полезным! Ты, милый, скажи ему, чтоб он иногда приходил ко мне — я едва знаю его и хотела бы его «понять».

Спасибо, дорогой, что посылаешь нам Воейкова. — Вчера видела Гр., и Он послал тебе телеграмму, когда я сообщила Ему о смерти старого императора [1042]. Он думает, что это, несомненно, во всех отношениях благоприятно для нас (я того же мнения), и Он надеется, что теперь скорее наступит конец войне, так как могут возникнуть трения между Германией и Австрией.

Спасибо за Сухомл. Посылаю тебе письмо от С.

Как я рада нашему предстоящему свиданию! О многом нужно поговорить. Пожалуйста, заставь Ник. Мих. Уехать — он опасный элемент в городе. Должна кончать. 10000000 поцелуев. Благословляю. Вся

Твоя.

Ц. ставка. 10 ноября 1916 г.

Мое бесценное Солнышко!

Нежно благодарю за дорогое письмо. Когда ты получишь мое, ты, наверное, уже будешь знать от Шт. про перемены, которые крайне необходимо теперь произвести.

Мне жаль Прот. — хороший, честный человек, но он перескакивает с одной мысли на другую и не может решиться держаться определенного мнения. Я это с самого начала заметил. Говорят, что несколько лет тому назад он был не вполне нормален после известной болезни (когда он обращался к Бадмаеву). Рискованно оставлять в руках такого человека мин. внут. дел в такие времена!

Старого Бобринского также надо сменить. Если мы найдем на его место умного и энергичного человека, тогда, надеюсь, продовол. вопрос наладится и без изменений в существующей системе.

Пока будут происходить эти перемены, Думу закроют дней на 8, иначе они стали бы говорить, что это делается под их давлением. Трепов, во всяком случае, постарается сделать, что может. Он вернется, по всей вероятности, в воскресенье и привезет список лиц, которых мы намечали с ним и с Шт.

Только, прошу тебя, не вмешивай Нашего Друга.

Ответственность несу я и поэтому я желаю быть свободным в своем выборе. Бедный старик был спокоен и трогателен.

Храни тебя Бог, моя возлюбленная душка!
О, как я буду счастлив отдохнуть в твоих объятиях!
Нежно целую вас всех.
Навеки твой

Ники.

Ц. Село. 10 ноября 1916 г.

Любимый мой, ненаглядный!

Уже час ночи, и все же я берусь за письмо к тебе, так как завтра у меня весь день будут посетители. Даже в лазарете я должна буду принять одного французского врача, так как хочу поговорить с ним об удивительных столах, которые он и другие французские врачи везут в Румынию. Под столом имеется электрическая батарея и рентгеновский аппарат, так что, когда оперируют, все время можно видеть, где сидит пуля, и это, конечно, чрезвычайно облегчает извлечение пуль или осколков от снарядов. Затем английский консул, — кажется, из Рени, — должен принести туда 10000 руб. Потом в 2 часа мы собираемся в мой поезд на молебен, который будет отслужен митрополитом, так как они только что оборудовали церковь. Затем кое-кого приму у А. После этого к раннему чаю жду Фредерикса. К обычному чаепитию — Н.Н. Затем Милютин, помощник Николаши. Потом Протопопов, Трепов, а вечером наш Друг зайдет на часок, чтоб проститься. Он очень огорчен тем, что Шт. не понял, что ему надо уйти на покой. Не зная Трепова, Он, конечно, беспокоится за тебя. Но Он думает, что тебе следует иметь другого министра путей сообщений, — Он находит, что нехорошо, чтоб одно лицо делало два дела зараз, так как невозможно успешно справляться с обоими, особенно потому, что в настоящее время придется всюду разъезжать и лично следить за всем. Не подойдет ли Валуев? Это чрезвычайно преданный, хороший человек (давно знает нашего Друга и любит Его).

Давай выберем министра иностранных дел вместе.

Сегодня приняла кн. Юлию Браницкую. Она все еще очень хороша, хотя вся в морщинах, мы в последний раз видели ее в Киеве. Ее муж умер перед войной. Она племянница старой княгини, живущей в Белый Церковь, и она там видела дорогую мама.

Провели уютный вечер в лазарете, занимаясь вязаньем и болтовней. Елена [1043]завтракала у нас, — она в восторге от Крыма. Рассказала, что Петр Черногорский [1044] сражается вместе с нашими войсками во Франции. У меня голова идет кругом от посетителей, и все надо улаживать, на всех должно хватать времени. С огромным нетерпением жду воскресенья, 5 часов!!! Теперь, наконец (спасибо нашему Другу), уже три ночи я прекрасно сплю — какое это благо, тогда голова свежее. — Спокойной ночи, спи хорошо. Я написала это в 12 минут.

11 ноября. Очень тебе благодарна за письмо, милый. Старик напрасно не сообщил мне о других твоих намерениях, они страшно поразили меня. Прости меня, дорогой мой, верь мне, я тебя умоляю, не сменяй Протопопова теперь, он будет на месте, дай ему возможность взять в свои руки продoв., и, уверяю тебя, все пойдет на лад. Шт. находит, что он суетлив, потому что сам Шт. был медлителен, ненаходчив и недостаточно крепко держал их всех в руках. Если ты сместишь Бобр., то, по-моему, ничего не изменится, только не Протоп., этого не нужно делать. Конечно, я более чем сожалею о том, что там Игнат. (очень левый) и что Треп. по главе всего, но ты найди нового министра путей сообщений, он не может справиться с двумя делами зараз, теперь, когда все это имеет такое важное значение, хотя, конечно, он будет говорить, что справится со всем. Макарова можно было бы отличным образом отставить, он не за нас, но Протоп. честно стоит за нас. О, милый, ты можешь наменя положиться. Я, может быть, недостаточно умна, но я сильно чувствую, и это часто помогает больше, чем ум. Не сменяй никого до нашего свидания, умоляю тебя, давай спокойно вместе обсудим все. Пусть Треп. приедет днем позже, или задержи бумаги и назначения, мой дорогой, ради твоей женушки. Ты не знаешь, как все это трудно теперь, так много приходится переживать, и притом такая ненависть со стороны «испорченного высшего круга». Продoв. должно быть в руках Прот. Против него ведутся интриги, — до него дошли сведения из ставки несколько дней тому назад. Настали тяжелые времена, не ломай всего сразу; с Штюрмером это был уже большой шаг, назначь теперь Треп. его преемником и кого-нибудь помоложе на место Бобр., но только оставь Прот., не сердись на меня, — я для твоего же блага говорю все это — я знаю, что это не принесет добра. Сердце и душа устали страдать, но я обязана говорить тебе правду.

Прощай, мой ангел. Еще раз вспомни, что для тебя, для твоего царствования и Бэби и для нас тебе необходимы прозорливость, молитвы и советы нашего Друга. Вспомни, как в прошлом году все были против тебя и за Н., а наш Друг оказал тебе помощь и придал тебе решимости, ты все взял в свои руки и спас Россию, мы перестали отступать.

Он говорил Шт., чтобы тот не принимал поста министра иностранных дел, что это будет его погибелью: немецкая фамилия, и все станут говорить, что это дело моих рук.

Протоп. чтит нашего Друга, и потому Бог будет с ним. Шт. трусил и месяцами не виделся с Ним, — он был неправ — и вот потерял почву под ногами. Ах, милый, я так горячо молю Бога, чтобы Он просветил тебя, что в Нем наше спасение: не будь Его здесь, не знаю, что было бы с нами. Он спасает нас Своими молитвами, мудрыми советами, Он — наша опора и помощь.

M-me Танеева объявила во всеуслышание, что Игнат., Кривошеин и т.д. намереваются свернуть Прот. шею и сделают все, чтоб добиться успеха.

Не допусти этого. Он не сумасшедший, это его жена посещает Бехтерева из-за своих нервов.

Прошу тебя — ради меня — не сменяй никого до моего приезда, скажи Тpen., что ты оставляешь себе еще один или два дня на размышление, а затем ты ему скажешь, что ты не намерен давать отставки Протоп., и пожалуйста передай ему продов., как то было решено, — верь мне, он все наладит, в стране это уж начинают понимать (одни лишь гнусные Петр. и М. [1045] против него). — Успокой меня, обещай, прости, но ведь ради тебя и Бэби я борюсь.

Целую.
Твоя

Женушка.

Ц. Село. 12 ноября 1916 г.

Мой родной, любимый!

Пишу тебе в одной из палат нашего лазарета, — с вечера была слишком утомлена, чтоб думать о чем бы то ни было, мне нужно было собрать свои вещи и привести в порядок твои письма. — У меня голова идет кругом, а потому извини, что пишу неясно, к тому же очень темно и жутко. Ты, вероятно, получил бумагу относительно производства Вильчковского в генералы: пожалуйста, дорогой мой, сделай это. Это очень облегчит его отношения с другими генералами и уполномоченн., с которыми одна мука.

А теперь, дорогой мой ангел, о главном: не сменяй Прот. Вчера я имела продолжительную беседу с ним — он совершенно здоров, конечно; Треп. (как я и знала) сказал мне то же самое, это — совершеннейшая неправда, он тих и спокоен и безусловно предан, что, увы, можно сказать лишь о немногих, и у него дело пойдет на лад. Все уже идет лучше, и было бы безумием сменять его в такой серьезный момент. По приезде я расскажу тебе подробности и интриги, и тебе все станет ясно. Вот почему я просила тебя подождать с Треп. до нашей встречи. Это повторение прошлогодней истории. Все это снова направлено против твоей женушки. Им известно, что он всецело мне предан, что он меня посещает, как и Шаховской (хотят сменить и его). Не сменяй сейчас никого, иначе Дума вообразит, что это произошло благодаря ей, что ей удалось всех выставить. Нехорошо начинать с разгона всех, — новые не успеют приняться на своих местах за дело, пока заседает Дума. — Тебе известно, что я не слишком хорошего мнения о Треп., а его желание разогнать преданных мне людей уясняет мне его игру. Они тогда будут министрами наподобие выбранных прежней ставкой, где все были против меня. Они чувствуют, что я — твоя опора, и это их раздражает; ах, милый, не позволяй им этого, это более серьезно, чем ты думаешь.

В прошлом году тебе понадобилось немало времени, чтоб понять это, а теперь вокруг Треп. сгруппировалась скверная клика. Воейков также играет в этом деле некрасивую роль вместе с Андронниковым, — он цепляется за этого дурного человека. Трудно писать и просить за себя, уверяю тебя, но это делается ради тебя и Бэби, верь мне. Я равнодушна к тому, что обо мне говорят дурно, только ужасно несправедливо, что стараются удалять преданных, честных людей, которые любят меня. Я всего лишь женщина, борющаяся за своего повелителя, за своего ребенка, за этих двух самых дорогих ей существ на земле, и Бог поможет мне быть твоим ангелом-хранителем, только не выдергивай тех подпорок, на которые я нашла возможным опереться. Трепов будет рекомендовать его на место Шаховского, но это нелепо, раз он говорит, что он ненормален. Будь тверд и сейчас же пошли за Протоп., побеседуй с ним основательно, если хочешь, в моем присутствии. Только когда ты станешь говорить Треп., что ты не желаешь сменять Прот., а также Шаховского, ради Бога не упоминай моего имени — это должно быть твоим мудрым желанием. Если он скажет, что не может работать с ними, ответь, что ты пока оставляешь его, а после найдешь ему заместителя. Будь властелином. У Треп. неприятный характер. Я не ценю людей, тратящих массу слов для выражения своей преданности, я люблю видеть ее в их поступках, — Прот. все время проявлял ее на деле. (Еще один идиот-раненый стоит и все время в упор смотрит на меня, чем бесит меня, а остальные подняли такой шум в коридоре, что трудно писать). Я хочу, чтоб ты прочел это до нашей встречи, — ты успеешь приготовиться в случае, если б Тр. приехал раньше меня. Меня очень обидело, что Шт. не предупредил меня об этом заранее. Милый, это не шутка, это дело серьезное, это травля, направленная на твою женушку. Категорически заяви, что ты это спокойно обдумал и в настоящее время не намереваешься сменять кого бы то ни было из министров. Оставь даже старого Бобр. Пожалуйста, отнесись внимательно ко всему, о чем я тебе пишу (вот пришли еще трое выводить меня из себя).

Треп. лжет, когда говорит, что Прот. ничего не понимает в делах своего министерства, — он прекрасно все знает, в стране чувствуется его твердая рука, продовольствие начинает прибывать, все идет медленно, но определенно к лучшему. В течение 10 дней его бумаги не были рассмотрены министрами — какой позор!

С каким наслаждением завтра отдохну в твоих объятьях, расцелую и благословлю тебя!

Женушка,

верная до смерти.

Душка, помни, что дело не в Протоп. или в x, y, z. Это — вопрос о монархии и твоем престиже, которые не должны быть поколеблены во время сессии Думы. Не думай, что на этом одном кончится: они по одному удалят всех тех, кто тебе предан, а затем и нас самих. Вспомни, как в прошлом году ты уезжал в армию, — ты тогда тоже был один с нами двумя против всех, которые предсказывали революцию в том случае, если ты поедешь. Ты пошел против всех, и Бог благословил твое решение. Снова повторяю, что тут дело не в Прот., а в том, чтоб ты был тверд и не уступал — «Царь правит, а не Дума». Прости, что снова пишу об этом, но я борюсь за твое царствование и за будущее Бэби. Бог поможет, будь тверд и не слушай людей, которые говорят из трусости, а не по велению Божьему. Твоя

Женушка,

для которой ты — самый дорогой из всех.

«Убит наш друг»

26 ноября Царь посетил Народный дом в Петрограде, где собрались 20 тысяч георгиевских кавалеров. Встреча была очень теплой. Государь раздавал подарки, тысячи глаз русских героев смотрели на него с восхищением и обожанием. В Петрограде было относительно спокойно. Из Москвы приехала сестра Царицы Елизавета Федоровна и пыталась убедить ее расстаться с Распутиным.

2 декабря, за два дня до отъезда, Царь встретился с Распутиным. Это была их последняя встреча. Как рассказывает Вырубова, Григорий Ефимович ободрил Царя. сказав, что главное — не надо заключать мира, так как та страна победит, которая покажет более стойкости и терпения. Когда царская чета собралась уходить, Царь сказал как всегда: «Григорий, перекрести нас всех». Сегодня Ты благослови меня», — ответил Григорий Ефимович, что Государь и сделал.

12 декабря, находясь в ставке, Государь отдает приказ по армии и флоту, в котором воодушевляет российских солдат и офицеров на войну до победного конца, обозначив и такие цели как завоевание Константинополя и проливов, что означало громадное усиление Царя и России. Этот приказ лишний раз подтолкнул врагов России, и прежде всего масонов, к решительным действиям. Чтобы деморализовать царскую чету, зная ее любовь к Распутину и веру в него, его решили убить. Масон Маклаков достал для этого «дела» яд и передал непосредственным исполнителям. С момента последней встречи с Царем Распутину оставалось жить две недели. В ночь на 17 декабря Григорий Ефимович был злодейски убит. Это был страшный удар для Царя и Царицы.

Царское Село. 4 декабря 1916 г.

Прощай, бесценный и ненаглядный мой! Как нестерпимо больно отпускать тебя — более чем когда-либо — после тех тяжелых дней, которые мы провели в борьбе! Но Господь, который весь любовь и милосердие, помог, и наступил уже поворот к лучшему. Еще немного терпенья и глубочайшей веры в молитвы и помощь нашего Друга, и все пойдет хорошо! Я глубоко убеждена, что близятся великие и прекрасные дни твоего царствования и существования России. Только сохрани бодрость духа, не поддавайся влиянию сплетен и писем — проходи мимо них, как мимо чего-то нечистого, о чем лучше немедленно забыть. Покажи всем, что ты властелин и твоя воля будет исполнена. Миновало время великой снисходительности и мягкости, — теперь наступает твое царство воли и мощи! Они будут принуждены склониться перед тобой и слушаться твоих приказов, и работать так, как и с кем ты назначишь. Их следует научить повиновению. Смысл этого слова им чужд: ты их избаловал своей добротой и всепрощением. Почему меня ненавидят? Потому что им известно, что у меня сильная воля и что, когда я убеждена в правоте чего-нибудь (и если меня благословил Гр.), то я не меняю мнения, и это невыносимо для них. Но это — дурные люди. Вспомни слова m-r Филиппа, когда он подарил мне икону с колокольчиком. Так как ты очень снисходителен, доверчив и мягок, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола, чтобы люди с дурными намерениями не могли ко мне приблизиться, а я предостерегала бы тебя. Кто боится меня, не глядит мне в глаза, и кто замышляет недоброе, те не любят меня. Вспомни о «черных» [1046], затем об Орлове и Дрентельне — Витте — Коковцеве — Трепове (я это тоже чувствую) — Макарове — Кауфмане Софье Ивановне — Мари — Сандре Оболенской и т. д. [1047]. Хорошие же люди, честно и чистосердечно преданные тебе, любят меня: посмотри на простой народ и на военных, хорошее и дурное духовенство — все это так ясно, — потому это не огорчает меня больше так, как когда я была моложе. Но когда люди позволяют себе писать тебе или мне гнусные, дерзкие письма, — ты должен карать. А. рассказала мне относительно Балашова (я никогда не любила этого человека).

Теперь я понимаю, почему ты так ужасно поздно лег спать и почему я испытывала такую тоску и тревогу, поджидая тебя. Пожалуйста, милый, вели Фредериксу написать ему строгий выговор (он и Ник. Мих. и Вас. [1048] заодно в клубе). У него такое высокое придворное звание, и он смеет писать, когда его о том не просят! И это не в первый раз — в былые дни, я помню, он поступал так же. Разорви это письмо и дай твердый отпор. Вели Воейк. напомнить об этом старику — такой щелчок будет чрезвычайно полезен самодовольному члену Государственного Совета. Мы не можем позволять, чтоб нас топтали. Твердость прежде всего! — Теперь, когда ты назначил сына Трепова адъютантом, ты тем более можешь настаивать на том, чтоб он работал вместе с Протопоповым — он должен доказать свою благодарность. — Не забудь воспретить Гурко болтать и вмешиваться в политику — это погубило Никол. и Алекс. [1049]. Последнему Бог послал болезнь, — очевидно, с целью спасти тебя от человека, который сбился с пути и приносил вред тем, что слушался дурных писем и людей, вместо того чтобы следовать твоим указаниям относительно войны, — а также и за его упрямство. Его тоже восстановили против меня — сказанное им старику Иванову служит тому доказательством.

Но все это скоро минует. Все начинает проясняться, как и погода, что служит хорошим предзнаменованием, помни. И наш дорогой Друг так усердно молится за тебя — близость божьего человека придает силу, веру и надежду, в которых так велика потребность. А иные не могут понять твоего великого спокойствия и потому думают, что ты не понимаешь, и стараются тебя нервировать, запугивать, уязвлять. Ноим это скоро надоест. Если дорогая матушка станет тебе писать, помни, что за ее спиной стоят the Michels [1050], не обращай внимания и не принимай этого близко к сердцу. Слава Богу, ее здесь нет, но добрые люди находят способы писать и пакостить. — Дела начинают налаживаться — сон нашего Друга так знаменателен! Милый, помолись у иконы Могилевской Божьей Матери — ты там обретешь мир и крепость. Загляни туда после чая, перед приемом, — возьми туда Бэби с собой — там так покойно, и вы можете там поставить свечи. Пусть народ видит, что ты — Царь-христианин, — не смущайся, — такой пример принесет пользу другим.

Как-то пройдут эти одинокие ночи? Не могу себе этого представить. Как отрадно было крепко держать тебя в объятиях — это утишало боль души и сердца, я старалась вкладывать в ласки всю свою безграничную любовь, молитвы, веру и крепость! Ты мне невыразимо дорог, супруг мой любимый! Я разделяю твои горести и радости и готова за тебя умереть. Благослови, Боже, тебя и мое сокровище Бэби! Крепко вас целую. В минуту грусти пойди в комнату Бэби и спокойно посиди там немножко с милыми людьми, его окружающими. Поцелуй любимую детку у тебя на душе станет теплее и спокойнее. Всю мою любовь отдаю тебе, солнце жизни моей. — Спи спокойно, душой и сердцем я с тобой, мои молитвы витают над тобой. Бог и Святая Дева никогда не покинут тебя!

Навеки всецело

Твоя.

В поезде. 4 декабря 1916 г.

Нежно любимая душка Солнышко!

Не читал твоего письма, так как люблю это делать в постели перед сном. Но я заранее благодарю тебя за всю любовь и доброту, которая излита там. Я сдам это письмо в Тосно и надеюсь, что оно дойдет до тебя сегодня вечером.

Да, эти дни, проведенные вместе, были тяжелы, — но только благодаря тебе я их перенес более или менее спокойно. Ты такая сильная и выносливая — восхищаюсь тобою более, чем могу выразить. Прости, если я был не в духе или несдержан, — иногда настроение должно прорваться!

Конечно, было бы счастьем, если бы мы могли всегда быть вместе в это трудное время. Но теперь я твердо верю, что самое тяжелое позади и что не будет уж так трудно, как раньше. А затем я намереваюсь стать резким и ядовитым.

Бог даст, наша разлука не будет долгой. В мыслях я всегда с тобой, никогда не сомневайся в этом.

От всего любящего сердца обнимаю тебя и девочек. Будь здорова и тверда, моя дорогая птичка, моя единственная и мое все!

Спи спокойно и сладко.
Твой навеки
старый муженек

Ники.

Передай ей [1051]мой привет.

Ц. Село. 5 декабря 1916 г.

Дорогой мой!

Из глубины моей любящей души шлю тебе самые горячие, сердечные пожелания ко дню твоих именин и благословляю тебя. Да будет Николай Угодник особенно близок к тебе и да хранит он тебя! Солнышко желает тебе всего, чего только может тебе пожелать преданное, любящее сердце. Крепости, стойкости, непоколебимой решимости, спокойствия, мира, успеха, больше солнца — и, наконец, отдыха и счастья после твоей трудной, тяжелой борьбы! Мысленно крепко прижимаю тебя к сердцу и кладу твою милую усталую голову на мою грудь. Вместе с пламенем свечей мои молитвы о тебе устремляются ввысь. Вечером пойду в церковь, и завтра также. (Наши придворные будут там приносить поздравления после обедни).

Как тебя отблагодарить за неожиданную, глубокую радость, доставленную мне твоим милым письмом — оно, как теплый солнечный луч, согрело мое одинокое сердце! — После того, как вы оба уехали, я отправилась к Знаменью. Затем приняла Ильина, Всевол. [1052] из моих п. Складов, Баграт(иона) М. из Дик. Див. [1053] — он постарается повидать тебя в ставке — страшно интересно все, что он рассказывает о подчиненных ему племенах и об абреках, которые прекрасно себя ведут.

После обеда пошла в лазарет, чтоб забыться. Благодарю Бога, что могла быть тебе хоть сколько-нибудь полезной. Ты тоже, мой дорогой, будь тверд и непоколебим, прояви свою волю словом и делом. Не подчиняйся такому человеку, как Трепов (которому ты не можешь доверять, которого ты не уважаешь). Ты сказал свое слово и выдержал борьбу из-за Протопопова — и не напрасно же мы столько выстрадали — держись его, будь стоек, не поддавайся, а то не знать нам больше покоя. — В будущем они станут еще сильнее к тебе приставать, так как они видят, что им удается добиться твоего согласия настойчивым упорством. Так же упорно, как они, т.е. как Тр. и Родз. (со всеми злодеями) на одной стороне — так я, в свою очередь, стану против них (вместе с Святым Божьим человеком) на другой. — Не поддерживай их — держись нас, живущих исключительно для тебя, Бэби и России. Милый, верь мне, тебе следует слушаться советов нашего Друга. Он так горячо денно и нощно молится за тебя. Он охранял тебя там, где ты был, только Он, — как я в том глубоко убеждена и в чем мне удалось убедить Эллу, — и так будет и впредь — и тогда все будет хорошо. В «Les Amis de Dieux» один из Божьих старцев говорит, что страна, где Божий человек помогает государю, никогда не погибнет. Это верно — только нужно слушаться, доверять и спрашивать совета — не думать, что Он чего-нибудь не знает. Бог все Ему открывает. Вот почему люди, которые не постигают Его души, так восхищаются Его удивительным умом, способным все понять. И когда Он благословляет какое-нибудь начинание, оно удается, и если Он рекомендует людей, то можно быть уверенным, что они хорошие люди. Если же они впоследствии меняются, то это уж не Его вина — но Он меньше ошибается в людях, нежели мы — у Него жизн. опыт, благословенный Богом. Он умоляет, чтобы скорее сменили Макарова, и я вполне с Ним согласна. Я сказала Шт., что он напрасно его рекомендовал; я ему говорила, что это далеко не преданный человек и что теперь самое главное — найти действительно преданных людей на деле, а не только на словах, и что мы должны за них крепко держаться. Не позволяй Треп. вводить тебя в заблуждение насчет людей. Прот. и Шахов, всецело наши, т.е., я хочу сказать, беззаветно преданы и любят нас честно и открыто. А также Добров. Если бы завернул Ник. Мих. (от чего упаси, Господи), будь строг и пробери его за его письмо и поведение в городе. — Отсылаю тебе бумагу Григоровича, которая быламне доставлена.