Часть 9. «Почему» и «как» социокультурного измерения. другом — культурах, например, к повторяющему «мотиву летя­щего галопа»; объяснение опять, по-видимому

другом — культурах, например, к повторяющему «мотиву летя­щего галопа»; объяснение опять, по-видимому, сведется к «кон­вергенции» или ограниченным возможностям, с помощью кото­рых можно выразить идею «стремительного ветра».

В еще большей степени это относится к повторению основ­ных расцветок одежды или разных предметов культуры: посколь­ку число цветов радуги ограничено семью, они не могут не по­вторяться снова и снова во времени и пространстве, будь то одежда или другие предметы обихода.

Подведем итог: из логических рассуждений и фактических дан­ных следует, что подавляющее большинство социокультурных си­стем и процессов несомненно имеет ограниченный предел возмож­ностей для изменения или создания новых фундаментальных форм. Раз это так, то после достаточно долгого существования, в течение которого данный процесс проходит через все свои глав­ные формы, далее не могут не повторяться формы, уже использо­ванные — все или некоторые из них, — в том же самом порядке, как прежде, или же в другом. Так или иначе повторение форм становится в подобных условиях неизбежным. Только те процес­сы, которые заканчиваются прежде, чем они исчерпали все преде­лы ограниченных возможностей, или же те, чьи возможности без­граничны (если таковые существуют), могут избежать повторов и возвращений. Таков третий важный аспект принципа ограни­чения. Теперь мы можем воспользоваться этим принципом для объяснения нашего второго и третьего «почему».

Чтобы прояснить проблему, перечислим связанные с нею спе­цифические затруднения. Проблема заключается в следующем: как возможны ритмы и периодические повторения в социокуль­турных процессах? Особые затруднения заключаются в том, что мы не предполагаем, будто изменяющиеся социокультурные системы изолированы ото всех внешних сил. Мы знаем, что ни одна система не изолирована и каждая существует и функцио­нирует в окружении множества различных внешних сил, кото­рые и сами (равно как и их констелляции²¹) постоянно изменя­ются. Если бы система была изолированной или же внешние воздействия оставались постоянными, то объяснение было бы гораздо легче, чем это есть на самом деле. Добавим к этому, что под повторяющимся ритмом или перерывом мы подразумева­ем не тождественное воспроизводство, а только такое сходство, которое подводит свои меньшие посылки под один и тот же класс или вид как по существу сходный, но не тождественный.

39. «Почему» социокультурных ритмов и колебаний 835

Сформулированный выше принцип ограничений, особенно в его втором или третьем аспектах, по-видимому, дает решение этой проблемы. Если допустить, что данная система имеет им­манентно ограниченные возможности для своего преобразова­ния, обладает достаточным временем, чтобы исчерпать их все, то за время своего дальнейшего существования она не может не повторить некоторые из предыдущих форм. Если, скажем, дан­ной системе дано испытать только четыре возможности, то пос­ле того, как все они испытаны, они (или некоторые из них) в той же самой или другой последовательности будут вновь осуществ­ляться в ходе дальнейшего процесса. Вывод практически само­очевиден. Из этого следуют некоторые королларииЧ

A. Если системе внутренне присуще неограниченное или очень большое число возможных разнообразных форм или количествен­ных и качественных изменений, то процесс существования сис­темы будет казаться неритмичным — либо потому, что ни одна из предыдущих форм или изменений не повторяется, либо потому, что уловить их исключительно редкое повторение сре­ди вечно изменяющихся форм системы чрезвычайно трудно. Та­кие повторения могут происходить столь нерегулярно и быть отделены друг от друга таким большим временным интервалом, что становятся практически ненаблюдаемыми и незаметными. Вот причина, в силу которой я не приписываю догматический ритм всем социокультурным процессам. Некоторые из них про­текают, не обнаруживая никакого заметного ритма, проявляя «вечно новые» аспекты в ходе своего существования. Поскольку такие процессы, очевидно, должны быть в истории — и они, не­сомненно, есть, — старинное изречение, что история — вечно новая и никогда не повторяется, оправдано. *

B. Чем меньше число имманентных возможностей измене­ния системы, тем ярче выражен ритмический характер претер­певаемого ею процесса. Если система, скажем политический ре­жим, имеет только шесть возможностей (как полагали Платон и Аристотель): монархия, аристократия, олигархия, демокра­тия, охлократия и тирания, то эти формы правления должны повторяться в одной и той же или в разной последовательности; либо все шесть форм, либо только некоторые из них, либо в ис­тории одной нации, если она продолжает существовать после того, как исчерпала все эти формы, либо в тех или иных полити­ческих организмах, независимо от того, где и когда они суще­ствуют. Если вместо шести форм мы предположим только две

836 Часть Я «Почему» и «как» социокультурного измерения

возможности, скажем монархию и республику, то ритм монар­хия-республика будет еще более ярко выражен и, при прочих равных условиях, будет повторяться более часто и регулярно. Другими словами, ритм социокультурного процесса обратно пропорционален числу возможных форм его изменения.

С. Число фаз ритма социокультурного процесса примерно про­порционально числу его имманентно возможных форм измене­ния. Если, как в приведенных выше гипотетических формах, чис­ло возможных политических режимов равно шести, то число фаз политических режимов будет равно либо шести, либо боль­шему или меньшему числу, в зависимости от того, все ли эти формы будут повторяться и в каком последовательном сочета­нии. Если возможных форм только две, то ритм будет двухфаз­ным. Однако нельзя считать эту пропорциональность слишком жестко и слишком математически, хотя приблизительно она достоверна и как таковая связывает вместе две переменные: чис­ло имманентных возможностей и двойной, тройной, четверной или многократный характер ритма с точки зрения его фаз. Пред­положение опять-таки почти самоочевидно, если только при­нят сам принцип ограничения.

Таким представляется мне общий принцип, объясняющий повторяемость и ритм всех социокультурных процессов, кото­рые считаются ритмичными и повторяющимися. Поскольку сам принцип ограничения есть не что иное, как особый случай прин­ципа имманентного формирования и изменения системы, его применение к этой проблеме также является всего лишь произ­водным последнего. Преимущества этого принципа здесь, по сравнению с законом действия и реакции или принципа равно­весия, состоят в том, что мы не вынуждены играть всего лишь аналогиями, постулировать различные (неизвестные) силы под разными углами зрения и вести все прочие рассуждения исклю­чительно по аналогии, которые критиковались выше. Вместо этого у нас есть принцип, который с безупречной логической достоверностью объясняет явления повторения и ритмов. Бо­лее того, он связывает вместе несколько таких переменных, как число возможностей, частота или улавливаемость ритмов, чис­ло возможностей и разновидность ритмов — двойной, тройной, четверной или многократный. В этом смысле он решает спор­ный вопрос не только более правильно и непосредственно, но и го­раздо более точно, чем вышеупомянутые решения по аналогии.

Как любой другой объяснительный принцип, он удовлетво­рительно толкует обсуждаемую проблему, обобщая довольно

39. «Почему» социокультурных ритмов и колебаний

большое число единичных «это-так» в одной формуле, прило-жимой к очень большому числу социокультурных процессов, и связывая вместе три переменные, делает это более точно, чем просто случайное «это-так».

Кроме того, он имеет и прогностическую ценность: если я знаю, что возможны только три основные формы культурных суперси­стем: идеациональная, идеалистическая и чувственная или что в философии проблема реальности универсалий имеет три вариан­та решения: реализм—номинализм—концептуализм, то у меня есть все основания предполагать, что, во-первых, эти формы бу­дут повторяться в истории культуры (или культур) или в истории философской мысли в данной области; во-вторых, ритм их последовательности будет, вероятно, тройным, хотя порядок фаз может быть разным. Если я знаю, что у homo sapiens может быть только два пола (за исключением редких случаев гермафродиз-ма), то я имею право предполагать только двойной ритм для рож­даемости: мужской-женский, хотя не обязательно всегда в одном и том же порядке — мужской-женский. Если я знаю, что суще­ствует только шесть основных форм политических режимов (до­пустим это вместе с Аристотелем, чье предположение в общем-то правильно), то я резонно могу ожидать повторения только этих шести форм в любом обществе и во все времена, а также того, что ритм будет либо шестифазным, либо менее сложным, хотя поря­док смены режимов может быть разным.

Таким образом, во всех этих отношениях принцип ограни­чения отвечает и на второе и на третье «почему», а именно: по­чему некоторые социокультурные процессы повторяются и по­чему одни из них имеют двойной, другие тройной, а некоторые еще более многофазный ритм? t

D. Наконец, на вопрос: почему некоторые и-> ритмов явля­ются периодическими, а другие нет'? — ответ уже был дан выше. В социокультурных процессах периодическими оказываются только те ритмы, которые являются «социальными условнос­тями» в широком смысле этого слова. Социальные условности неразрывно связаны с «социальным временем» и системой от­счета времени, принятой в обществе. Система отсчета време­ни — одно из абсолютно необходимых условий социальной жизни вообще.

Итак, социальный характер периодичности социокультур­ных ритмов объяснен и проблема решена.